«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности — страница 148 из 149

— Пречистый Агнец никогда не был убийцей!

— Верно, не был. На самом деле даже его самая первая личность, появившаяся двадцать с лишним столетий назад, была добра и гуманна. Ведь то были времена Антихриста, и Мессия подарил планетам мир. Но даже в самых глубоких пластах разума происходят какие-то изменения. Те погребенные личности… наверняка не все, а лишь немногие, — утратили былую доброту. И вот теперь они восстали из своих могил.

Нерина повернулась к двери.

— Чтобы действовать правильно, нам нужна полная уверенность в диагнозе, — напутствовал ее священник. — В наших силах спасти Мессию. Мы сможем очистить его разум, найти и выкорчевать самые древние корни злого духа. Тайрелл будет исцелен, его психика снова станет целостной. Прямо сейчас и начнем. Молись за него, Нерина.

Еще несколько мгновений он стоял и с тревогой смотрел на девушку, а потом повернулся и быстро зашагал по коридору. Нерина ждала, ни о чем не думая. Спустя какое-то время услышала слабый звук.

В конце коридора неподвижно стояли два монаха. Еще два — в другом конце.

Она отворила дверь и вошла к Тайреллу.

В глаза сразу бросился окровавленный нож на столе. Затем она увидела темный силуэт у окна, на фоне яркой небесной синевы.

— Тайрелл… — нерешительно позвала она.

Он обернулся:

— Нерина! Ах, Нерина!

По-прежнему голос был ласков, полон покоя.

Она бросилась к Тайреллу в объятия.

— Я молился. — Он опустил голову ей на плечо. — Монс сказал: молись, и я молился. Что же я содеял, ответь?

— Ты Мессия, — ответила она твердо. — Ты избавил мир от зла, спас от Антихриста. Вот что ты содеял.

— А еще? Что натворил дьявол, засевший у меня в уме? Семя, упавшее туда, таилось от Божьего света, и вот оно дало всход, — скажи, что из него выросло? Говорят, я поднял руку на человека!

— А ты поднял? — шепотом спросила Нерина после долгой паузы.

— Нет! — ни секунды не колеблясь, ответил он. — Да разве я бы смог? Я, чья жизнь — это любовь? За две тысячи лет я не причинил зла ни единому живому существу.

— Я знаю, — сказала она. — Ведь ты Пречистый Агнец.

— Пречистый Агнец, — тихо повторил он. — Я не желал себе такого прозвища. Нерина, я всего лишь человек. И никогда не был чем-то бóльшим. Но… меня что-то спасало, что-то сохраняло мою жизнь в Час Антихриста. Божий промысел, конечно же. Его десница. Господи, помоги мне и сейчас…

Нерина крепко прижимала его к себе, и глядела в окно, и видела ясное небо, зеленый луг, высокие горы с сидящими на вершинах облаками. Бог и здесь, в этой монастырской келье, и там, в синеве, на обитаемых планетах и в безвоздушном пространстве между ними. Бог — это мир и любовь.

— Он поможет тебе, — уверенно пообещала она. — Он шел с тобой рука об руку две тысячи лет. Он и сейчас рядом.

— Да, — шепнул Тайрелл. — Конечно, Монс ошибается. Я ведь помню, что творилось… Люди как звери. Небо залито огнем. И кровь… везде кровь. Больше ста лет люди-звери дрались и проливали кровь.

Внезапно Нерина ощутила, как он напрягся, как по телу прошла дрожь. Прежде она такого за ним не замечала.

Он поднял голову и заглянул ей в глаза.

Ей подумалось о льде и пламени. Синий лед, синее пламя.

— Великие войны… — произнес он новым голосом — жестким, скрипучим.

И закрыл ладонью себе глаза.

— Христос! — вырвалось из напряженного горла. — Боже! Боже…

— Тайрелл! — в страхе воскликнула девушка.

— Назад! — прохрипел он.

Нерина отшатнулась, но Тайрелл обращался не к ней.

— Изыди, дьявол! — Он вонзил в голову скрюченные пальцы, надавил, как будто хотел разорвать череп, и согнулся в три погибели.

— Тайрелл! — кричала она. — Мессия! Пречистый Агнец!..

Скорчившийся перед ней человек резко выпрямился. Заглянув в новое, абсолютно незнакомое лицо, она окаменела от ужаса и отвращения.

Тайрелл стоял и смотрел на нее. И вдруг отвесил напыщенно-презрительный поклон.

Она попятилась, наткнулась на стол; пальцы скользнули по загустевшей на лезвии крови. Неужели это происходит в действительности? Может быть, она спит и видит кошмар? Ладонь переместилась на рукоятку ножа. Сейчас этот нож лишит и ее жизни. Она позволила мысли забежать вперед, представила, как вонзается в грудь блестящая сталь.

В новом голосе, которому она теперь внимала, сквозило веселье.

— Он острый? — спрашивал этот голос. — Он все еще острый, любовь моя? Или я его затупил о святошу? Ты ударишь меня? Неужели не попытаешься? Другие женщины пытались! — Из глотки исторгся раскатистый хохот.

— Мессия… — прошептала она.

— Мессия! — передразнил он. — Пречистый Агнец! Князь Мира! Несущий людям слово любви, невредимым проходящий через самые кровавые войны. Двухтысячелетняя легенда. И лжец! О да, любовь моя, я лжец! Они просто забыли! Все они забыли, что на самом деле творилось тогда!

Она могла лишь не соглашаться, беспомощно качать головой.

— Ну да, — продолжал он, — ты ведь не жила в то время. А кто жил, тех давно уж нет. Никого не осталось, кроме меня, Тайрелла. Это была бойня! А я уцелел. Но вовсе не для того, чтобы проповедовать мир и любовь. Знаешь, что стало с теми, кто проповедовал? Они мертвы. Но я не мертв! И выжил не благодаря проповедям.

Он хохотал, приплясывал и восклицал.

— Тайрелл Мясник! Я из них самый кровожадный! Они способны понимать только страх! Их не так-то просто напугать — труднее, чем людей-зверей! Но меня они боятся!

Упиваясь чудовищными воспоминаниями, он поднял руки со скрюченными пальцами; все его мышцы были напряжены, будто сведены судорогой.

— Кровавый Христос! — сказал он. — Вот как должны были наречь меня. Но не нарекли. Даже после того, как получили необходимое доказательство. Тогда у них было для меня имя… Тогда они знали мое истинное имя. А сейчас… — Глядя на Нерину, он ухмыльнулся. — А сейчас меня величают Мессией и боготворят. Ведь я принес мир планетам. Но чем же теперь заняться Тайреллу Мяснику?

Злорадный смех звучал уже тише, однако от этого не был менее жутким.

Тайрелл сделал три шага и обвил Нерину руками. У нее кожа съежилась под этими мерзкими прикосновениями.

И вдруг она почувствовала, что зло дивным образом оставило его. Руки задрожали, отстранились, затем снова прикоснулись — напряженные, полные лихорадочной нежности. Он опустил голову, и Нерина ощутила жар его слез.

Какое-то время он не мог говорить. Она, холодная как камень, держала его в объятиях.

Потом она сидела на кровати, а он стоял на коленях, уткнувшись лицом ей в подол. И говорил, говорил. Слова были невнятны; лишь немногие ей удавалось разобрать.

— Я помню… помню давние дела… Я бы не вынес этих воспоминаний… Не могу смотреть назад… и вперед тоже… Для меня… Для меня у них было имя… Я его вспомнил…

Нерина положила ему на голову ладонь. Какие холодные, влажные волосы…

— Меня звали Антихристом!

Он поднял голову и посмотрел ей в лицо.

— Помоги мне! — вскричал в отчаянии Тайрелл. — Помоги! Помоги!

Голова снова опустилась. Он прижал к вискам кулаки, невнятно лепеча.

Нерина вспомнила о том, что держала в правой руке, и подняла нож, и ударила изо всей силы. Любимый просил помочь, и она помогла.

Она стояла у окна, лицом к небу и лугу, спиной к мертвому Бессмертному.

Скоро придет настоятель Монс. Он должен знать, что теперь делать. Наверное, скажет, что гибель Мессии необходимо сохранить в тайне.

Нерина была уверена, что ей не причинят вреда. Благоговение, которое люди испытывают к Тайреллу, защищает и ее. Она будет жить дальше, единственная бессмертная, рожденная в мирное время. Жить вечно и одиноко на планетах, не знающих войн. Когда-нибудь на свет появится новый Бессмертный, но сейчас ей не хотелось об этом думать. Сейчас она могла думать только о Тайрелле и о своем одиночестве.

Нерина посмотрела в окно, на синеву и зелень, на ясный Божий день. Мир чист и прекрасен, в нем давным-давно не разливаются моря человеческой крови. Тайрелл был бы счастлив, если бы мог видеть эту чистоту, этот покой и знать, что мир пребудет вовеки.

Она сделает все возможное, чтобы так и было. Ведь именно для этого рождена Нерина, пусть и не был для этого рожден Тайрелл. Горечь одиночества бессильна заглушить утешную мысль: минуют века, и невеста Христа встретит того, кому предназначена.

Сквозь туман ее печали и любви проникали отголоски торжественного церковного пения. Обитаемые миры обрели праведность, после того как прошли долгий и кровавый путь на новую Голгофу. Но это последняя Голгофа, и теперь Нерина будет делать то, что велит ей долг. Целеустремленная. Твердая в вере. Бессмертная.

Она подняла голову и устремила взор в синеву. Там, впереди, будущее. Прошлое забыто. Хотя ее прошлое — не кровавое наследство, не черная бездна, со дна которой сквозь мощные пласты гнили невидимкой прорастает адское семя, дабы разрушить божественный мир, божественную любовь.

И тут вдруг она осознала, что совершила убийство. Вздрогнула рука, вспомнив силу нанесенного удара. Зазудела кожа — там, где на нее упали брызги крови.

Нерина поспешила отогнать страшные мысли, отключить разум. Бессмертная глядела в небо, изо всех сил налегая на запертые ворота памяти, а хрупкие засовы уже содрогались под таранными ударами с той стороны.

Сказочные шахматы

Часть первая

Глава 1

В дверной ручке открылся голубой глаз, посмотрел на Кэмерона, и тот остановился. Не дотронувшись до ручки, отдернул руку и застыл.

Больше ничего не произошло, и он шагнул в сторону. Черный зрачок переместился в том же направлении. Глаз следил.

Кэмерон демонстративно развернулся и медленно двинулся к оконной шторке. При его приближении круглая панель стала прозрачной. Он немного постоял, проверил свой пульс и одновременно сосчитал количество вздохов.

За окном раскинулась зеленая сельская пастораль, кое-где запятнанная тенями облаков. Весенние цветы золотились в лучах солнца на склонах. В голубом небе беззвучно летел вертолет.

Закончив проверять пульс, высокий седовласый мужчина выжидал. Оборачиваться было рано. Он рассматривал безмятежный пейзаж. Затем, нетерпеливо фыркнув, дотронулся до кнопки. Прозрачная панель уехала в стену.

Открылась красная мгла, в которой грохотал гром.

Из мрака выплывали детали подземного города, смутные угловатые колоссы из камня и металла. Где-то шумело глубокое ритмичное дыхание, к стуку гигантской помпы примешивались механические хрипы. Изредка сверкали молнии, но этих коротких вспышек не хватало, чтобы осветить Нижний Чикаго.

Кэмерон высунулся из окна и посмотрел наверх. Там тьма лишь сильнее сгущалась, бледные ободки молний пробегали по каменному небосводу. Внизу же зияла черная бездна.

Но такова была реальность. Надежные разумные машины в пещере подкрепляли логику, на которой зиждился нынешний мир. Немного воодушевившись, Кэмерон отошел от окна и вернул панель на место. В окне снова появились голубое небо и зеленые холмы.

Дверная ручка была дверной ручкой, и ничем более. Прочным однородным куском металла.

Обойдя рабочий стол, Кэмерон быстро двинулся вперед. Протянул руку и крепко схватился за ручку.

Пальцы утонули в ней. Она была из вязкой массы.

Роберт Кэмерон, штатский директор Департамента психометрии, вернулся к столу и сел. Достал из ящика бутылку, налил в стакан. Его взгляд блуждал. Кэмерон разглядывал пространство вокруг стола, не задерживаясь на отдельных предметах. Наконец нажал на кнопку.

Вошел его личный секретарь Бен Дюбро, низкорослый, грузный, тридцатилетний, с задиристыми голубыми глазами и лохматой соломенной шевелюрой. С дверной ручкой у него никаких проблем не возникло. Кэмерон не смотрел ему в глаза.

— У меня видеофон выключился! — резко сказал он. — Твоих рук дело?

— Ну что вы, шеф, — ухмыльнулся Дюбро. — Да и какая разница? Все равно любые входящие звонки через меня проходят.

— Не любые, — возразил Кэмерон. — Кроме тех, что из Генерального штаба. Не умничай. Где Сет?

— Не знаю. — Дюбро едва заметно нахмурился. — Но хотел бы знать. Он…

— Тихо! — Кэмерон включил видеофон на прием.

Раздался пронзительный звон. Директор осуждающе посмотрел на секретаря. Дюбро заметил напряженные складки вокруг глаз пожилого мужчины, и у него вдруг засосало под ложечкой. Он разнервничался. Разбить бы видеофон… но какой теперь от этого толк? И в самом деле, куда подевался Сет?

— Шифрование, — произнес голос из динамика.

— Шифрование включаю, — буркнул Кэмерон.

Его сильные костистые руки забегали по переключателям. На мониторе появилось лицо.

— Кэмерон? — произнес военный министр. — Что происходит? Я битый час вас ищу…

— Ну вот, нашли. Что-то важное случилось, раз звоните по этому номеру? Я слушаю.

— Не видеофонный разговор. Даже шифрование тут не поможет. Может, зря я это вашему секретарю объяснял, Дюбро, или как его там? Ему можно доверять?

