осто блеск!» — воскликнул я. «А ты не блещешь, — отрубила Илдико и, сложив трубочкой губы, яростно всосала мороженое. — Стало быть, единственное, что тебе осталось, — завтра сделаться участииком конгресса по эротической фотографии». «А ты?» — спросил я. «Завтра я хочу заняться кое-чем другим». «Ну нет, — сказал я. — Только не шоппингом». «Нет, мне надо позвонить в свою контору и сказать им, что меня там нет». «Они, наверное, уже заметили», — ответил я. «Ну, ты-то ведь не замечаешь, есть я рядом или нет», — парировала Илдико.
Нет, она явно мне еще не отплатила! «Ну хорошо, — сказал я, — как же мне попасть в число участников?» «Да, на спеца по эротике ты явно не потянешь, — изрекла она. — Может, купишь камеру? В таком футляре, знаешь?» «Участники международного фотографического форума навряд ли репортеры, — отозвался я. — Кое-кто из них и вовсе к камере не прикасается. Они заняты хаосом знака, произвольностью значения. Пародийной интертекстуальностыо, мнимой бездонностью, фотографированием собственной мочи». «Ну, ежели тебе охота говорить этим дерьмовым языком, то говори, пожалуйста», — сказала Илдико. «А когда я встречу Криминале, что ему сказать?» — спросил я. «Ну, скажи: о, дорогой профессор Криминале, как я рад вас встретить снова! Я тут проходил случайно мимо и увидел вас, ну надо ж, вот вы где, оказывается, с вашей чудной новой хахальницей мисс Белли! Ах, какое совпадение! Кстати, вы по-прежнему протаскиваете всех этих телок контрабандой?»
И тут случилось нечто странное. «Уж если говорить о совпадениях, взгляни туда», — сказал я Илдико, указывая через площадь Генерала Гисана. Она оторвалась от своего мороженого и лениво огляделась. «Девка в «порше»? Нет, я думаю, она не для тебя, с таким-то выменем». «При чем тут девка, — закричал я, — глянь на набережную! Видишь это стадо, вон, бредет к причалу? Вырядились и куда-то топают». Илдико взглянула и увидела: достаточно большая группа расфуфыренных особ с делегатскими папчонками под мышкой направлялась к парку перед пирсом. «Ну и что?» — спросила Илдико. «Ты видишь в середине мужика с девицей в оранжевой хламиде? Не кажется тебе, что это Басло Криминале?»
«Я не надела линзы», — сказала она почему-то без особого энтузиазма. «Я не знал, что ты их носишь, — удивился я. — Да точно он!» «И что?» — спросила Илдико. «Ну так пошли!» — сказал я. «А зачем?» — спросила Илдико, зачерпывая ложечкой мороженое. «Догоним их». «Ну а потом?» «Решим по ходу дела, — потянул я ее за руку, — скорей, а то упустим!» Я уронил на столик несколько швейцарских франков. «Надо же, сам платит!» — изумилась Илдико, идя за мной по площади меж «порше» и «ауди». Мы прошли мимо другой большой гостиницы, «Шато д'Уши», где также собирались дипломаты и подписывались договоры. «Тоже славненько», — сказала Илдико, заглядывая внутрь. «Быстрей, пока они не смылись!» «По-моему, это не слишком умная затея, — заявила она. — Что ты ему скажешь, когда встретимся?» «Не знаю, но давай сначала их догоним».
Группа брела впереди нас через парк. То были явно делегаты, собиравшиеся где-то провести вечерние часы. «Куда, по-твоему, они идут?» — спросила Илдико. Я указал вперед: белый озерный пароходик, прежде нами виденный у пирса, был готов отчалить, из трубы шел черный дым. «Как здорово, прокатятся по озеру, — сказала Илдико. — А нас, конечно, не возьмут». Авангард участников конгресса проходил уже на пирс, минуя турникеты, и поднимался на борт. Среди них я ясно видел выразительную плотную седоголовую фигуру Басло Криминале, одетого в очередной костюм с отливом и, конечно же, увенчанного яхтенной фуражкой. Я разглядел ясней и его спутницу в оранжевом, которая вела его по сходням вверх, поддерживая под руку. «Я был прав, — сообщил я, — он с мисс Белли». «Вот и чудно», — процедила Илдико.
Но не ошиблась и она. Табличка у входа на причал гласила: «Privé»[1], матрос пускал на пароход лишь по билетам. «Чартер, — сказал я. — Видно, для участников конгресса. Придется ждать до завтра». Но, похоже, настроение Илдико менялось, ее явно охватил охотничий азарт. «Нет, ты безнадежен! — воскликнула она. — Если ты хочешь все-таки туда попасть, старайся мыслить хоть немного по-венгерски. Ладно, жди здесь, только дай мне твой бумажник». «Бумажник?» — удивился я. «Если ты действительно желаешь изловить его, тебе это чего-то будет стоить, — объяснила Илдико. — Так хочешь или нет?» Я протянул бумажник, и она умчалась и исчезла в свалке у входа на причал. Несколько секунд меня терзала мысль о том, какой я остолоп: небось я видел их с бумажником в последний раз, и присланные мне Лавинией гроши в ближайшем будущем отправятся в веселый путь по здешним магазинам! Но я зря грешил на Илдико. Немного погодя она уже неслась ко мне, держа большую папку.
