— Сейчас мне лучше. У меня был тяжелый период, но он уже позади. А как ты?
— Мой тяжелый период тоже уже позади.
— Я была бы рада повидаться с тобою. Если это, конечно, возможно. Ты живешь далеко отсюда? Я бы с тобой с удовольствием побеседовала…
— О чем?
— Мне нужно тебе кое-что разъяснить.
— Ничего тебе не нужно. Равно как и мне. Мне кажется, дело зашло так далеко, что мы вправе обойтись без взаимных объяснений.
— Я просто сошла с ума, Дэвид, я тогда была сама не своя… Дэвид, такие вещи трудно говорить под стук канистр.
— Вот и не говори.
— Но мне это необходимо.
Клэр присела в оставленный мною шезлонг и листает «Таймс».
— Поезжай купаться одна, — кричу я ей. — Сейчас сюда приедет Элен. С мужем.
— Она вышла замуж?
— Так она утверждает.
— Но почему же тогда она представилась как Элен Кипеш?
— Наверное, чтобы ты поняла, кто она такая. И правильно передала мне.
— Или чтобы самой понять, кто она такая. Так что, тебе хочется, чтобы меня на время ее приезда в доме не было?
— Ну что ты! Я хотел сказать, если тебе больше хочется искупаться…
— Только если этого больше хочется тебе…
— Нет, ни в коем случае!
— А где они сейчас?
— У нас в городке.
— И она специально приехала в такую даль? Ничего не могу понять. А что, если бы нас не оказалось дома?
— Она говорит, что они направляются к родителям мужа в Вермонт.
— И не поехали по скоростной магистрали?
— Дорогая, да что с тобой? Да, они не поехали по скоростной магистрали. Может быть, сельские дороги кажутся им более живописными. Но какая разница? Как заедут, так и уедут. И ты ведь сама сказала мне, чтобы я не дергался.
— Но мне не хотелось бы, чтобы тебя обидели.
— Не о чем беспокоиться! И если ты решила остаться только поэтому..
И вдруг она встает и, едва не расплакавшись (в таком состоянии я вообще ее вижу впервые в жизни), говорит:
— Послушай, ты так откровенно меня выпроваживаешь…
И она стремительно уходит туда, где припаркована наша машина (а это за домом и за сараем), и пыль летит у нее из-под ног. И я бегу следом за ней, вернее, следом за лабрадором, которому кажется, будто это такая игра.
Вот так мы, все трое, оказываемся за сараем, мы тяжело дышим после бега наперегонки — и в этот момент прибывает супружеская чета Лауэри. Пока их машина катит по длинной подъездной дорожке к нашему домику, Клэр успевает надеть поверх купального костюма халат.
На мне вельветовые шорты, вылинявшая футболка и стоптанные теннисные туфли — экипировка, оставшаяся еще со времени учебы в Сиракьюсе. Узнать меня для Элен не составит труда. А вот узнаю ли я ее? Смогу ли объяснить Клэр (и должен ли объяснять?), что единственное, чего мне на самом деле хочется, это просто взглянуть…
Мне рассказывали, что в довершение ко всем своим хворям Элен набрала где-то килограммов десять. Если это и впрямь так, значит, с тех пор она похудела килограммов на пятнадцать. Из машины она выходит во всем великолепии — самой собой. Пожалуй, она стала бледнее, чем мне запомнилось, или, вернее, ее бледность имеет несколько иной оттенок по сравнению с той квакерски-чистой белизной кожи, к которой я в последнее время привык. Бледность Элен прозрачна, и, если угодно, она источает сияние. Только истончившиеся руки и шея напоминают о том, что у нее были нелады со здоровьем и (что куда важнее!) что ей уже где-то между тридцатью и сорока. Если абстрагироваться от этого, она вновь ослепительна и неотразима.
Ее муж пожимает мне руку. Я ожидал, что он окажется повыше ростом, да и постарше, мне кажется, бывшие мужья всегда ждут от новых чего-то такого. У Лауэри коротко подстриженная черная борода, он носит очки в черепаховой оправе, росточком он не высок, но подтянутый, сильный, спортивный. На обоих супругах джинсы и сандалии на босу ногу, цветастые рубахи с открытым воротом; оба подстрижены под принца Вэлианта.[40] Из драгоценностей и муж, и жена носят только обручальные кольца. Все это мне ровным счетом ничего не говорит. Не исключено, что изумруды покоятся дома в шкатулке.
Мы обходим участок, словно вновь прибывшая пара — перспективные покупатели, которых знакомит с очередным предложением агент по торговле недвижимостью; или словно они соседи из точно такого же дома чуть дальше по дороге, заглянувшие к нам на минуту, чтобы представиться; словно они, как и есть на самом деле, бывшая жена со своим новым мужем, иначе говоря, никто и ничто, а если и нечто, то вызывающее не столько ностальгический, сколько археологический интерес: ну-ка, давайте посмотрим, что это такое мы совершенно случайно извлекли из земли во время раскопок? Да, конечно же, объяснив ей, как проехать сюда, к нашей идеальной берлоге, я не совершил дурацкой ошибки, а главное, богом клянусь, не совершил ошибки опасной. А с другой стороны, как еще удалось бы мне удостовериться в том, что я до конца прошел «деэленизацию» и что эта женщина уже не в силах ни очаровать меня, ни хотя бы разочаровать, короче говоря, что я выработал полный иммунитет к самому прельстительному и самому преступному из всех демонов, существующих в женском обличье? Как права была Клэр, говоря, чтобы я не дергался, прежде чем — разумеется, по моей вине, разумеется, из-за моей растерянности и смущения после того, как я, пригласив Элен, повесил трубку, — начала дергаться сама.