Кэмерон посмотрел в пустые глаза Дюбро.

— Да, — нерешительно ответил он. — Дюбро свой человек. Ну так что?

— Через полчаса за вами приедут. Хочу кое-что показать. Соблюдайте обычные меры предосторожности. Ситуация чрезвычайная. Ясно?

— Уже собираюсь, Календер. — Директор сбросил вызов и, положив руки на столешницу, уставился на них.

— Валяйте, отправляйте меня под трибунал, — бросил Дюбро.

— Когда Календер звонил?

— Утром. Шеф, понимаете… я ведь не просто так. Была веская причина. Я и Календеру объяснял, но он твердолобый. Было бы у меня побольше звездочек на погонах, он бы прислушался.

— Что он рассказал?

— Думаю, вам пока лучше не знать. Сет бы со мной согласился. Вы же ему доверяете. А еще… Послушайте, я все психологические тесты с отличием сдал, иначе бы меня к вам не назначили. Есть одна психологическая проблема, и все указывает на то, что лучше вам оставаться в неведении, пока…

— Пока — что?

— Хотя бы пока я не потолкую с Сетом. — Дюбро прикусил ноготь. — Вы подождите, не вмешивайтесь. Это важно. Ситуация парадоксальная. Может, я и ошибаюсь, но если нет… Вы даже не представляете, насколько это важно!

— Значит, по-твоему, Календер зря обратился лично ко мне. Почему?

— Этого-то я и не могу вам сказать. Все полетит вверх тормашками, если расскажу.

Кэмерон тяжело вздохнул и потер виски́.

— Ладно, проехали, — устало бросил он. — Бен, я здесь главный и за все несу ответственность. — Он бросил колкий взгляд на Дюбро. — Вижу, это слово для тебя не пустой звук.

— Какое слово? — недоуменно переспросил Дюбро.

— «Ответственность». Я заметил, как ты вздрогнул.

— Меня просто блоха укусила.

— Понятно. Так или иначе, если в Департаменте психометрии чрезвычайная ситуация, я должен знать об этом. Война не прекратится, если я буду отдыхать.

Дюбро взял бутылку и встряхнул.

— Свое надо пить, — буркнул Кэмерон, но все же толкнул к Дюбро стакан.

Секретарь плеснул туда виски и незаметно для Кэмерона уронил в янтарную жидкость таблетку.

Пить он не стал. Поднял стакан, нюхнул и поставил обратно.

— Пожалуй, все-таки рановато. Лучше вечером наберусь. Может, подскажете, где Сета искать?

— Да уймись ты! — отрезал Кэмерон.

Он смотрел сквозь стакан в пустоту. Дюбро подошел к окну и вгляделся в проекцию пейзажа:

— Похоже, дождь будет.

— Откуда здесь дождь? Быть такого не может.

— На поверхности. Впрочем… Можно мне с вами за компанию?

— Нельзя.

— Почему?

— Потому что ты меня бесишь! — огрызнулся Кэмерон.

Дюбро пожал плечами и двинулся к выходу. Потянувшись к дверной ручке, он почувствовал пристальный взгляд директора, но не обернулся.

Он отправился прямиком в центр связи, где перед мерцающей панелью сидела девушка. Не обратив внимания на ее приветливую улыбку, Дюбро потребовал:

— Вызовите Сета Пелла. — С удивлением он отметил, что в его голосе сквозит безнадежность. — Где бы он ни был. Звоните, пока не ответит.

— Важное дело?

— Еще какое важное!

— Нужно всеобщее оповещение?

— Гм… — Дюбро рассеянно взъерошил соломенные волосы. — Нельзя. У меня нет полномочий. Можно подумать, наше дурацкое начальство разрешило бы…

— Шеф разрешит.

— Это вам так кажется. Нет, Салли. Просто сделайте, что сможете. Я скоро уйду, но обязательно позвоню. Мне очень нужно связаться с Сетом.

— Наверняка что-то серьезное, — отметила Салли.

Дюбро криво улыбнулся ей и, молясь про себя, вернулся в кабинет Кэмерона.

Окно там было открыто, директор смотрел в отливающую красным тьму. Дюбро покосился на стол. Стакан с виски опустел, и секретарь невольно перевел дух.

— Кто? — не оборачиваясь, спросил Кэмерон.

Случайный человек не заметил бы разницы в голосе директора, но Дюбро не был случайным человеком. Он понял, что алкалоид уже добрался по кровотоку к мозгу Кэмерона.

— Бен.

— А-а…

Дюбро заметил, как покачивается у окна крупный силуэт директора. Действие таблетки должно было скоро пройти, дезориентация — явление кратковременное. Он мысленно порадовался, что держит в кармане упаковку «Пикса». Впрочем, это не было случайным совпадением; большинство ветеранов принимали «Пикс». Когда постоянно работаешь сверхурочно, на то, чтобы просто напиться, не остается времени, а за появление на работе в состоянии похмелья грозит увольнение. Какое-то светило химической науки побаловалось с алкалоидами и изобрело «Пикс», крошечные бесцветные таблетки с эффектом пятидесятиградусного виски. Они погружали человека в счастливую эйфорию, так полюбившуюся ему с того дня, как он заметил способность винограда к сбраживанию. Это одна из причин, по которой военные труженики соглашались выполнять работу — а ее не было ни конца ни края, и она не давала результата с тех самых пор, как обе нации децентрализовались и окопались. Как ни странно, население в целом даже стало жить лучше, спокойнее, чем до войны. Настоящей работой по планированию и ведению войны занимались только Генштаб и его филиалы. Для узкоспециализированных боевых действий требовались исключительно специалисты, учитывая, что ни та ни другая сторона больше не использовали настоящих солдат. Даже рядовые теперь были металлическими.

Это было бы невозможно, если бы Вторая мировая война не дала мощный толчок науке. Так же, как Первая мировая повлекла за собой развитие авиации, международный конфликт 1940-х, кроме прочего, простимулировал развитие электронных технологий. И когда фалангисты атаковали из Восточного полушария, Западное не только оказалось к этому готово, но и привело в действие свою военную машину с невероятной быстротой и точностью.

Для войны не нужен повод. Вероятнее всего, нападение фалангистов было обусловлено их имперскими амбициями. Они, как и некогда американцы, были смешанной нацией, сформировавшейся после Второй мировой. Социальный, политический и экономический европейский клубок превратился в новое свободное государство. В фалангистах смешалась кровь десятка народов: хорватов, немцев, испанцев, русских, французов, англичан и других. Они съезжались со всей Европы в новую страну с четкими, хорошо охраняемыми границами. Так возник новый плавильный тигель народов.

В конце концов фалангисты стали едины. Их название пришло из Испании, технологии — из Германии, а философия — из Японии. Такой смеси народов свет еще не видывал; черные, белые и желтые варились на большом огне в одном котле. Они провозгласили новое расовое единство; враги, в свою очередь, прозвали их беспородными дворнягами; и трудно было определить, кто прав. Американские колонисты в свое время завоевывали Дикий Запад. А вот фалангистам расширяться было некуда.

Итак, две крупнейшие мировые державы начали многолетнюю войну. Силы балансировали как на качелях, и каждая нация держала нож у бронированной глотки другой. Социально-экономическая сфера обеих стран постепенно привыкла к условиям войны, в результате чего и появились разработки вроде «Пикса».

Производство «Пикса» финансировал Комитет общественной морали при поддержке Департамента психометрии. Были и другие быстродействующие средства, благотворно влиявшие на дух военных работников. Например, «мурашки» — так метко окрестили реалистичные фильмы, провоцировавшие сильные переживания. Программы вроде «Дремы» и «Волшебной страны» частично компенсировали людям отсутствие детей и домашних животных и даже помогали исцеляться от психических заболеваний. Почти любой мог побороть комплекс неполноценности, став пророком в собственном фантастическом иллюзорном мирке, населенном собственноручно созданными существами. Они были не живыми, а электронными, но столь искусно спрограммированными, что многие после того, как «Волшебная страна» оживала под их умелым руководством, отказывались возвращаться в реальный мир. Короче говоря, настоящий рай для эскапистов.

Дюбро наблюдал за Кэмероном. Ему хотелось донести свою точку зрения прежде, чем с того спадет опьянение.

— Нам пора собираться.

— Нам?

— Передумали? — Дюбро изобразил искреннее удивление. — Вы же попросили составить вам компанию.

— Да? Мне казалось, я…

— Вы бы прикрыли окошко. Мало ли что просочится, пока нас не будет.

— В Нижнем Чикаго нет опасных газов, — ответил Кэмерон, смирившись с тем, что от Дюбро не отделаться. — Даже в Промежутках.

— Зато воняет будь здоров, — парировал Дюбро.

— Мы же под землей…

— Как бы ни старались техники, под землей от запахов не скрыться. Но вы же сами изобрели визуализирующие окна. Почему не пользуетесь ими?

Кэмерон задвинул панель на место и устремил взгляд к зеленым холмам под сгущающимися тучами.

— Я не болен клаустрофобией, — сказал он. — Могу месяцами сидеть под землей, и ничего.

— А вот я этим похвастаться не могу.

Дюбро отметил, что Кэмерона не слишком разобрало от суррогатного алкоголя. Ну и ладно; он и не рассчитывал, что директор отключится. Его план был далекоидущим. Посланник военного министра, наверное, и не заметит, что Кэмерон пьян. Нужно только угостить шефа леденцом для освежения дыхания…

Он успел это сделать как раз вовремя. После процедуры идентификации в кабинет вошел тощий мужчина с кислой физиономией и двумя пистолетами на поясе.

— Локк, — представился он. — Готовы, мистер Кэмерон?

— Да. — Директор уже пришел в себя. — Куда едем?

— В лечебницу.

— На поверхность?

— На поверхность.

Кэмерон кивнул и двинулся к выходу. Но вдруг остановился и нахмурил лоб:

— Ну?

— Извините. — Локк открыл дверь и пропустил Кэмерона вперед.

Когда Дюбро поспешил следом, правительственный агент преградил ему путь:

— Вас не…

— Все в порядке.

— Мистер Кэмерон, — покачал головой Локк, — этот человек будет вас сопровождать?

— Он… что? — Директор рассеянно обернулся. — А, да, он с нами.

— Как скажете. — Локк совсем скуксился, но пропустил Дюбро.

Проходя через центр связи, секретарь вопросительно посмотрел на Салли. Та развела руками. Дюбро тяжело вздохнул: все только в его руках, а он крайне боится того, что может увидеть в лечебнице.

Лифт привез их на нижней этаж, и Локк повел спутников к междугороднему экспрессу. Дюбро поудобнее устроился в кресле и попытался расслабиться. Над головой стремительно проносился бледный, цвета слоновой кости, потолок тоннеля, но гладкий синтетический материал не мог заблокировать его мысли.

Те мчались далеко, в ревущий хаос Промежутков, где грохотали машины, отбивая пульс города и тем самым оживляя бездну. Люди здесь не работали. Операторы машин сидели в комфортных звуконепроницаемых комнатах с кондиционерами и визуализирующими окнами, благодаря которым людям казалось, что они находятся не под землей, а на поверхности. Если не открывать окна, то можно всю жизнь прожить в Нижнем Чикаго и так и не понять, что город расположен в миле под поверхностью Земли.

Одной из главных проблем для первых поселенцев была клаустрофобия. Прежде чем появились необходимые удобства и были решены основные проблемы, у многих людей неврозы переросли в полноценные психозы. Страдали от неврозов только военные, ведь большинству гражданских не было необходимости переселяться под землю. Благодаря децентрализации они не стали целями для бомб.

— Нам выходить, — бросил Локк через плечо.

Дюбро нажал кнопку на подлокотнике. Три кресла съехали с основного пути на боковую ветку, замедлились и остановились. Локк молча довел спутников до поджидавшего пневмомобиля. После посадки он закрыл двери и потянулся к пульту управления. Дюбро пристегнул ремень за миг до того, как тонкий палец агента включил максимальную скорость.

Желудок будто прижало к позвоночнику, перед глазами потемнело. Когда зрение вернулось, Дюбро невольно занялся излюбленным занятием военных — попытался сориентироваться и понять, в каком направлении едет машина. Конечно, это было невозможно. Точное местонахождение Нижнего Чикаго было известно лишь двадцати избранным — высокопоставленным членам Генштаба. Запутанные тоннели, отходившие от центральной пещеры, заканчивались в разных местах; одни были длиной всего в милю, другие — в добрых пятьсот миль. Вдобавок курс машин был намеренно проложен так, что любая поездка занимала ровно пятнадцать минут.

Нижний Чикаго мог с равной долей вероятности прятаться под кукурузными полями Индианы, под озером Гурон или руинами старого Чикаго. Люди просто добирались до одних из Ворот, проходили паспортный контроль и садились в пневмомобиль. Спустя четверть часа они оказывались в Нижнем Чикаго. Проще некуда. Во всех подземных городах действовала такая же система — это защищало от бурильных бомб. Были и другие меры предосторожности, но Дюбро не дружил с техникой и мало что знал. Ему сказали, что на военные города невозможно навести радиосигнал, и он принял это как данность. Современная война была скорее игрой в шахматы, чем реальной борьбой.

Машина остановилась; люди вышли и по короткому рукаву попали прямо в вертолет. Засвистели винты. Вертолет взмыл и довольно резко развернулся на сорок пять градусов. В окне Дюбро видел, как внизу исчезают пушистые кроны деревьев. Когда машина поднялась выше, вдали показалась гряда обожженных солнцем холмов. Интересно, что это за штат? Иллинойс? Индиана? Огайо?

Дюбро с любопытством смотрел, вытянув шею. Он что-то заметил…

— Что? — покосился на него Кэмерон.

Дюбро крутанул ручку регулировки на окне; круг внутри пластика сжался в линзу, приближая далекий пейзаж. Одного взгляда хватило, чтобы успокоиться.

— Пустышка, — сказал Локк.

Дюбро и не подумал, что пилот может заметить его действия.