«Ты где ее взяла?» — спросил я. «Все элементарно, — ответила она. — У одного участника за сто швейцарских франков. Я надеюсь, ты не против того, что пришлось потратить часть твоих бесценных денег?» «Нет, — ответил я, — но что ты сделала?» «Естественно, спросила, нет ли русских, — отвечала Илдико. — Ну, таковой нашелся, он-то мне и продал свою папку. Эти люди продадут все, что тебе угодно». «Илдико, ты временами просто чудо», — восхитился я. Открыв бумажник, она что-то там искала. «А ты иной раз настоящая свинья, — вынув наконец нагрудную карточку участника, она приколола ее мне. — Но теперь эту свинью зовут профессор Петр Игнатьев. Держи скорей, пока они там не убрали сходни. Давай возьму тебя под ручку, и пошли, как будто бы ты настоящий делегат конгресса». Мы миновали турникет и поднялись на пароход.
Через несколько мгновений он издал пронзительный гудок, чайки замахали крыльями и полетели прочь. Обильно смазанные пароходные двигатели заворочались, колеса принялись взбивать серую воду в белую густую пену. Вскоре пароход наш пятясь выходил уже в туманные просторы, а мы с палубы смотрели, как отдаляются Лозанна, порт Уши. В середине возвышался освещенный «Бо риваж палас», а где-то за углом его скрывалась низенькая «Цвингли», которая — путеводитель совершенно прав — не заслужила ни одной звезды. Били склянки; пестрая веселая толпа заполнила салоны. Стараниями Илдико мы стали участниками проходившего в Лозанне международного конгресса по эротической постмодернистской фотографии, и я — превратности судьбы! — заделался профессором Петром Игнатьевым из Ленинграда.
В это время мне было уже достаточно известно о конгрессах и о конференциях, как было бы известно каждому охотнику за Басло Криминале. У меня на этот счет имелись кое-какие не совсем оформленные мысли, коих бы хватило для вполне приличного доклада, если б, паче чаяния, проводилась конференция о конференциях (а что когда-нибудь такая состоится, я не сомневаюсь). С одной-то стороны, конгрессы все похожи: папки и значки, банкеты и поездки, объявления, выступления в конференц-зале, шуры-муры в баре. В то же время каждый, как и каждая любовная история (а часто они тесно связаны), отличен от других. Всегда новые люди, новый всплеск эмоций, новый взгляд на положение дел в искусстве, новый набор эффектных философий и идей, новый порядок вещей. Есть конгрессы от политики и от искусства, интеллектуальные и ради удовольствия, конгрессы — пиршества ума и пиршества эмоций.
На этой незатейливой шкале лозаннский международный конгресс по эротической постмодернистской фотографии, который мы, остановившись у салона, стали изучать, конечно, был конгрессом искусства, удовольствия, эмоций. В Бароло — казалось, только что — мы были группой буквоедов-интровертов. Примерно восемьдесят мастеров фотоискусства, отовсюду прибывших в Лозанну, явно представляли собой сборище самовлюбленных экстравертов. Писатели порою склонны к тому, чтобы за них говорила их работа; у фотографов большую часть работы выполняют разговоры. С помощью официантов, подававших им фандан, доль, марочные вина местного розлива, они быстро превратили пароход в пчелиный улей, Они друг к другу льнули, лапали друг друга и похлопывали, суетились и трепетали от возбуждения. Они болтали, обнимались, хохотали и кричали, целовались, разевали рты, позировали, флиртовали.
Да, это была колоритная толпа. Особа с голой грудью... Тип в наполеоновском мундире... Многие махнулись туалетами: иные мужики надели нечто, напоминавшее шифоновые пеньюары, дамы же, напротив, были в твидовых костюмах с галстуками или в смокингах с манишками. На пароходе был оркестр, и они стали танцевать. Был бар, и они стали пить. Были закуски — они стали подкрепляться. Были личности, увенчанные славой, — и они стали прославлять их. Имелись также явно недозволенные вещества — и они стали грезить. Были губы, груди и зады, и они стали целоваться, обниматься, прижиматься и присасываться. Они были красивы, эти люди, и, зная об этом, стали заниматься разными красивыми вещами, возмутительными и весьма фотогеничными. Они и щелкали себя за этими занятиями, замыкая ирреальный круг.
Но в крикливом этом средоточии возбуждения имелась одна заводь здравомыслия, метафизической разумности. И центром ее был, конечно, Басло Криминале. Гуляя по пароходу — по прохладной верхней палубе, по задней части нижней, по переднему и заднему салонам, — мы сначала не могли его найти. И наконец увидели — за столиком в углу заднего салона. Его сказочное эротическое приключение — а в том, что оно именно таково, глядя на мисс Белли, усомниться было трудно, — безусловно, его изменило. Настроение Криминале явно подскочило, и он больше не казался домоседом. Под изысканным костюмом была яркая спортивная рубашка от Ральфа Лорена, волосы были уже не взбиты в кок а-ля румынские тираны, а прилизаны в манере сердцеедов конца первой трети века. Сидя рядышком в своей оранжевой хламиде, Белли болтала, хохотала, кокетничала и касалась то и дело его руки. И в массе броских знаменитостей он представлялся истинной звездой — возможно, из-за непрерывных вспышек фотокамер. Я убедился в том, что Криминале совместим с журналом «Пипл».
Но мысль его была по-прежнему дерзка. Вокруг него, как и тогда на вилле, собралась толпа — сначала небольшая, она все росла, и все ему внимали. Стоя с краю, кое-что смог уловить и я. «Сегодня я прочел в газете замечательное сообщение», — сказал он. «Утром просыпается — и тотчас за газету», — пояснила мисс Белли. «Японцы выдумали новый вид уборной. Чудо-унитаз, — сказал Криминале. — Он ежеутренне исследует ваши фекалии и сразу ставит вам диагноз». «Басло, милый, ну какой же ты противный!» — пропищала Белли. «Он вбирает ваши выделения и выдает сквозь щель в стен