Вот! — он помрачнел. Вот почему он сейчас должен думать, как ее наказать, а не о ее успехах. Потому что она маленькая, подлая лгунья и шлюха, которая вчера почти заставила его поверить в свою искренность.
В принципе, он уже придумал. У него было два варианта. Первый — позволить ей выступить в своей панели, не дав ни минуты на подготовку, а как только появится — вызвать на эмоции, заставить растеряться, запутаться и провалить ее выступление.
О, Багинский умел проваливать неугодных ему докладчиков… Выходя на трибуну перед большой аудиторией, достаточно одного недружелюбного замечания, чтобы растерять все мысли и моральные силы. Одного из аудитории! А тут целый профессор — издевающийся, подгоняющий и мешающий сосредоточиться!
По всем канонам Птичкина должна была сейчас рыдать, забившись в угол где-нибудь под лестницей.
Ну что ж, не сработало… Значит переходим к плану «Б». Выслушать ее выступление — или хотя бы значительную часть его — а потом прицепиться к какой-нибудь малозначащей ошибке или неточности. Вывести эту ошибку в ранг критической и умелыми, софистическими методами завести докладчицу в тупик. Это Багинский тоже умел — недаром год отсидел в Институте Иезуитов Ватикана. Согласно этому плану, результат должен был быть менее драматичным в короткой перспективе, но гораздо более эффективным и травмирующим в долгой. С этого момента, сражённая непревзойдённой логикой и мастерством аргумента, коими Багинский владел в совершенстве, Птичкина должна была усомниться в собственной интеллектуальной способности. И это должно было послужить началом так называемого «синдрома самозванца» — хорошо известного и практически неизлечимого диагноза среди младшего научного состава.
Однако, и этот план провалился, даже не начавшись. Максим Георгиевич попросту не знал, к чему здесь можно прицепиться. Ни малейшей зацепки не видел, на которую можно было набросить крючок ложной преамбулы — главного оружия софиста.
Да и признаться, он чувствовал, что у него не хватит на это совести. Как бы он ни страдал, как бы ни хотел отомстить этой лживой, пронырливой, маленькой дряни, которой удалось вчера забраться к нему «под кожу», академическая этика и мораль сопротивлялись и заставляли его раз за разом упускать удобные моменты. Исследование, за которое взялась это юная прохвостка, стоило его оскорбленной гордости.
Однако же, совсем спускать на тормоза всё это безобразие Багинский не собирался. Допустим, Птичкина заслужила быть допущенной в высшие эшелоны Башни Плюща и Слоновой Кости. Допустим — и это надо честно признать — ее интереснейшее исследование нельзя просто так взять и спустить в унитаз. Но кто сказал, что нельзя совместить эти две цели — принятие ее в закрытый клуб академической элиты и превращение ее существования в нем в кромешный ад?
Вся эта внутренняя борьба и размышления отвлекли Багинского от докладчицы, и это пошло ей на пользу. Слушали, приоткрыв рты, уже все, включая Белову, которая до этого смотрела на новенькую исключительно с презрением.
— И последнее, — уже светясь гордостью за свой успех, Птичкина запустила новый слайд, на котором были изображены две фотографии каменных блюдец со стесанными краями. — У меня пока нет достаточных доказательств, но уже можно предположить — и это будет темой моего следующего исследования — что многие из тех находок, которые археология представляет как аутентичные приспособления, унаследованные от древних времен, тоже являются продуктом косплея — основанного на услышанных или прочитанных историях того же времени — а никак не передаваемые из поколения в поколения ритуалы… Обратите внимание, насколько похож этот срез на блюдце для смешивания зелий на подобный ему из изображения в археологической газете 1883 года…
Багинский проглотил скопившуюся слюну и переступил с ноги на ногу, незаметно сдвигая натянувшуюся ширинку в сторону. Оказывается, он умеет возбуждаться на интеллект. Вот уж не подумал бы… Как странно.
И в этот момент он понял, как именно будет превращать жизнь этой новоиспеченной звездочки… в кромешный ад.
— Браво! — воскликнул, захлопав в ладоши раньше, чем кто-либо из публики, и заставив Птичкину подпрыгнуть. — Браво, Маргарита! Поздравляю вас с прекрасной работой и замечательным докладом! Я буду рекомендовать ваше исследование редакции журнала «Антропология сегодня» — в качестве почетного гостя, а вас саму — на осенний набор конкурсантов на премию «Современность и жизнь». Не желаете ли отметить ваш сегодняшний успех бокалом шампанского в коктейльном баре?
Глава 15
Неожиданный и явно наигранный восторг Багинского привел меня в еще большее замешательство, чем его изначальное появление на конференции. И снова напомнил о том, насколько я ничего не понимаю в происходящем.
— Оккей… — медленно протянула я в ответ на полившиеся на меня дифирамбы, пытаясь предугадать, что он еще он задумал. Наобещать при всех золотых замков и выкинуть, как только мы покинем этот зал — лишь бы я расстроилась? Облить меня шампанским в надежде на то, что моя блузка будет просвечивать? Еще раз трахнуть, не дожидаясь завтрашнего вечера?