— Всего-навсего один из куполов. — Кэмерон откинулся в кресле.

Но Дюбро все равно не сводил глаз с полуразрушенной серебристой штуковины на склоне.

Это была полусфера диаметром в сто футов. Таких по всей Америке стояло семьдесят четыре, абсолютно одинаковых. Дюбро уже не помнил времена, когда купола были светонепроницаемыми и зеркальными; когда они разом возникли из ниоткуда, ему было всего восемь лет. Эту загадку так никто и не разгадал. Никому не удалось проникнуть внутрь, и из сооружений тоже ничто не выбралось наружу. Неожиданное появление семидесяти четырех блестящих куполов едва не повергло население в панику. Вероятно, они были каким-то секретным оружием врага.

С территории радиусом в тридцать миль вокруг каждого купола выселили всех жителей, и эксперты принялись биться над тайной, в любой момент ожидая взрывов или чего-то в таком роде. Прошел год, а ответы так и не были получены.

Пять лет спустя эксперименты еще продолжались, но значительно реже.

Затем идеально гладкие купола начали покрываться коррозией. На полированной поверхности, изготовленной из неизвестного доселе вещества, появились прожилки, как при отслаивании серебра с зеркала. Оболочка гнила и разваливалась. Стало возможным заглянуть внутрь, но там ничего не обнаружилось — лишь голая земля.

Тем не менее внутрь купола так никто и не вошел. Неизвестная сила, некая плотная энергия, не позволяла этого существам из плоти и крови.

Но население по-прежнему верило, что это некое загадочное оружие, по неизвестной причине не сработавшее. Вот так и появилось прозвище «пустышка».

— Пустышка, — повторил Локк и включил вспомогательные двигатели.

Пейзаж превратился в размытое пятно.

Дюбро покосился на Кэмерона, гадая, когда же сойдет эффект опьянения. «Пикс» действовал не безотказно. Случалось, что…

Но безмятежное лицо директора не давало поводов для беспокойства. Все будет хорошо. Как иначе?

Кэмерон смотрел на альтиметр. Тот улыбался ему в ответ.

Глава 2

Главный нейропсихиатр лечебницы, доктор Ломар Бранн, был щеголеватым, внимательным мужчиной невысокого роста, с напомаженными усами и блестящими черными волосами. У него имелась манера чеканить слова, из-за чего он казался грубее, чем на самом деле. При виде Кэмерона он сощурил глаза, но если и заметил, что директор одурманен, то виду не подал.

— Привет, Кэмерон, — произнес он, бросив на стол папку. — Я вас ждал. Как дела, Дюбро?

— Бранн, я тут по секретному распоряжению, — улыбнулся Кэмерон. — Сам не знаю зачем.

— Ну а я знаю. У меня свои распоряжения. Вы здесь, чтобы ознакомиться с делом пациента эм — двести четыре.

Главврач ткнул пальцем в экран на стене. Появилось изображение пациента, ерзающего в кресле. Овальная врезка на экране крупным планом показывала лицо. Из динамиков тихо звучало:

— Они за мной следили, а птицы наследили, и шум и гам и тут и там, слова, слова, всегда слова…

Бранн выключил экран. Пленка с записью остановилась не сразу; звук постепенно растаял в тишине.

— Не тот, — сказал Бранн. — У этого…

— Dementia praecox?

— Преждевременная деменция, она самая. Рассеян, рифмует слова — типичный случай. Этого мы без проблем вылечим. Через пару месяцев отправится на ферму.

Это была обычная процедура, когда дело касалось душевнобольных, прошедших лечение в подземном городе-госпитале. Их передавали гражданским опекунам, и дальнейшее лечение проходило уже в нормальных бытовых условиях. В ходе своей психологической практики Дюбро как раз анализировал работу этой системы.

Бранн выглядел несколько растерянным. Теперь он убедился, что директор пьян, но решил не заговаривать об этом в присутствии Дюбро и Локка.

— Ладно, пойдем посмотрим на эм — двести четыре.

— Его личность держится в тайне? — спросил Кэмерон.

— Не мое дело. Военный министр сам объяснит, не волнуйтесь. Мне поручено лишь показать вам пациента. Мистер Локк, будьте любезны, подождите здесь…

Сопровождающий кивнул и поудобнее устроился в кресле. Бранн пригласил Кэмерона и Дюбро пройти в прохладный, слабо освещенный коридор.

— Я лично им занимаюсь. Кроме двух санитаров, к нему больше никого не пускают. Разумеется, он под круглосуточным наблюдением.

— Буйный?

— Нет, — ответил Бранн. — Он… На самом деле это не совсем в моей компетенции. — Врач открыл дверь. — Сюда. У него галлюцинации. Ничего необычного, если бы не одно «но».

Кэмерон фыркнул:

— Каков диагноз?

— Ну, предварительно — паранойя. Он мнит себя другим человеком. Несколько… гм… экзальтированным.

— Иисусом Христом, что ли?

— Нет. Иисусов у нас полно. Эм — двести четыре считает себя Мухаммедом.

— Другие симптомы?

— Пассивные. Мы даже кормим его насильно. Видите ли, он Мухаммед после смерти.

— Сталкивался с таким, — кивнул Кэмерон. — Возвращение в материнское чрево — побег от действительности?

— В какой он позе? — спросил Дюбро, и Бранн одобрительно кивнул:

— Хороший вопрос. Он не принимает позу эмбриона. Лежит на спине, вытянув ноги и сложив руки на груди. Не разговаривает, глаза не открывает. — Нейропсихиатр отпер еще одну дверь. — У него отдельная палата. Санитар!

Когда они вошли в прекрасно оборудованную, комфортабельную палату, их встретил дюжий рыжеволосый санитар. В углу стояла каталка, в стеклянном футляре находилось приспособление для принудительного кормления больного. Дальше в стене имелась прозрачная пластиковая дверь. Санитар кивнул в ту сторону:

— Сэр, у пациента плановый осмотр.

— Не медицинский, — объяснил Бранн. — Его осматривает какой-то техник, кажется физик.

Дюбро обратил внимание на шестифутовую стремянку, казавшуюся инородным телом в этой аккуратной, стерильной палате. Пластиковая дверь открылась, вышел озабоченный мужчина, бросил на гостей удивленный взгляд из-под толстых очков и сказал:

— Пригодится.

Он схватил лестницу и снова скрылся за дверью.

— Так, — сказал Бранн, — пойдемте-ка посмотрим.

Смежная комната была пустоватой, но все равно достаточно уютной. Кровать стояла вдали от стены. На полу лежали какие-то приборы, а сам физик двигал к кровати стремянку.

М-204 лежал на спине, сложив руки на груди и закрыв глаза. Его морщинистое лицо не выражало ровным счетом ничего. Но лежал он не на кровати. Он парил в пяти футах над ней.

Дюбро непроизвольно принялся высматривать скрытую леску, хотя и понимал, что тут не до фокусов. Не было никакой лески. Не лежал М-204 и на прозрачном столе. Он в самом деле висел в воздухе.

— Ну что? — спросил Бранн.

— Летающий гроб Мухаммеда…[80] между небом и землей, — произнес Кэмерон. — Бранн, в чем тут штука?

— Это не в моей компетенции. — Врач подкрутил усы. — Мы провели стандартные тесты, взяли общий анализ крови, мочи, сняли кардиограмму, проверили обмен веществ… Это стоило нам большого труда, — добавил он, кривясь. — Пришлось привязывать пациента, чтобы сделать рентген. Он же летает!

Физик, весьма рискованно усевшийся на ступеньке стремянки, возился с проводами и датчиками, время от времени задумчиво фыркая. Дюбро наблюдал, как он двигает туда-сюда какой-то прибор.

— Бред какой-то! — вырвалось у Дюбро.

— Этот физик со вчерашнего утра здесь, — объяснил Бранн. — Эм — двести четыре обнаружили висящим в лаборатории. В его поведении уже тогда были нарушения, но он еще мог говорить. Сообщил, что он Мухаммед. Через полчаса перестал реагировать.

— А сюда вы его как доставили? — спросил Дюбро.

Врач снова подкрутил усы:

— Да как воздушный шарик. Мы можем его перемещать. Стоит отпустить, и он снова взлетает. Вот так.

— На вид ему лет сорок, — заметил Кэмерон, разглядывая М-204. — Но вы обратили внимание на его ногти?

— Обратил, — мрачно ответил Бранн. — Еще неделю назад они были вполне ухоженными.

— А чем он занимался на той неделе?

— Чем-то крайне секретным. Военная тайна.

— То есть он открыл способ нейтрализовать гравитацию… и от изумления… Нет. Он был бы готов к такому результату. Вот если бы он работал, скажем, над бомбоприцелом, а вместо этого вдруг воспарил… — Кэмерон осклабился. — Но как человек может…

— Не может, — перебил его физик с лестницы. — Не способен он на такое. Даже в теории антигравитация реализуема лишь с помощью специальных инструментов. Наверняка мои приборы шалят.

— С чего вы взяли? — спросил Кэмерон.

Техник поднял устройство:

— Видите стрелку? Это датчик. Теперь смотрите.

Он дотронулся металлическим проводом до лба М-204. Стрелка опустилась по шкале до нуля. Затем резко рванулась к максимуму, задрожала там и снова вернулась к нулю.

Техник спустился.

— Вот. Мои приборы не работают на этом парне. Везде работают, а тут — нет. Не знаю, что и думать. Может, его организм подвергся химическим или физическим преобразованиям. Но даже в таком случае качественный анализ должен быть возможен. Чепуха какая-то. — Бормоча себе под нос, он принялся собирать оборудование.

— Но в теории возможно, чтобы объект парил в воздухе? — спросил Кэмерон.

— Объект тяжелее воздуха? Конечно. Дирижабли летают с помощью гелия. Магнитом можно поднять кусок железа. В теории даже человек может взлететь. Это, знаете ли, не проблема. В теории возможно почти все, что угодно. Но должно быть логическое обоснование. А как найти это обоснование, когда приборы не работают? — Техник разочарованно махнул рукой; морщинистое, как у гнома, лицо сердито скривилось. — Это поиск вслепую. Я даже не знаю, над чем работал пациент. Вот где нужно искать причину, а не здесь!

— Еще вопросы есть? — Бранн покосился на Кэмерона.

— Нет. Пока нет.

— Тогда вернемся в кабинет.

Там дожидался Локк. Увидев вошедших, он нетерпеливо вскочил:

— Мистер Кэмерон, готовы?

— Куда теперь?

— В военное министерство.

Дюбро беззвучно застонал.

Глава 3

В течение ближайших четырех часов…

Инженер-ракетчик в девяносто четвертый раз проверил микросхему, откинулся в кресле и расхохотался. Его смех перешел в непрерывный пронзительный вопль. В конце концов дежурный врач вколол ему апоморфин и смазал пересохшее горло. Но проснувшись, инженер снова принялся орать. Это давало ему ощущение безопасности.

Микросхема, которую он изучал, была деталью одного из устройств, массово сброшенных врагом. Четыре таких устройства взорвались, убив семерых механиков и повредив ценное оборудование. Эти взорвавшиеся устройства были теми самыми Пустышками.

Физик встал из-за стола с бумагами, молча вошел в лабораторию, смонтировал рабочую высоковольтную цепь и убил себя током.

Роберт Кэмерон, держа под мышкой досье, вернулся в Нижний Чикаго и поспешил к себе в кабинет. Дверная ручка на ощупь была самой обыкновенной. Он сел за стол, открыл досье, разложил фотографии и таблицы. Настенные часы показывали без одной минуты семь. Он сверил время с наручными часами.

Кэмерон решил дождаться семи мелодичных ударов. Их не последовало. Он снова посмотрел на белый циферблат.

Циферблат открыл рот и произнес:

— Семь часов.

Сет Пелл был главным помощником и единомышленником Кэмерона. В свои тридцать четыре он уже поседел, хотя круглое лицо осталось как у подростка. Если не считать директора, Пелл был, пожалуй, самым компетентным специалистом в области психометрии, но хуже Кэмерона разбирался в технологии.

Он вошел в кабинет и уверенно улыбнулся Дюбро.

— Чего налить? — спросил Сет. — Успокоительного или чего покрепче?

Дюбро не разделял столь легкомысленного настроения. Под его глазами пульсировали жилки.

— Сет, если бы ты так и не появился…

— Знаю: миру пришел бы конец.

— Шеф рассказал, в чем дело?

— Я ему не дал, — ответил Пелл. — Убедил его включить «Дрему» на десять минут. Немножко психодинамики — и вуаля, теперь он крепко загипнотизирован.

Дюбро глубоко вздохнул. Пелл уселся на стол и принялся стричь ногти.

— Ладно, — сказал Сет. — Я поверил тебе на слово, что шефа надо загипнотизировать. Другому бы не поверил — обычно я котов в мешке не беру. И что дальше?

Дюбро вдруг почувствовал слабость. Если не убедить Сета сейчас… Впрочем, он не сомневался, что сможет убедить. Опасность была реальной, слишком очевидной, чтобы спорить.

— Утром приходил военный министр Календер. Шеф был занят, и я предложил Календеру мою помощь. Он был настолько озабочен, что согласился, чего в другой ситуации не случилось бы, хоть он и знает, что я доверенное лицо шефа. Он кое-что рассказал — не много, но достаточно, чтобы понять: у нас проблемы. И загвоздка в том, что все, кто пытался их решить, сошли с ума.

— Ага. — Пелл даже не поднял голову.

— Не хочу, чтобы шеф тоже спятил, — твердо сказал Дюбро. — Я ему «Пикса» подсыпал перед встречей с Календером, но это все, что было в моих силах. Хоть какая-то помощь, раз ты считаешь, что придется устроить ему искусственную амнезию.

— Я спец по мнемонике, — ответил Пелл. — Однако… Пойдем-ка посмотрим. — Он слез со стола.

— Календер не позволил мне присутствовать при их разговоре с шефом, — сообщил Дюбро. — Не знаю, что они обсуждали.