В прогулке по участку Клэр с Лесом Лауэри образуют первую пару. Они идут к почерневшему мертвому дубу на опушке леса. Прямо у нас на глазах во время летней грозы в этот дуб ударила молния — настолько мощная, что он раскололся пополам. На протяжении всего нашего похода вчетвером, вокруг дома и по саду, Клэр говорит, чуть лихорадочно, о безумных июльских грозах; чуть лихорадочно и самую малость инфантильно. Я ведь не подумал, какой зловещей (именно зловещей, а не роковой) женщиной должна показаться ей Элен после всех моих рассказов о том, чего мне пришлось натерпеться от бывшей жены; честно говоря, я просто упустил из виду, как часто и подолгу жаловался Клэр на Элен в первые месяцы нашей близости. Ничего удивительного в том, что она буквально вцепилась в явно безобидного мужа Элен, который к тому же явно ближе ей и по возрасту, и по интеллектуальным запросам; в частности, они уже выяснили, что он тоже подписан на «Естественную историю» и на «Журнал Одюбона».[41] Несколько минут назад она уже похвастала перед супругами морскими раковинами необычной формы с Кейп-Кода, разложенными на плетеном подносе посередине обеденного стола и обставленными с обеих сторон старинными оловянными шандалами, преподнесенными ей бабушкой на окончание колледжа.
Пока моя «половина» вместе с «половиной» Элен осматривают выгоревший дочерна дуб, мы с бывшей женой возвращаемся на крыльцо. Она как начала рассказывать мне о муже, так и не может остановиться. Он адвокат, альпинист, горнолыжник, был уже однажды женат, и у него две дочери-подростка; на пару с неким архитектором он сколотил небольшой капитал как застройщик; совсем недавно его показывали по телевизору в качестве следственного советника при комитете законодательного собрания штата Калифорния, расследующего связи между организованной преступностью и полицией округа Марин. Я вижу, как Лауэри, оставив дуб за спиной, бредет по лесной тропе в сторону крутого утеса, который Клэр фотографировала все лето. Судя по всему, Клэр и Солнце предпочли вернуться домой.
— Немного он молод для настоящего Каренина, — говорю я Элен.
— На твоем месте я тоже была бы настроена весьма саркастически, — отвечает она. — Меня удивило даже то, что ты вообще взял трубку. А все потому, что ты такой паинька. Да и всегда был паинькой.
— Послушай, Элен, что происходит? Прибереги этого «паиньку» для моих похорон. Может, ты и живешь теперь новой жизнью, но язычок у тебя…
— Пока я болела, у меня была бездна времени для размышлений. И я надумала…
Но мне не хочется знать, что она такое надумала.
— Расскажи-ка мне лучше, — я перебиваю ее сознательно, — как прошел твой разговор с Шёнбруннами.
— Я говорила с Артуром. Ее не было дома.
— И как он отнесся к тому, что ты после такой паузы вдруг взяла да и вынырнула из небытия?
— Прекрасно отнесся, по-моему.
— Честно говоря, меня удивило, что он решил сделать тебе одолжение. Удивило меня и то, что ты к нему за одолжением обратилась. Насколько я помню, он тебя никогда не жаловал, да и ты сама их обоих — тоже.
— Мы с Артуром теперь относимся друг к другу по-иному.
— С каких это пор? Сколько ты над ним потешалась!
— Больше не потешаюсь. Я никогда не высмеиваю людей, смирившихся с тем, чего им хочется. Или, по меньшей мере, смирившихся с тем, что кое-чего им, как ни крути, не дано.
— А чего хочется Артуру? Уж не намекаешь ли ты на то, что все эти годы Артур хотел тебя?
— Я ведь ничего не сказала про «все эти годы».
— Послушай, Элен, в это все равно невозможно поверить.
— А по-моему, поверить в это проще пареной репы.
— И во что же, чтобы не ходить вокруг да около, мне предлагается поверить?
— Когда мы с тобой вернулись из Гонконга, когда ты съехал с квартиры, оставив меня в одиночестве, он как-то вечером позвонил и напросился в гости. Ему надо было поговорить со мной. Поговорить о тебе. Твое состояние его сильно тревожило. И вот он приехал ко мне прямо с работы — примерно в девять вечера — и чуть ли не час толковал о том, как ты несчастен. В конце концов я сказала ему, что не понимаю, какое это теперь имеет отношение ко мне, и тут он предложил мне как-нибудь встретиться вдвоем за ланчем в городе. Я не ответила ни «да», ни «нет», я и сама была в отчаянном состоянии, и вдруг он меня поцеловал. После чего усадил в кресло, сел напротив и детально объяснил мне, что вовсе не собирался меня целовать, и сам не понимает, что это на него нашло, но, в любом случае, это совершенно не то, что могло прийти мне в голову. Он заявил мне, что счастливо женат и после стольких лет вдвоем с Дебби по-прежнему испытывает к ней сильное сексуальное влечение, да и вообще, можно сказать, обязан ей жизнью. И поведал мне омерзительную историю о какой-то безумной девке, библиотекарше из Миннесоты, на которой однажды едва не женился, и о то