Признаться, последнее звучало заманчиво. Но вряд ли. Когда хотят трахнуть, не смотрят вот так — с безумной искрой в подозрительно сощуренных глазах. Хотя, иди знай… Что я понимаю в современном сексе?
— Поздравляю, мисс… искреннее поздравляю! Было безумно интересно! — со всех сторон ко мне тянулись руки, пожимали мою, слегка похлопывали по плечу, обнимали, а некоторые даже просили селфи вместе, сообщая, что хотят фотографию с будущей знаменитостью… Вытянув шею, я увидела, как издалека в нашу залу стекаются слушатели других панелей, привлеченные возбужденным шумом моей аудитории.
— Газета «Анталия Дэйли», колонка «Культурная жизнь». Позвольте задать вам несколько вопросов, мисс Птыч-кина! — улыбаясь, темнокожая женщина с сильным арабским акцентом тянула ко мне микрофон. — Похоже, что вы — звезда этого шоу…
— Только после бокала шампанского за успех! — сзади меня подхватил за локоть Багинский. — К тому же, мисс «Птычкина» должна обсудить со мной проект своей будущей монографии.
И, не обращая на возмущения журналистки, потащил меня куда-то — прочь от толпы, от внимания — так, словно опять увлекал в неизвестность, лишь на миг показав, какое оно — будущее звезды от науки.
— Стойте… — упиралась я, оглядываясь и пытаясь высвободить руку. — Куда вы меня… тащите… Пустите!
Но он, стиснув зубы и ничего не отвечая, тянул меня дальше.
— Все прочь! — рявкнул на увязавшуюся было за нами Белову. Та немедленно, без единого слова, ретировалась. Мне стало совсем страшно — может, меня вообще хотят убить? Мало ли что у этого Багинского в голове переклинило? Сейчас затащит под какую-нибудь тихую лестницу или в кладовую, и ага — придушит ремнем или галстуком… причем совершенно непонятно за что!
Хотя вряд ли — того, кого хотят убить, не тащат вот так — на виду у всех, заявляя, что вам надо что-то «обсудить». Перестав гадать, я решила подчиниться судьбе — все равно не смогу понять, что происходит, пока этот изверг сам не соизволит мне объяснить.
Дело пошло быстрее — за каких-то несколько минут мы миновали все залы конференции — причем в каждой из них Багинский успевал перекинуться с кем-нибудь парой слов, давая понять, что только что я, «мисс Птичкина», прославилась совершенно гениальным выступлением, и вообще новая звезда антропологии как она есть. Причем, мне показалось, что он специально произносит мое имя как можно чаще и отчетливее, чтобы все запомнили, и даже делает ударение на последний слог — чтобы гармонировало с тем, как иностранцы произносят русские фамилии. Не знаю, задумано это было или нет, но всё вкупе оставляло за собой след скандальной и не очень здоровой сенсации. Будто бы я только что обнародовала доказательства существования на земле инопланетян, чем повергла светил науки в исступление, потому что не верить этим доказательствам нельзя, но вместе с тем непонятно, как можно им верить.
Наконец, все залы закончились, и меня вывели на улицу через дверь пожарного выхода — из тех, что можно открыть только изнутри. Практически вытолкнув меня наружу, Багинский захлопнул спиной тяжелую дверь, отпустил меня и прислонился к ней, на мгновение прикрыв глаза.
— Ну все… Птичкина… — выдохнул, наконец, снова глядя на меня. А точнее, мне в глаза — насквозь прожигая их почти осязаемым жаром.
— Что все? — осторожно спросила я, на всякий случай отодвигаясь. Я до такой степени не понимала, что происходит, что уже не сомневалась — кто-то из нас сегодня сошел с ума и может оказаться буйным. Подтверждая мои подозрения, Багинский сверкнул на меня глазами и резко подался вперед.
— А то, Птичкина, что теперь твоя репутация целиком и полностью в моих руках, и достаточно одного моего слова, чтобы ее разрушить до основания.
Совершенно не ожидая ничего подобного, я открыла рот… так и не смогла найти нужные слова для вопроса и закрыла его снова, промычав что-то нечленораздельное. Явно ожидая подобной реакции, Багинский милостиво пояснил.
— Я хочу уничтожить тебя, Птичкина. Как антрополога, как будущего преподавателя вуза. Хочу сделать так, чтобы тебя никто и никогда не пригласил больше ни на какую должность — сколько бы ты не закончила степеней. Но, видишь ли, уничтожить кого-то можно только сначала создав. Сегодня ты выступила блестяще, и я готов это признать. Однако, без моей помощи это так бы и осталось еще одним «блестящим» выступлением на конференции — таким же как с десяток подобных. Потенциально твое исследование стало бы отличным подспорьем в твоей карьере, особенно учитывая, что оно было представлено в моей панели. Но я забросил тебя дальше. Сильно дальше. И выше — откуда падать не просто больно, а смертельно. Сегодня тебя узнали все, Птичкина, всё научное сообщество, а через эту любопытную журналистку — узнают даже те, кто не имеет к антропологии никакого отношения. Поняла уже, что я задумал? Как собираюсь отомстить тебе за твою вчерашнюю… игру со мной?