— Вот и выясним. Идем.

Кэмерон лежал на диване в своем кабинете. Экран с «Дремой» по-прежнему торчал из стены. Дышал директор медленно и ровно. Пелл пощупал его пульс, Дюбро принес стулья.

— Порядок. Теперь пора поколдовать. Кэмерон, вы меня слышите?

Долго ждать не пришлось. Пелл был экспертом в психодинамической терапии, и Кэмерон полностью ему доверял. Вскоре Пелл откинулся и скрестил ноги.

— Боб, что тебе рассказал министр Календер?

— Он…

— Ты меня узнал?

— Да. Ты Сет. Он… рассказал…

— Что?

— «Иди в обратную сторону, чтобы встретить Красную Королеву, — произнес Кэмерон, не открывая глаз. — Белый Конь едет вниз по кочерге».

У Пелла брови полезли вверх.

— «Того и гляди упадет»[81], — шепотом закончил цитату Дюбро.

— Вроде того, — ответил Кэмерон. — Сет, это ты?

— Я, кто же еще… Так что там с Календером?

— Беда, вот что. Мы нашли формулу, которая, похоже, ничего не значит. Для нас не значит, но не для врага. Неизвестно, как уравнение попало к нам в руки. Наверное, шпионы постарались. Оно важное, его нужно решить, но в нем нет логики.

— К чему оно может применяться?

— Можно найти и общее, и частное применение. Как закону всемирного тяготения. В нем есть постоянные, но… сумма отдельных членов не равна целому. Полностью уравнение не сходится. По частям — да. Видимо, придется отбросить логику. Враг это уже сделал. Он начали сбрасывать бомбы, способные пробить силовые поля. Что невозможно в принципе. Устройство бомб изучили, но ничего не поняли. Кроме одного: оно как-то связано с этим уравнением. Техники бьются над ним… и сходят с ума.

— Почему?

— Эм — двести четыре — один из первых, кто над ним работал. — Кэмерон не дал прямого ответа. — Задачу решить он не смог, зато узнал, как нейтрализовать силу тяготения, и свихнулся. Или в обратном порядке. Сет, мы должны найти решение. Я мельком взглянул на уравнение… Оно у меня на столе.

Пелл указал пальцем. Дюбро встал и собрал бумаги, сложив в аккуратную стопку. Передал их Пеллу, но тот даже не взглянул.

— Нужно найти ответ, — настаивал Кэмерон. — Иначе враг получит безграничное могущество…

— Враг решил это уравнение?

— Сомневаюсь. Возможно, отчасти. Но решит, если мы не помешаем.

Пелл широко улыбнулся, и все же Дюбро заметил, как вспотел его лоб под седыми волосами.

— Мы должны найти решение, — повторил Кэмерон.

Пелл встал и поманил Дюбро обратно в кабинет.

— Неплохо вышло, — сказал он. — Ты это хорошо придумал.

— У меня будто гора с плеч свалилась. Я ведь сомневался…

— Если твоя жена сломает ногу, ты места не будешь себе находить, пока врач не приедет, — сказал Пелл. — А потом сразу успокоишься, потому что ответственность перешла к более компетентному человеку. Ты свое дело сделал. Врач же обучен лечить переломы, и груз ответственности его не тяготит.

— Но в данном случае… мы не обучены?

— Я еще не видел уравнения. — Пелл бросил бумаги на стол. — И не уверен, что хочу увидеть. Догадываюсь, что́ этот болван Календер наплел шефу. «В ваших руках судьба нации, ваш долг — найти человека, способного устранить проблему; если не справитесь — проиграем войну» и так далее. Взвалил на бедного шефа непосильное бремя ответственности. Реши уравнение или сойди с ума. Ты так же думаешь?

— Более-менее. — Дюбро задумчиво закусил губу. — Этот пациент эм — двести четыре… Он догадался, что уравнение чрезвычайно важно, и предпочел сойти с ума. Если верить тебе, простая паранойя. Видимо, он частично решил, но так и не понял главного. Само уравнение является оружием, а не его побочные продукты.

— Если никто не станет решать уравнение, это сделает враг. Уже сейчас он научился преодолевать силовые поля, а что будет, когда он получит все ответы?! Нет, работать надо, но не так, как считает Календер. Этот идиот небось верит, что и проказу можно одним распоряжением вылечить.

— Я подумал, что мы могли бы стереть шефу сегодняшние воспоминания, — неуверенно предложил Дюбро. — Вместо них внедрить безвредные псевдовоспоминания. А затем снова представить ему проблему, предварительно обезопасив ее.

— Умно, — кивнул Пелл. — Главное — не дать шефу почувствовать ответственность. Это наша первостепенная задача, хотя я пока не уверен… — Он покосился на часы. — Первым делом вылечим шефа. Жди здесь.

Он вышел. Дюбро сел за стол рассматривать фотографии и машинописные листы. Какие-то символы он понимал, другие — нет.

Однако он заметил, что числу пи было присвоено произвольное и неверное значение. Может, дело в этом?

Лучше не вникать. Дюбро повернулся к окну, но пейзаж расплылся перед глазами. Может ли уравнение в самом деле вызывать безумие?

Конечно. Уравнение — конкретное выражение абстрактной проблемы. Взять, например, старый опыт с лабораторной крысой и тревожным расстройством. Между крысой и едой неожиданно опускают дверцу, отрезая путь. Спустя некоторое время крыса при каждом закрытии дверцы забивается в угол и дрожит. Нервный срыв.

Закончить эту бесконечную, невыносимую войну было бы высшим благом. Но проиграть ее!..

Враг думает точно так же. После стольких десятилетий промывки мозгов о поражении никто не помышляет. Люди привыкли к войне настолько, что перестали ненавидеть противника, но при этом твердо знают: проиграть нельзя.

Бомбы падают с обеих сторон. Роботы ведут свои вялотекущие сражения. Но настоящие воины — это техники, которые двигают фигуры и придумывают новые гамбиты. В дипломатах давно исчезла нужда, их упразднили. Переговоры с неприятелем не ведутся, только внезапные бомбардировки служат своего рода посланиями.

Послания принимаются, но они неубедительны. Воздушные торпеды не способны повредить мозговые центры противоборствующих стран.

— Мистер Пелл, курьер от военного министра, — объявили по громкой связи.

— Мистер Пелл занят, — ответил Дюбро. — Пускай курьер подождет.

— Говорит, ситуация чрезвычайная.

— Подождет!

Ненадолго воцарилось молчание. Затем…

— Мистер Дюбро, он не станет ждать. Он хочет увидеть директора, но мистер Пелл приказал передавать все сообщения через него, поэтому…

— Пошлите его ко мне, — ответил Дюбро и повернулся к двери.

Та открылась почти сразу.

По коричнево-черной форме курьера сразу стало понятно: он из Секретной службы. Люди, носившие в петлице значок стрелы, встречались редко и подчинялись непосредственно Генеральному штабу. Этот человек…

Он был крепко сложен, с почти отсутствующей шеей, с ежиком волос, в холодном свете отливающем бронзой. Но внимание Дюбро привлекли его глаза. В них было выражение сдерживаемого восторга, дикой эйфории, которой разум не позволял сорваться с привязи. Тонкие губы пребывали под контролем. Только черные глаза выдавали радость.

— Дэниел Риджли, — протянул он свой диск.

Дюбро прочитал, сравнил фотографию с лицом стоящего перед ним человека. В этом не было необходимости: когда идентификационный значок снимался с запястья владельца, вся информация с него автоматически стиралась.

— Мистер Риджли, — сказал Дюбро, — мистер Пелл освободится через несколько минут.

— Дело неотложное, — сдерживая нетерпение, пробасил Риджли. — Где он?

— Я же сказал…

Курьер бросил взгляд на дверь и шагнул к ней. Дюбро преградил ему путь. В черных глазах Риджли вспыхнуло непонятное лихорадочное возбуждение.

— Вам туда нельзя, — твердо произнес Дюбро.

— С дороги! У меня приказ.

Дюбро не шелохнулся. Курьер сделал лишь одно легкое движение, и секретарь кубарем покатился через весь кабинет. Он не попытался снова встать на пути у Риджли. Вместо этого он бросился к столу Пелла и выдвинул ящик. Там хранился вибропистолет — изящное, сложное устройство из прочного кристалла и блестящего металла.

Руки плохо слушались, они сделались как квашня, и Дюбро едва не выронил пистолет. Он почувствовал себя персонажем нелепой мелодрамы: война на истощение идет уже столько лет, а люди не умеют толком обращаться с оружием. Насколько он знал, этот вибропистолет вообще ни разу не применялся.

— Назад! — воскликнул он, прицеливаясь.

Риджли повернулся к нему. Широкие плечи опустились, коренастое тело чуть пригнулось. Глаза продолжали сверкать в насмешливом дьявольском упоении, к которому теперь примешался стремительный холодный расчет.

Риджли двинулся на Дюбро.

Ступая по-кошачьи, он остановился в четырех шагах от секретаря и замер. Его лицо было непроницаемо и сосредоточенно. Дюбро почувствовал, как по животу сбегает холодный пот.

— У меня приказ, — повторил Риджли.

— Надо подождать.

— Нет! — отрезал курьер. — Не могу.

Все его тело будто сжалось, как у гигантской кошки перед прыжком. Он не был вооружен, но выглядел гораздо более опасно, чем Дюбро со своим пистолетом.

Щелкнул замок. Дверь в смотровой кабинет Пелла открылась. На пороге возник мужчина — не старше двадцати лет, худой, бледный, сутулый, в измятой рубашке и шортах. Глаза были закрыты. Он издавал отрывистый, неприятный горловой звук, дергая губами так, что тон то повышался, то понижался.

— К-к-к-к-к-ко-о-о!

Он приблизился. На пути стоял стул. Парень с закрытыми глазами обошел его, а затем и стол.

— К-к-к-к-ко-о-о! Ко-о-о-к-к-к-к-к!

Дюбро слишком замешкался. Ловким движением Риджли выхватил у него вибропистолет и отскочил назад. Его взгляд метался от Дюбро к незнакомцу.

— Это еще кто?

— Спросите что полегче, — ответил Дюбро. — Не знал, что у Пелла тут пациент… Наверное, пациент. Но…

— К-к-к-к-к-ко-о-о!

Парень явно возбуждался. Он остановился и начал непроизвольно вздрагивать. Неприятный звук превратился в резкий клекот:

— Ко-о-о-к-к-к-к-ко-о-о!

— Ну, мне все равно нужно увидеть директора, — заявил Риджли. — Он на месте?

— Занят, — ответил Сет Пелл. — Я за него. Можете со мной поговорить.

Помощник стоял у двери в кабинет Кэмерона, непринужденно улыбаясь, словно в руке у Риджли не было вибропистолета.

— Бен, — обратился он к Дюбро, — отведи пациента в смотровую. Если надо, сделай укольчик. Но должно хватить и таблетки успокоительного.

Дюбро нервно сглотнул, кивнул и взял парня под руку.

— К-к-к-к-к-к!

Он отвел дрожащего пациента в смотровой кабинет и быстро уложил на стол. Накрыл одеялом с подогревом, дал розовую пилюлю; парень вскоре затих и почти перестал дрожать. Дюбро настроил сигнализацию, чтобы зазвенела, если пациент слезет со стола, и быстро вернулся в кабинет Пелла.

Вибропистолет лежал на столе. Риджли тихо, но резко что-то втолковывал. Пелл оставался на прежнем месте.

— …Я должен передать это лично директору. Так распорядился военный министр.

— Бен, соедини-ка меня с Календером, — попросил Пелл.

Он кивнул Риджли и скрылся за дверью. Когда вернулся, на экране уже виднелось массивное, суровое лицо Календера.

Курьер вынул из кармана металлический цилиндр. Вышедший из-за спины Пелла Роберт Кэмерон даже не удостоил его вниманием. Директор двинулся прямо к экрану и встал напротив Календера.

— А, Кэмерон, — сказал военный министр. — Вы получили…

— Послушайте, — перебил Кэмерон, — до дальнейших распоряжений все сообщения и требования должны проходить через моего помощника Сета Пелла. Не надо мне ничего приносить. Звоните Пеллу. Это касается и Генштаба, и прочих важных учреждений.

— Что? — опешил Календер. Его квадратная челюсть отвисла. — Ладно, ладно, — нетерпеливо бросил он. — Но мне нужно обсудить с вами кое-что. Мой курьер…

— Я с ним не разговаривал. Пелл разберется.

— Кэмерон, это официальное дело! — сорвался Календер. — Чрезвычайной важности! Никаких помощников! Я хочу…

— Господин министр, — тихо парировал Кэмерон, — вот что я вам скажу. Я не подчиняюсь Генштабу. Я управляю Департаментом психометрии и не позволю, чтобы мне указывали, как это делать. Я имею полное право передать дела Сету Пеллу, если мне того хочется. Пока правительство не даст вам больше полномочий, чем у вас есть сейчас, вы не должны вмешиваться в мою работу. Конец связи!

У военного министра был такой вид, будто его вот-вот хватит удар. Кэмерон щелкнул выключателем и направился к своему кабинету. Курьер шагнул вперед:

— Мистер Кэмерон…

Тот смерил его холодным взглядом:

— Слышали, что я сказал мистеру Календеру?

— У меня приказ. — Риджли протянул ему металлический цилиндр.

Директор помешкал, но взял контейнер.

— Ладно, ваша работа сделана.

Он передал цилиндр Пеллу и вернулся в кабинет. Дверь тихо закрылась.

Пелл постучал цилиндром по костяшкам пальцев и выжидающе посмотрел на Риджли.

— Ладно, — сдался курьер. — Я ведь вручил посылку директору. — Он покосился на Дюбро, отдал честь и вышел.

— Обошлось. — Пелл бросил цилиндр на стол. — Хорошо, что шеф мне помог.

Дюбро на всякий случай потрогал вибропистолет.

— А шеф что, не…

— Все в порядке, — улыбнулся Пелл. — Время на решение задачи у нас есть. Я дал директору несколько установок — быструю мнемоническую рутину. Он не помнит ничего, что сегодня было. Теперь у него ложные воспоминания, и можно представить ему проблему, не возлагая груз ответственности, — надо только понять, как это сделать.

— Он ничего не подозревает?

— Шеф мне доверяет полностью. Я попросил временно предоставить решение всех вопросов мне и не спрашивать почему. Он, конечно, задумается об этом, но не догадается. Я стер все опасные воспоминания.

— Все до единого?

— Абсолютно.

Кэмерон открыл окно и посмотрел в пульсирующую красную мглу. Какое-то смутное воспоминание беспокоило его, но не сильно. Оно было частью того состояния, которое взяло над ним верх и с которым ему предстояло бороться. На это была причина. Должна была быть. Если пройти психиатрическую экспертизу… Нет. Это неправильно. Зрительные, слуховые и тактильные галлюцинации…

Смутное воспоминание вернулось. Оно не вписывалось в события прошедшего дня, унылого, ничем не примечательного. Кэмерон весь день не покидал кабинета, ответил на несколько звонков, но это воспоминание, как и дверная ручка и улыбающийся циферблат, настойчиво кралось в разум.

Человек, парящий в воздухе.

Галлюцинация.

Глава 4

— Шеф ушел домой, — сообщил Дюбро.

— Ну и хорошо. — Пелл разложил на столе бумаги.

— Может, кому-то из нас…

Помощник резко посмотрел на Дюбро.

— Бен, расслабься, — спокойно сказал он, — а то давление повысится. Шеф не станет отвечать на звонки. Все перенаправит ко мне. Гм… — Пелл задумался. — Вот, возьми эти карточки и расположи по алфавиту, пока мы разговариваем. Или «Дрему» глянь.

Дюбро взял карточки и принялся машинально раскладывать.

— Извини. Слишком близко к сердцу всю эту историю принимаю.

Седые волосы Пелла блеснули, когда он склонился над диаграммами.

— Почему?

— Не знаю. Сочувствие?..

— Чепуха. Если бы хотел, я бы дергался, как и ты. Но я изучал историю, литературу, архитектуру и еще кучу всего, чтобы не одной психиатрией заниматься. Дорическая колонна совершеннее тебя.

— Ага. Но я могу построить дорическую колонну.

— А можешь построить сортир за домом. В этом и проблема. Ты с равной долей вероятности можешь построить и то и другое. — Пелл усмехнулся. — «Любить людей себе дороже… у них у всех тупые рожи».

— Кто это сказал?

— Один парень по фамилии Нэш[82]. Ты о нем и не слышал. Бен, штука в том, что я немного человеконенавистник. Если кто-то хочет мне понравиться, пускай сначала докажет, что заслуживает моей симпатии. Это мало кому удавалось.

— Опять философия, — проворчал Дюбро и выронил карту. — Что это? «Деформация нёба в двадцатилетнем возрасте…»

— Случаи, которые я сейчас исследую, — ответил Пелл. — Ценность, правда, чисто академическая. Нет, никакой философии, просто меня не увлекает ничто из того, что угрожает человечеству в целом. Люди не избирательны. Избирательность они утратили, когда променяли инстинкты на интеллект. Поэтому им никак не удается приструнить свои творческие позывы. Даже птичье гнездо можно назвать гениальным образцом архитектуры.

— Это тупи́к.

— Да, птиц я тоже не слишком люблю, — заметил Пелл. — Они недалеко ушли от рептилий. Но люди… Через пятьдесят или сто пятьдесят тысяч лет они, может, и научатся избирательности. И тогда с ними будет интересно общаться. Пока же род людской барахтается в болоте, а я слишком привередлив.

— И что это доказывает? — раздраженно спросил Дюбро.

— Мой эготизм. — Пелл рассмеялся. — А также объясняет, почему эта угроза меня вовсе не беспокоит.

Дюбро подумал, что это вовсе не объясняет, почему Пелл так пренебрежительно отнесся к опасности, угрожающей директору. Кэмерон — ближайший друг Пелла. Нет, сохранять спокойствие ассистенту позволяют иные свойства его разума: внутренняя сила и железная дисциплина.

Дюбро не слишком хорошо знал Пелла. Восхищался им и доверял ему, но даже не пытался докопаться до причин сдержанности, которую Пелл прятал за внешней бесцеремонностью. Дюбро нередко об этом задумывался. Даже в нынешние аморальные времена о личной жизни Сета Пелла ходили весьма скандальные слухи…

— Ага, — произнес Пелл. — Задачка действительно не из простых. Все, кто пытался решить уравнение, либо перенесли сильнейший стресс, либо совсем свихнулись. За исключением тех, кто смог переложить ответственность на других. Враг сбрасывает бомбы, которые преодолевают силовые барьеры. Несколько бомб взорвалось, большинство — нет. Похоже, прямую связь здесь не установить. Одно устройство не может работать в одной системе с другим. Уже двенадцать специалистов из разных областей сошли с ума. Двое с суицидальными наклонностями покончили с собой. Некий Пастор — физик — утверждает, что решит уравнение за несколько дней. Проверить пока невозможно. И так далее и так далее. Надо лично опросить каждого. Наша задача — собрать данные и сопоставить их. Включая информацию о том, что часть уравнения позволяет нейтрализовать силу тяжести.

Дюбро закончил раскладывать карточки по алфавиту и перевернул их.

— Как мы представим проблему шефу?

— Ну… главное, чтобы он не понял, насколько это важно. Думаю, лучше всего замести ее под ковер. Надо вести себя как ни в чем не бывало и ни в коем случае не показывать ему уравнение. Он слишком хороший ученый. Если попробует сам решить, его затянет. Нет, сначала нужно собрать всю актуальную информацию, убедиться, что она безопасна, и уже тогда идти к шефу. Придется побегать.

— А справимся? Нет ли риска настолько преуменьшить значимость ключевых факторов, что…

— Нам надо с точностью определить, почему техники сходят с ума в процессе решения уравнения. А для шефа нужно найти кого-то, кто сможет решить. — Пелл поднялся. — На сегодня достаточно, пора и отдохнуть.

Он сунул бумаги в ящик и что-то подкрутил. Над столом раскинулся купол ледяного белого света.

— Надежность силовых барьеров вызывает сомнения, раз враг теперь пробивает их бомбами, — заметил Дюбро.

— Я еще сжигатель включил, — ответил Пелл. — Но кому взбредет в голову красть уравнение? У врага оно и так есть.

Он вышел в смотровую, Дюбро за ним. Парень по-прежнему спал на мягком столе. Глаза были закрыты, дыхание выровнялось.

— Кто это? — спросил Дюбро.

— Билли ван Несс. Банальная история. Он из той группы, чьи карточки ты сортировал. Замедленное созревание; теперь ему двадцать два, а физические и эмоциональные изменения начались только два месяца назад. У пациентов есть кое-что общее: все они родились в радиусе двух миль от Пустышек.

— Родители подверглись излучению, которое повлияло на гены? — Дюбро мысленно представил серебристый полуразрушенный купол на сухом холме.

— Может быть.

— Враг?

— Если враг, то его оружие не сработало. Таких случаев меньше сорока. Странно, конечно: еще два месяца назад все эти люди были абсолютно нормальными, если не считать задержки в созревании. Тут они резко повзрослели, и обнаружились непонятные психологические изменения. Ну и деформация нёба… Хотя эмоциональные нарушения, конечно, интереснее. Они вообще не открывают глаза. Знакомый симптом?

— Еще бы!

— Но…

— Подожди-ка, — перебил Дюбро. — Этот парень прекрасно видит. Он легко обошел подвернувшийся на пути стул.

— Да, это они все умеют, — улыбнулся Пелл. — Как экстрасенсы. Когда ходят — это, впрочем, бывает редко, — ни на что не натыкаются. Но при этом они не ходят по прямой. Всегда передвигаются хаотично, зигзагами, как будто огибают не только реально существующие предметы, но и еще что-то.

— Нарушение баланса?

— Нет, равновесие они держат отлично. Просто ходят так, словно по всему полу яйца разложены. А отчего этот парень так взбудоражился?

Дюбро высказал несколько предположений.

— Странно, — ответил Пелл. — Обычно они пассивны и активизируются только поблизости от Пустышек. Возбуждаются и сразу начинают издавать свои причудливые звуки. Неприятные, согласен.

— Сет, а каков прогноз?

Пелл покачал головой.

— Если стандартные методы не сработают, попробую всякие мнемонические штучки. Может, откачу разум парня к тем временам, когда все было нормально. Ладно, давай сюда карточки. — Пелл положил их на стол и вызвал медсестру. — Сегодня Билли может остаться в отдельной палате. Бен, не забудь плащ. Нам пора.

— А инструменты… — начал было Дюбро.

— Для этой терапевтической процедуры не понадобятся. — Пелл усмехнулся. — В ближайшие часы нас ждет только болтовня. Вижу, давление у тебя все-таки поднялось. «Дрема» тут уже не поможет. Если бы я дал тебе «Пикс» и отправил восвояси, ты бы послушался, но подсознательно все еще испытывал бы тревогу. А так сможешь расслабиться, потому что я старший по должности и ответственность на мне.

— Но… Сет, послушай…

— Если сегодня ты перетрудишься, то завтра у нас обоих крыша съедет.

На этот отрог Скалистых гор можно было попасть только на вертолете. Небо как будто беспорядочно просверлили; в разреженном воздухе низкие звезды сияли особенно ярко. Млечный Путь расплескался над вайомингским горизонтом к востоку, ледяной ветер заставлял Дюбро крепко сжимать челюсти. Затем активировалось силовое поле, оставив небо за куполом тихо потрескивающего света.

Дом под куполом напоминал шале, но покатые крыши здесь были не для красоты: в этих краях зимой насыпа́ло по нескольку ярдов снега. Сейчас снега не было, под ногами Дюбро похрустывала голая промерзшая земля. Они с Пеллом поднялись на крыльцо и вошли в просторную комнату, интерьер которой, казалось, подбирал человек с напрочь отсутствующим чувством вкуса. Мебель представляла добрый десяток временны́х периодов: под гобеленами стоял диван в стиле эпохи Людовика XIV, на викторианский мраморный пьедестал была водружена копия «Птицы в пространстве» Бранкузи, смотревшаяся весьма нелепо. На полу восточные ковры лежали вперемешку со звериными шкурами, со стен смотрели головы охотничьих трофеев. Целую стену занимал сегментированный экран. Под ним стояла приставка с «Волшебной страной» и сложный пульт, каких Дюбро отродясь не видел.

— Пастор сам мебель подбирал? — пробормотал себе под нос Дюбро.

— Конечно, — ответили ему сзади. — Все до последнего предмета. Но гости иногда пугаются. Нормально долетели? Воздушные потоки здесь коварные.

— Обошлось без приключений, — сказал Пелл.

Дюбро уставился на морщинистого человека, похожего на гнома. Доктор Эмиль Пастор глядел на него в ответ сквозь толстые стекла очков.

— А, это вы, — произнес он. — Запамятовал, как вас?

— Дюбро. Бен Дюбро. Сет, мы с доктором Пастором встречались в лечебнице, он занимался тем пациентом эм — двести четыре. Который левитировал.

— Левитировал? — Пастор выразительно надул щеки. — Это, знаете ли, мягко сказано. Я выяснил, над какой частью уравнения он работал. Удивительная штука, чисто символическая логика, если не считать одного момента. Точнее, двух. Если полностью нейтрализовать силу тяготения, центробежная сила запустит вас в космос по прямой. Так? Но эм — двести четыре просто завис в воздухе. Согласно его выводам — и условию уравнения, — такой фокус теоретически возможен. Вам просто нужно взять произвольные значения двух символов уравнения, — орбитальной скорости Земли и силы, необходимой, чтобы тело покинуло зону действия земного притяжения.

— Произвольные значения? — переспросил Дюбро.

— Именно. Вообще-то, они постоянные. Первое — шестьдесят шесть тысяч шестьсот миль в час, второе — шесть миллионов килограммов на метр. Согласно уравнению, чтобы покинуть зону притяжения, нужно всего десять километров, а первую постоянную можно вообще проигнорировать. Она равна нулю. Земля не вращается вокруг Солнца.

— Что? — опешил Пелл.

Пастор вскинул палец:

— Знаю. Эм — двести четыре сумасшедший. Но его безумие небеспричинно. Он считает, что может левитировать, потому что Земля не вертится. И левитирует. Но она все-таки вертится!

— А что насчет этих десяти километров? — спросил Пелл. — Энергия…

— И это тоже, — кивнул Пастор. — Чтобы поддерживать такой баланс, назовем его антигравитацией, необходимо постоянно расходовать энергию. Если, конечно, ваша орбитальная скорость не настолько высока, чтобы продолжать движение, как, например, у Луны. Но эм — двести четыре не вырабатывает энергию, так? Или вырабатывает?

— Вы говорили, что ваши приборы давали сбой, — напомнил Дюбро.

— Это серьезная проблема, — согласился коротышка-физик. — Возможно, с точки зрения эм — двести четыре, Земля в самом деле не вращается вокруг Солнца. Но мои приборы не способны это зафиксировать, они созданы на Земле, которая вращается. — Он усмехнулся. — Впрочем, извините, я так увлекся делом, что забыл о правилах этикета. Раздевайтесь. Выпьете что-нибудь? Или вам сразу «Дремы»?

Дюбро расстегнул магнитную застежку и бросил плащ на вешалку, за которую он надежно зацепился.

— Спасибо, я воздержусь. Мы ненадолго. Вы…

— Я бы уже решил уравнение, — перебил его Пастор, — если бы большие шишки не перевели меня из Нижнего Манхэттена. Они обнаружили, что отдельные бомбы взрываются, и решили, что я могу разрушить пещеру. Вот и отправили сюда. Если здесь у меня что-нибудь взорвется, силовой барьер не допустит многочисленных жертв.

— Но ведь эти бомбы пробивают силовые поля, — заметил Пелл.

— Пробивают. Прошу за мной.

Пастор отвел посетителей в тесную лабораторию, где бо́льшая часть оборудования была собрана наспех и выглядела весьма нетрадиционно. Он порылся на захламленном столе и достал фотокопию:

— Это диаграмма бомбового механизма. Разбираетесь в электронике?

— Не слишком, — ответил Пелл, а Дюбро просто мотнул головой.

— Гм… ну ладно. Так или иначе, взгляните вот на эту хитрую штуковину. В системах одного типа она будет работать, а в других — нет. Для других систем предназначена вот эта игрушка. Но здесь обе прекрасно функционируют в одной системе. Мы пытались с этим разобраться, из кожи вон лезли и в лепешку расшибались, но факт остается фактом: два несовместимых элемента прекрасно взаимодействуют. Это невозможно. Но работает.

Пелл уставился на диаграмму.

— Что думаете? — спросил Пастор.

— Думаю, инженерам, которым поручено выяснить, каким образом бомбы пробивают силовые поля, сейчас ох как несладко.

— Насколько я могу судить, уравнение основано на вероятностной логике, — сказал физик. — Оно полно взаимоисключающих положений.

— Вроде «дважды два — пять»? — спросил Дюбро.

— Скорее вроде «А и Б сидели на трубе», — поправил Пастор. — Простым языком не объяснить. Эксперт по семантике на все это плюнет. Вот здесь говорится, — он указал на бумагу, — что тело в состоянии свободного падения движется со скоростью пятьсот футов в секунду. Затем это же тело падает уже со скоростью девять дюймов в секунду. И это основополагающее заключение!

— То есть для вас это бессмыслица? — спросил Пелл.

— Не совсем. Догадки брезжат, — признался Пастор; он подошел к раковине и вымыл руки. — Мне нужно прилечь. Немножко «Дремы» не повредит. Но сперва закончим разговор, хотя я толком не знаю, что еще вам рассказать.

— К слову, о переменных… — пораздумав, сказал Пелл. — Наши ученые считают некоторые постоянные краеугольными камнями, истинами, на которых зиждется наука.

— Но что есть истина? — спросил Пастор, вытирая руки. — Я порой об этом задумываюсь. Так или иначе…

Они вернулись в большую, заставленную мебелью комнату. Физик подошел к пульту «Волшебной страны», рассеянно нажал на кнопки.

— Не знаю, — сказал он. — Стараюсь ко всему подходить непредвзято, но не понимаю, каким образом бомбы пробивают силовые поля, особенно бомбы, которые в принципе не должны взрываться.

— Может ли это быть как-то связано с Пустышками? — спросил Дюбро. — Они считаются вражеским оружием, которое не сработало. А по сути, это непреодолимые силовые поля.

— Непреодолимые? Согласен. — Пастор даже не повернулся. — Насчет силовых полей не уверен. Я изучал Пустышки, работая в составе двух экспедиций, и выдвинул пару теорий, с которыми никто не согласился. Разумеется, двадцать два года назад мой ум был гибче. — Он ухмыльнулся. — Если ознакомитесь с досье по тому делу, найдете утверждения некоего Бруно, что он обнаружил сильное радиационное излучение одной из Пустышек.

— Честно говоря, я уже об этом читал. — Пелл сел на диван, наклонившись вперед. — Но без подробностей.

— Доказательств представлено не было, — сказал Пастор. — Излучение продолжалось около часа, датчик Бруно был единственным, работавшим в то время, а график по одной точке не построишь. Однако в излучении наблюдались некоторые закономерности. Бруно предположил, что это попытка выйти на связь.

— Знаю, — ответил Пелл. — Но на этом доклад заканчивается.

— Об остальном могли только гадать. Кто использует радиацию для связи?

Дюбро вспомнил Билли ван Несса, его закрытые глаза и хриплое «К-к-к-ко-о-о!». Изменение основных генов, незаметное до запоздалого взросления, воплотилось в необъяснимом психическом отклонении…

— А теперь Пустышки ничего не излучают? — спросил он.

— Не замечали.

Тогда почему люди вроде Билли ван Несса выходили из ступора, оказываясь неподалеку от заржавевших серебристых куполов? Вряд ли потому, что узнавали знакомое место, да и в экстрасенсорику тоже не слишком верится. Подобные воспоминания должны быть приобретенными, а не унаследованными.

— Вообще-то, кое-какое излучение от Пустышек исходит, — поправился Пастор, — иначе мы бы смогли в них забраться. Но источник определить не удается. В любом случае сомневаюсь, что Пустышки как-то связаны с этим уравнением.

— Вы, главное, его решите, — бросил Пелл. — Это, знаете ли, дело небезопасное.

— Есть риск сумасшествия. Хотите постучать мне по коленке?

— По правде говоря, да, — ответил Пелл. — Конечно, если вы не возражаете.

— Вовсе нет.

— Бен?

Работа была рутинная. Дюбро наблюдал, как Пелл задает физику на первый взгляд не связанные вопросы, которые на самом деле выстраивались в логическую цепочку, и записывал. Наконец тестирование завершилось, и Пастор с улыбкой откинулся в кресле.

— Все в пределах нормы. Но вы асоциальный тип, — заключил Пелл.

— И тем не менее не социопат. У меня жена и двое детей. — Физик указал на трехмерный портрет из прозрачного пластика. — И я прекрасно приспосабливаюсь.

— Никогда прежде не видел такого набора «Волшебной страны». Часто пользуетесь?

— Часто. — Пастор снова взял пульт. — Про заводские настройки я давно позабыл. Создаю собственные системы и парадоксы…

На экране вспыхнули яркие полосы и линии. Похоже, они складывались в какую-то картинку.

— В этой последовательности я обозначил человеческие эмоции цветами, а сюжет придумываю по ходу дела, — объяснил физик.

Они некоторое время смотрели на переливающийся разными цветами экран. Затем Пелл поднялся:

— Доктор Пастор, не будем лишать вас сна. Позвоните, если узнаете что-нибудь новое?

— Обязательно. — Пастор выключил «Волшебную страну». — Не сомневайтесь, я решу это уравнение за несколько дней.

— Он так в этом уверен, — заметил Дюбро, когда они с Пеллом сели в вертолет.

— Непохоже, что действует наугад. Но у него в голове все перемешано. Непростая он рыба, Бен.

— И вкус у него напрочь отсутствует.

— Не берусь судить. Возможно, вкус у него специфический. Нужен подробный психологический портрет Пастора на основе сегодняшних наблюдений. Набросай и отправь мне, как только сможешь; я доработаю. Если Пастор решит уравнение, то честь ему и хвала. Но если нет…

— Склонность к психопатии у него имеется?

— При определенных условиях любой может сойти с ума. На суицидника или маньяка он не похож. Максимум — шизофреник, но и в этом я не уверен. Летим в Нижний Чикаго. Если успеем до утра собрать в одну кучу достаточно данных, можно будет ее на стол шефу вывалить.

Дюбро достал из бардачка курительную трубку и глубоко вдохнул. Во рту у него пересохло. Пелл усмехнулся:

— Все нервничаешь?

— Немножко.

На самом деле нервничал Дюбро изрядно. Диафрагма была напряжена, дышалось тяжело, а по коже бегали мурашки. Он ерзал в мягком кресле, пока шестеренки в голове не закрутились свободно, не цепляясь за мысли.

— Cui bono?[83] — сказал Пелл. — Помни, ответственность лежит не на нас.

— А на ком?

— Мы не сможем решить уравнение. Даже не найдем человека, который сможет, если не справится Пастор. Все это в компетенции шефа.

— Ага, — ответил Дюбро, но мурашки продолжали бегать у него по рукам.

Глава 5

Рябь в зеркале усилилась. Концентрические круги расходились из одной точки, искажая отражение Кэмерона. Он отошел, и рябь постепенно исчезла.

Тогда он снова встал напротив зеркала. Как только его лицо отразилось в стекле, рябь вернулась. Кэмерон подождал, и рябь вскоре прекратилась.

Впрочем, каждый раз, когда он моргал, появлялись небольшие круги, по одному на глаз, и искажали гладкую поверхность.

Угол отражения равен…

Кэмерон вгляделся в свое усталое лицо под копной седых волос и постарался держать веки открытыми.

Моргнул.

Рябь.

Невероятно.

Он отвернулся. Осмотрел комнату. Теперь в этой комнате за всем нужен глаз да глаз. Она стала ему чужой, несмотря на то что в этом доме он прожил много лет. Если ему изменило зеркало, то может изменить и рельефный истоптанный пол. И бильярдный стол. И светящийся потолок, и…

Кэмерон резко повернулся и поднялся по лестнице, не включая эскалатор. Ему хотелось ощущать под ногами твердую поверхность, а не тихо скользить, не забывая ни на секунду, что Земля потеряла былую монолитность.

Вдруг он сильно вздрогнул. Только жесткий самоконтроль теперь не позволял ему…

Ничего чрезвычайного не случилось. Просто он шагнул на ступеньку, которой не было. Случается.

Увидел ли он эту несуществующую верхнюю ступеньку? Кэмерон попытался вспомнить, но не смог.

Это уже не впервые. Такое случалось, когда он отвлекался, когда забывал. Верхняя ступенька появлялась там, где ее не должно было быть. Неосязаемо. Возможно, даже незримо.

Видеофон звонил. Кэмерон успел к нему быстрее Нелы. Та пожала плечами и отвернулась. Ее маленькая темная голова вдруг напугала Кэмерона. Он подержал руку на переключателе, проводив Нелу взглядом. Что бы он сделал, если бы лицо Нелы вдруг появилось у нее на затылке?

Или не Нелы.

Он подождал. Боялся отвести взгляд, пока она не повернулась к нему. Это по-прежнему была Нела, с ее холодными, удивленными темными глазами и носом с горбинкой. Ему нравилось, что она не прибегла к омолаживанию. Мудрые взрослые глаза выглядели бы странно на молодом лице. А так лицо было зрелым, но сохранило свою привлекательность, и это успокаивало Кэмерона.

— Ну что? — спросила она, приподняв брови. — Отвечать будешь?

— А? Ой! — Кэмерон включил монитор.

На экране появилось грубое темное лицо Дэниела Риджли. Курьер демонстрировал идентификационный диск на запястье.

— Чрезвычайное сообщение от военного министра…

— Передайте Сету Пеллу, — холодно перебил Кэмерон.

В черных глазах курьера мелькнула искра эйфории.

— Сэр, министр настаивает…

Кэмерон выключил монитор. Экран мигнул и спустя секунду снова задребезжал. Кэмерон отключил приемник.

Он облокотился на корпус и уставился в никуда. Локоть начал проваливаться в дерево. Кэмерон отдернул руку и мельком посмотрел на Нелу. Та взбивала подушки на диване.

Она ничего не заметила. Никто не замечал. Да и с чего бы им?

— Ты на взводе, — заметила Нела. — Иди сюда, приляг.

— Ты одна это видела, — сказал Кэмерон. — Нела, я…

— Что?

— Да ничего. Наверное, перетрудился. Надо бы взять отпуск.

Кэмерон подошел к односторонним окнам. Ему были видны залитые лунным светом холмы, но свет из дома наружу не выходил; стекла блокировали его, чтобы не привлекать вражеские самолеты, если тем каким-то образом удастся миновать береговые батареи.

— Приляг.

Если он послушается, диван под ним может растаять. Комната слишком хорошо знакома. Она вызывает латентный страх.

Самые знакомые вещи изменяли Кэмерону в первую очередь.

Лучше быть среди чужих вещей. Так не сразу заметишь, если с ними начнет твориться неладное. Или это неверная логика? Обманчивая? Но попробовать стоит.

Он подошел к дивану сзади и чмокнул Нелу в макушку.

— Схожу проветрюсь. Не жди.

— Дети сегодня звонили, а ты даже запись не посмотрел.

— Никуда не денется. Нравится им в школе?

— Повод поворчать они всегда найдут. Но вроде нравится. Дорогой, они быстро растут. В этой школьной форме… — Нела тихо рассмеялась. — Помнишь?

Он помнил. Близнецы родились у них четырнадцать лет назад. Неожиданно. Супруги строили планы, далекоидущие планы…

Кэмерон еще раз поцеловал Нелу и вышел на улицу. Вертолет отвез его к Вратам. Дальше на пневмомобиле в Нижний Чикаго, но не на работу. Кабинет тоже слишком привычен.

Он отыскал люк и вышел в Промежуток, там машинально снял со стойки фонарь и сунул его в карман. Позади гигантская артерия Пути вилась кольцами, прячась во тьме, словно огромный змей мифического Мидгарда.

Кругом раздавались низкие громовые раскаты. Земля под ногами была твердой, каменистой. Кэмерон шел медленно, разглядывая титанов на службе города.

Помпы вздыхали и кашляли; сердце Нижнего Чикаго билось в алой мгле. Неподалеку вырос какой-то механизм и скрылся в тени. Из темноты высунулся поршень диаметром пятьдесят футов, задержался немного и ушел обратно. Он двигался вперед и назад, вперед и назад, снова вперед…

Под сводами пещеры, где укрылся Нижний Чикаго, бегали молнии.

Вжжж-чпок!

Это поршень.

Тссс…

Сжатый воздух.

Тррр…тррр…

Помпа.

Ноги Кэмерона шаркали по пыльному шлаку. Внизу что-то шевелилось. Он присел, глядя на красно-черные предметы, быстро и бесшумно скользившие в золе.

Шахматные фигуры.

Его рука прошла сквозь них.

Фокус подсознания.

Фигуры ходили парами. Проекция его мыслей, занятых страной в Зазеркалье, где не всегда случается то, чего ожидаешь. Никаких фигур на самом деле нет…

Кэмерон не посмотрел еще раз, чтобы убедиться в этом. Он развернулся и быстро зашагал к ближайшему Пути, не слыша эхом разносящийся вокруг грохот Промежутков.

Люк открылся, Кэмерон вышел и занял свободное место на конвейере. Положил руку на мягкий подлокотник. Вдруг что-то ткнулось ему в ладонь, и он инстинктивно сжал пальцы.

Металлический цилиндр.

Он обернулся. На соседнем, более медленном конвейере, ненадолго смыкавшемся с его, чуть позади ехал Дэниел Риджли. Темные глаза курьера возбужденно сверкали.

Кэмерон поднял руку и бросил цилиндр обратно.

Курьер дернулся и поймал. С губ сорвался беззвучный смех.

Директор нажал на кнопку, и его кресло отъехало в сторону. Кэмерон выскочил из него, охваченный беспричинной леденящей паникой. Теперь ему захотелось вернуться в знакомую обстановку, а не скитаться по тусклым дебрям Промежутков. Рядом флигель его клиники, там можно укрыться…

От чего?

Он оглянулся, но Риджли и след простыл.

Паника не отпускала. Кэмерон вошел в лифт и наобум нажал кнопку. Двери открылись, и перед ним оказалась мрачная тихая комната с десятком бледных прямоугольных кроватей.

Кэмерон сделал несколько шагов и замер, погружаясь в царившую здесь безмятежность.

— С вами все хорошо? — спросила медсестра.

— Да, — ответил Кэмерон. — Это директор.

— Поняла, мистер Кэмерон…

Лифт будто вздохнул. Раздался низкий гул, означавший недозволенное проникновение. Голос медсестры с экрана зазвучал вновь, но тут же оборвался. Кэмерон развернулся и попятился.

Позади была дверь. Он пошарил в поисках ручки, но та прошла между пальцами, точно фарш. Кто-то шел по коридору снаружи, издавая резкие горловые звуки.

На другом конце комнаты сдвинулась решетка лифта, из кабины появилась коренастая, бесформенная фигура курьера.

В коридоре за спиной продолжало раздаваться:

— Ко-о-ок-к-к…

Риджли двинулся к Кэмерону. Тот заметил цилиндр в руке курьера.

— Вам сюда нельзя. — Директор оставил в покое бесполезную дверную ручку. — Убирайтесь!

— У меня приказ. Чрезвычайной важности.

— Идите к Сету Пеллу.

— Военный министр потребовал доставить вам лично.

Кэмерон отчасти осознавал, насколько иррационален этот кошмар. Все, что ему нужно было сделать, — это принять цилиндр и, не открывая, передать Сету Пеллу. Сущий пустяк. Но почему-то при виде неуклюжей фигуры, надвигающейся на него, директор вовсе не ощущал ситуацию пустяковой.

— К-к-ко-о!

Риджли вложил цилиндр в руку Кэмерона.

Дверь за спиной директора распахнулась, впустив полосу бледного света. Кэмерон обернулся и заморгал. В ответ на него уставился Сет Пелл, придерживавший за плечо молодого человека в больничной пижаме. Парень весь дрожал, его глаза были закрыты, а из горла вырывался неприятный хриплый клекот.

Дюбро тоже был с ними. Его моложавое лицо выглядело напряженным. Он протиснулся мимо Кэмерона в палату.

— Бен, аккуратнее, — сказал Пелл. — Шеф…

— Возьмите это. — Кэмерон протянул ему цилиндр. — Курьер Календера…

Пациент вдруг перестал дрожать, клекот затих у него в глотке. Без выражения, быстрым, отрывистым голосом он произнес:

— Все слишком низкие и плоские, кроме этого, нового… Я его раньше видел… Он тянется правильно, далеко, далеко, дальше, чем все остальные… Не дальше блестяшек, но он совершеннее в течение своего срока…

Парень запнулся. Дюбро поймал на лице Риджли новое выражение — необъяснимое дикое наслаждение.

— Простите за беспокойство, — спокойно произнес курьер. — Задание выполнено. Мне пора.

Никто не попытался его задержать.

Через час Кэмерон лежал в «Дреме» у себя в кабинете, а Дюбро и Пелл занимались Билли ван Нессом. Парень был погружен в гипнотический транс третьей степени, и из непонятных звуков, издаваемых им, постепенно стали рождаться слова. Но прежде чем они выстроились во внятную последовательность, прошло немало времени.

Дюбро крутил семантический интегратор диктографа и наблюдал, как на экране складываются фразы. Он читал их, беззвучно шевеля губами. За спиной тихо, ровно дышал Пелл.

— Значит, никакой экстрасенсорной перцепцией тут и не пахнет, — заключил Пелл. — Это экстратемпоральное восприятие. Кое-что объясняет. Например, почему ван Несс и ему подобные так передвигаются. Определенные симптомы дезориентации. Человек просто обходит предметы, которых нет в данном месте в данный момент, но которые либо были там когда-то, либо появятся в будущем. Он тянется к объектам, которые переместили, скажем, неделю назад. Он не ориентируется во времени, потому что чувствует его течение.

— Бред какой-то, — произнес Дюбро.

Пелл посмотрел на экран:

— Как тебе такая версия? Некая раса разумных существ в далеком будущем снарядила экспедицию. Зачем — не важно. Представим, что они ни капли не похожи на людей и живут в будущем, через пятьдесят, а то и сто миллионов лет. Может, им грозило вымирание и они решили спастись в другом времени, а не в другом пространстве. Двадцать два года назад эти люди прибыли сюда в Пустышках. Не выжили. Но пока еще оставались в живых, они говорили на своем чудно́м языке. Общались не с помощью звуковых волн и колебаний воздуха, а с помощью проникающего излучения. И быть может, они всегда излучали радиацию.

Дюбро покосился на загипнотизированного парня и сглотнул. Пелл продолжал рассуждать ровным, холодным тоном:

— Проникающее излучение. Из-за него нарушается генетика и возникают мутации. Но мутации строго определенного типа. Единственно возможные. В результате происходит своего рода скрещивание двух совершенно не похожих друг на друга видов. На ментальном уровне. Genus Homo и genus… X!

Возможно, они представляли собой финальную стадию эволюции земной жизни. Эти инопланетяне никогда не были людьми, они выросли из других семян невообразимое время назад.

Они нашли способ перемещаться во времени. Это было нелегко, потому что они могли существовать только в особых, почти уникальных условиях.

Семьдесят четыре временны́х защитных купола вдруг появились в мире genus Homo. Из этих капсул представители genus X с удивлением разглядывали фантастическую чужую планету, как люди разглядывают потоки кипящей лавы, яростно извергающиеся из трещин в земной коре.

В течение часа купола излучали проникающую радиацию, что было неотъемлемым свойством genus X. Человеческие гены отреагировали на это излучение и изменились.

Прежде чем genus X погибли, они передали некоторым эмбрионам genus Homo определенные способности, которые не проявлялись вплоть до запоздалого созревания. Но даже тогда способности genus X оказались бесполезны для недоразвитых людей.

Наследники могли чувствовать течение времени. Но к тому моменту, как в них просыпалась эта способность, они успевали вконец свихнуться.

— Наверняка в Пустышках сохранилась остаточная энергия, — предположил Пелл. — Эти мутанты ее чувствуют. Или видят…

— А что насчет Риджли?

— Я порылся в документах. Прежде не было отмечено, чтобы мутанты так возбуждались, не находясь рядом с Пустышкой. Помнишь, что парень сказал, когда увидел… почувствовал Риджли?

— Боюсь, смешалось со всяким разным, — признался Дюбро. — Значит, версий у нас несколько? — Он кивнул на экран.

— Да. Для того, кто способен видеть течение времени, ребенок может выглядеть плоским. Нет, не так. Зависит от продолжительности жизни ребенка. Если ему суждено дожить до ста лет, он будет уже достаточно выпуклым. Но Билли сказал, что все, кроме Риджли, слишком низкие. Риджли тянется в верном направлении, дальше, чем все остальные в палате, но не так далеко, как некие «блестяшки».

— Пустышки? Сет, минутку. Если Билли чувствует течение и длительность времени, это может означать лишь то, что Риджли доживет до глубокой старости.

Пелл фыркнул:

— Ты понимаешь, из какого далекого будущего прилетели Пустышки? Не надо длину муравья в Эверестах измерять. Если в представлении Билли продолжительность жизни Риджли выглядит долгой, это наверняка означает: гораздо дольше привычного нам.

— Не спеши с выводами. Данных пока недостаточно…

— Ты присутствовал, когда я опрашивал парня. Посмотри, как интегратор расшифровал его ответы. — Пелл ткнул пальцем в экран. — Как тебе этот список? Я спросил пациента, что он чувствует в этой комнате, и…

Список был длинным и неточным. В него входили мебель, которая была в палате в данный момент, оборудование, вывезенное уже несколько лет назад, аппарат для диатермии, который должны были доставить на следующей неделе, центрифуга, прибытия которой ожидали уже месяц, и куча неизвестных инструментов, включая такие, что, вероятно, еще не были изобретены.

— Настоящее мало значит для Билли ван Несса, — продолжил Пелл. — Он рассказал, что́ чувствует в этой палате в прошлом, настоящем и будущем. Взгляни на словесные ассоциации. Все они указывают на длительность времени, и Риджли как-то с этим связан. Бен, я же неспроста спрашивал именно это.

— Ну и что теперь? — Дюбро облизнул губы.

— Полагаю, что Риджли прибыл из будущего. Не того, откуда Пустышки, а чуть поближе к нам.

— Сет, черт побери! Это никак не докажешь…

— Не докажешь, знаю. Все доказательства, которые я так или иначе могу раздобыть, будут сугубо эмпирическими. Но, учитывая известные нам факты, ответ напрашивается только один.

— На любой вопрос можно взять ответ с потолка, — парировал Дюбро, — если проигнорировать вероятности. С тем же успехом можно сказать, что Риджли — гоблин, нашедший лампу Аладдина!

— Я не утверждаю со стопроцентной уверенностью. Чисто теоретически, ничего более. Билли ван Несс обладает экстратемпоральным восприятием. Его временны́е аналогии указывают, что продолжительность жизни Риджли, конечно, гораздо меньше периода полураспада радия, но примерно равна таковому периоду у железа. Был бы парень металлургом, может, объяснил бы точнее. Не знаю, какой тип железа он имеет в виду. Но согласно экстратемпоральному восприятию Билли, у Риджли и самого обычного железа примерно одинаковая продолжительность жизни.

— И сколько живет железо?

— Сам выясни. Пойдем ко мне в кабинет?

В кабинете Пелл сделал звонок и запросил досье на Дэниела Риджли.

— Теперь будем ждать. Бен, присядь. Что думаешь?

— По-прежнему думаю, что ты слишком торопишься с выводами. — Дюбро присел на пуфик. — Могут быть и другие объяснения. Зачем сразу бросаться в крайности?

— Предположение, что Пустышки прибыли из будущего, тебя почему-то не смутило.

— Это другое, — противоречиво ответил Дюбро. — Они ничего не делают. А Риджли что делает? Хочет всех взбаламутить? Выполняет приказы Календера?

— Военный министр, конечно, тупой солдафон, но не предатель. Возможно, Риджли действует по собственной инициативе. Предположим, он вражеский агент. Но вот что меня изначально смутило: как фалангисты смогут решить уравнение? Они не из будущего. Их технологии не намного лучше наших, а то и хуже. Мы живем в одном полушарии, фалангисты — в другом, но мы современники. Они не сверхлюди, не пришельцы. Они такие же, как мы. А вот Риджли… Я все-таки думаю, что он из будущего и зачем-то вмешивается в не касающийся его конфликт. А может, и касающийся. Не знаю. — Пелл состроил гримасу. — Я проголодался. Давай закажем чего-нибудь. Уже три ночи, а мы всё на ногах.

Он отключил силовой барьер, окружавший рабочий стол, и сделал заказ через микрофон.

— Что касается отчета, который надо передать шефу, — продолжил Пелл, раскладывая свежую стопку бумаг и пленок, — он составлен. Опасные детали мы отсеяли. Нелегкая выдалась работенка.

— Сет, насчет Риджли…

— Давай по порядку. Я уверен, что Риджли как-то связан с уравнением. Он пытался передать шефу опасную информацию. От этого мы теперь защитимся. Последнее сообщение от военного министра: еще семь техников сошли с ума. Пастора среди них нет, он по-прежнему трудится в своем горном убежище. Но опасность становится все серьезнее. Уравнение нужно решить, пока его не решил враг.

— А если все техники в стране сойдут с ума? — предположил Дюбро.

— Над столь сложной задачей могут работать только лучшие. Другим квалификации не хватит. Но эти люди — единственное, что не позволяет нам проиграть войну. Они придумывают атакующие и оборонительные стратегии. Если наши лучшие техники спятят, а количество сумасшедших неуклонно растет, то любой натиск врага может застать нас врасплох. Радует только одно: сумасшедших можно вылечить.

— Ну да, понимаю, к чему ты клонишь, — после некоторых раздумий ответил Дюбро. — Они решили, что лучше сойти с ума, чем нести ответственность за решение нерешаемого уравнения. Покажи им решение, и к ним вернется рассудок. Так?

— Примерно так. Ничто в их историях болезни, — Пелл похлопал по стопке папок на столе, — не указывает на неизлечимые патологические состояния. Как только мы… — Он запнулся и воззрился мимо Дюбро. — Привет, Риджли.

Дюбро резко вскочил и повернулся к курьеру. Риджли стоял у закрытой двери, сверкая глазами. Его лицо, как обычно, не выражало эмоций. Подняв руку, он показал что-то настолько ярко блестящее, что Дюбро толком не разглядел.

— Слишком легко, — произнес Риджли.

— А вам бы потруднее, да? Легко не будет, уверяю вас.

— Уверены?

— Как вы нас находите? Каким-то сканирующим лучом?

— Вроде того, — признался Риджли.

Предмет в его руке слабо задрожал, и яркие лучи на миг ослепили Дюбро.

— Значит, мы правы, — сказал Пелл. — Вы из будущего.

— Да.

— Так, может, туда и свалите? — огрызнулся Дюбро.

Он впервые заметил реакцию на угловатом лице курьера — нечто похожее на страх.

— Нет, мне здесь нравится, — ответил Риджли. — Но лучше бы никому больше не знать обо мне столько, сколько знаете вы двое. Поэтому…

Дюбро покосился на Пелла в ожидании сигнала. Но помощник директора даже не приподнялся с кресла.

— Рановато вы выключили сканер, — улыбнувшись, сказал Пелл курьеру. — Я запросил проверку. Вашу проверку, Риджли. Если мы вдруг умрем или исчезнем, кто-нибудь наверняка задастся вопросом, почему мой последний запрос был о вас.

— Вас не найдут, — сказал Риджли, но его голос дрогнул.

Курьер задумался. Напряжение в кабинете росло. Вдруг в глазах Риджли вновь вспыхнуло радостное возбуждение.

— Хорошо. Не хотите по-хорошему, будет по-плохому. — Он нашарил у себя за спиной дверную ручку и выскользнул из кабинета.

Дюбро дернулся за ним, но тихий оклик Пелла его остановил:

— Бен, не надо. Не геройствуй. Ты ведь даже не вооружен.

Дюбро раздраженно фыркнул:

— Но не сидеть же сложа руки! Разве мы не можем потребовать, чтобы его… арестовали? Или…

— Я подумаю. — Пелл усмехнулся. — Расслабься. Остуди голову. Вот. — Он бросил на стол голубую пластмассовую карточку. — Как насчет отключиться на несколько часов?

— Что это? — Дюбро поднес карточку к глазам.

— Весьма редкая штуковина, — ответил Пелл. — Она открывает дверь в сад земных наслаждений. Покажи ее в «Синих небесах» в Нижнем Манхэттене, и получишь невообразимую дозу экстраверсии. Особенно полезно при повышенном давлении. Их «Мурашки» — это нечто! Отправляйся туда. Это приказ. Карточка тебе поможет.

— А ты? — спросил Дюбро. — Что, если Риджли вернется?

— Не вернется. Жду тебя утром, бодрого и готового ко всему. Ступай.

Дюбро вышел.

Глава 6

Над планетой вставал розовато-серый рассвет, за которым едва поспевало солнце. Холодные лучи озарили затихшую землю. Уже были видны усыпавшие континент крошечные поселения, и лишь несколько огненных полос, похожих на метеоры, выдавали, что покой обманчив. Серые шрамы на месте городов — Нью-Йорка, Детройта и Сан-Франциско — понемногу покрывались буйной растительностью, расползавшейся из диких чащоб, бывших некогда городскими парками.

В неподвижном воздухе кружили вертолеты с полозковыми шасси. Восходящее солнце сияло на проржавевших серебристых скорлупках — монументах genus X. Вереницы военных тянулись к стоянкам пневмомобилей.

А до рассвета…

…сошло с ума еще трое техников, двое из которых были незаменимыми инженерами-электронщиками.

Позднее утро. Пелл с веселой улыбкой вошел в кабинет Дюбро:

— Ну как, воспользовался карточкой?

— Э-э-э… нет, — ответил Дюбро. — Слишком вымотался. Включил «Дрему», теперь мне лучше.

— Как знаешь, — развел руками Пелл. — Пришел отчет по Риджли. Он не просто курьер, а весьма надежный, многократно проверенный секретный агент. Провернул несколько операций, которые усилили позиции нашей стороны. На службе уже семь лет, но время от времени куда-то пропадает. Причина не указана. Необычно, но… это весьма ценный кадр.

— Для кого? — спросил Дюбро. — Для врага?

— Для нас, Бен, — с недоумением посмотрел на него Пелл. — Это меня и смущает. Ему удалось раздобыть чертежи устройств, которые нам очень помогли. В его верности никогда не возникало сомнений.

— И что теперь делать?

— Пока ничего, — неуверенно ответил Пелл. — Но на всякий случай положу некоторые бумаги в сейф. Код есть у шефа. Запомни.

— Как шеф? — сменил тему Дюбро.

— Нервный. Дерганый. Не знаю почему. Я передал ему информацию об уравнении пару часов назад, заодно с сопутствующими данными, что мне удалось добыть. Чтобы он не почуял подвоха, я представил это как полутеоретический материал. Не сказал, что дело срочное, иначе он понял бы его важность. Напичкал все кодовыми словами, несущими эмоциональную окраску, противоречащую его характеру, чтобы он подсознательно их сторонился и первым делом занялся отредактированным уравнением.

— Насчет Риджли он не интересовался?

— Я свалил это на солдафонов. Сказал, что Риджли просто выполнял приказ — доставить сообщение директору Департамента психометрии. Не знаю, поверил ли шеф, но я задал ему еще пару задачек для ума, которые займут его на какое-то время. На случай, если он вдруг задумается, почему я так хочу изолировать его и играю роль посредника. Я все предусмотрел. Скоро он решит, что враг готовит на него покушение. Самое обыкновенное, с помощью каких-нибудь токсинов. Пускай верит в это. Угроза личной безопасности не должна ни в коей мере его побеспокоить.

— Ага. Ну а у меня ничего нового. Билли ван Несс даже не шевелится. Кормим его через капельницу, как обычно. Доктор Пастор звонил из своей горной виллы. Говорит, к вечеру решит уравнение.

— Отлично. В каком он состоянии?

— Так себе. Я уведомил службу скорой помощи Вайоминга, чтобы были наготове. Четких симптомов помешательства, правда, не заметил. Говорил он торопливо, но не как психопат. Похоже, ответственность на него не давит.

— Хорошо бы так, — сказал Пелл. — Идем. Шеф хочет побеседовать об уравнении.

— Уже?

— Он у нас шустрый.

Кэмерон сидел за столом и смотрел на дождь. И думал: если пройти в дверь, дождь прекратится? Нет, черта с два. Он уже пробовал. Ходить по колено в невидимой воде — сомнительное удовольствие.

Косые завесы дождя бросали серые тени на стены. Капли тихо стучали по макушке Кэмерона, стекали по лицу и по рукам. Ему стоило огромных усилий не двигаться. Внутри его все бурлило и клокотало.

Он представил, что в его голове установлен датчик со шкалой и стрелка угрожающе подбирается к красной зоне. Терпение было на исходе. Куда подевался Пелл?

Но стоило двери открыться, как дождь перестал. Кэмерон посмотрел на ладони: сухие. Как и его стол и ковер.

В висках застучало.

Он вдруг пожалел, что Пелл и Дюбро объявились. Это означало, что теперь ему нужно что-нибудь делать. Пока сидел неподвижно, стараясь ни о чем не думать, он был защищен от предательства. Черт с ним, с дождем; если не пытаешься ни к чему притронуться, предметы не ускользают от тебя и не превращаются в бесформенные кучи.

Кэмерон глубоко вздохнул.

— Бен? — произнес он спокойнее и увереннее, чем сам ожидал.

— Я решил, что ему неплохо бы послушать, — ответил Пелл. — Нашли ответ?

— Вроде бы, — осторожно сказал Кэмерон. — Ты не дал мне всех необходимых условий, но, кажется, способ решения существует. Для чего оно?

— Вам лучше пока не знать. Область применения все еще полутеоретическая. — Пелл сел; Дюбро последовал его примеру.

— Я бы сказал, чисто теоретическая. Смотрите. Уравнение основано на постоянных, превращенных в переменные. Ты хочешь знать, какой эффект оно окажет на различных специалистов — ученых. Также ты утверждаешь, что решение этого уравнения является важным фактором выживания и его необходимо получить. Верно, Сет?

— Верно, — кивнув, спокойно ответил Пелл, а затем скрестил ноги и прикрыл глаза. — Что думаете?

— Вы кое-чего недосказали. Если техники не в силах решить уравнение, в определенных обстоятельствах они сходят с ума.

— Шеф, это очевидно.

Кэмерон посмотрел на стол, задумался и, кажется, потерял нить разговора.

— Значит… гм… это уравнение подразумевает, что сама истина является переменной. Точнее, несколько истин, и все они логичны и точны. При определенных условиях, скажем, яблоко падает на землю; при других условиях оно взлетает ввысь. В первом случае знакомый нам закон всемирного тяготения работает. Во втором он не работает; его заменяет произвольное, но столь же истинное положение.

— Могут ли сосуществовать взаимоисключающие истины? — спросил Пелл.

— Это маловероятно, — ответил Кэмерон. — Я бы сказал, что нет. Тем не менее предположим, что такое уравнение существует, хотя бы в теории. Любой техник, обученный сложной механической работе, хорошо знает базовую физику и принимает некоторые вещи как должное. Например, вышеупомянутый закон всемирного тяготения. Или закон термодинамики. Но если техник опустит руки в кипяток и правая обварится, а левая замерзнет, он перестанет понимать физику. Если вещи такого рода продолжат случаться… — Кэмерон остановился.

— Да-да? — поторопил его Пелл.

— Гм… Тогда он начнет искать убежище в безумии. Его разуму, его воображению не хватит гибкости, чтобы принять новый набор переменных истин. Для него это будет равносильно попаданию в Зазеркалье. Алиса спокойно туда прошла, но она была ребенком. Взрослый на ее месте сошел бы с ума.

— Любой взрослый?

— Ну, сам Льюис Кэрролл, пожалуй, решил бы это уравнение, — задумавшись, ответил Кэмерон. — Да, не сомневаюсь.

Пелл кивнул:

— У человека, который придумывает такие бредовые истории, должен быть гибкий, не ограниченный общепринятыми величинами разум. Так?

— У человека, который придумывает свои правила. Да, верно.

— Найти бы пару таких людей и изучить их психологию, — сказал Пелл. — Кандидаты есть?

— Сразу не скажу. Среднестатистический ученый по умолчанию не гибок, его разум, скорее, напоминает лопасть винта. В широкой части его воображение весьма богато, но оно подавляется узкой частью — общепринятыми положениями. Сет, я подумаю, как организовать проверку.

— Хорошо. — Пелл встал.

Вернувшись в кабинет Дюбро, двое коллег недоумевающе переглянулись. Пелл усмехнулся:

— Пока полет нормальный. Есть кандидаты на роль нового Льюиса Кэрролла?

— Без проверки не поймешь. Знаешь современных математиков, которые сказки пишут?

— Ни одного. И среди сказочников не припомню таких, чтобы увлекались математикой. Но вообще-то, «Алиса» — не сказка.

— А что? Аллегорическая притча?

— Символическая, мастерски выведенная из произвольно выбранных основ. Чистейший полет фантазии. Что ж, попробуем набрать людей для проверки. Может, шеф что-нибудь придумает. Изучи хобби известных нам техников, воспользуйся архивом внизу. А я составлю психологический портрет человека, который мог бы нам подойти.

— Ладно, — ответил Дюбро.

Через двадцать минут видеозвонок отвлек его от диктографа. На экране появилось морщинистое, как у гнома, лицо доктора Эмиля Пастора.

Дюбро подскочил и нажал кнопку вызова Пелла.

— Доктор Пастор! Рад вас видеть. Есть новости?

Косматая голова кивнула. На голубом фоне что-то мелькнуло, кажется птица. Голубой фон? Откуда?..

— Я закончил, — сказал Пастор. — Теперь я осознаю нереальность всего сущего.

— Вы решили уравнение?

— Уравнение?.. Нет, не целиком. Но достаточно. Достаточно, чтобы увидеть путь. Если захочу, смогу решить и остальное. А, мистер Пелл.

— Здравствуйте, доктор, — сказал Пелл, входя в зону видимости сканера. — Я попросил мистера Дюбро вызвать меня, когда вы позвоните. Спасибо, Бен. Я пропустил что-нибудь важное?

— Доктор Пастор говорит, что может решить уравнение, — сообщил Дюбро.

— Но не буду, — моргая, ответил Пастор.

— Объясните почему? — без удивления попросил Пелл.

— Потому что теперь ничто не имеет значения, — ответил Пастор. — Я это твердо понял. Все пусто, как мыльный пузырь, и существует лишь благодаря согласованным усилиям воли и общему принятию ожидаемого.

Он сошел с ума.

Дюбро заметил, как поник Пелл.

— Я хотел бы обсудить это с вами с глазу на глаз, — сказал помощник директора. — Можно к вам прилететь? Только не забудьте отключить силовой барьер, когда я…

— А его уже нет, — спокойно ответил Пастор. — Я перестал в него верить, и он исчез. От моего дома тоже мало что осталось. Я оставил видеофон и кусок стены, потому что обещал вам позвонить. Но теперь… даже не знаю. О чем нам говорить?

— Об уравнении? — предположил Пелл.

Лицо Пастора резко помрачнело.

— Нет, об этом я разговаривать не хочу.

Дюбро заметил, что Пелл подает ему сигнал.

— Извините, — сказал он и быстро вышел из кабинета.

Ему потребовалось три минуты, чтобы вызвать вайомингскую скорую помощь и попросить, чтобы отправили вертолет на гору, где живет Пастор.

Дюбро вернулся в кабинет и встал за спиной у Пелла. Пастор еще говорил:

— …Невозможно в точности объяснить вам теорию. Там участвуют переменные, с которыми вы вряд ли согласитесь. Но на практике они весьма эффективны. Я всего-навсего приложил волевое усилие, и мой дом исчез.

— И это неотъемлемая часть уравнения?

— Разумеется.

— Не понимаю, как…

— Вот так, — сказал Пастор.

Его морщинистое лицо мучительно сосредоточилось. Он поднял руку и указал. Дюбро вдруг напрягся всем телом.

— Вас не существует, — сказал Пастор Пеллу.

И Сет Пелл исчез.

Кэмерон собирался пообедать в своем кабинете. На столе уже стоял нагруженный едой поднос. Директор сунул ложку в луковый суп и поднес ко рту.

Края ложки вдруг утолстились, загнулись, превратились в холодные металлические губы.

И поцеловали Кэмерона.

Часть вторая