я не меньше интриговала и забавляла мысль о том, во что мы вовлечены, чем то, что я чувствовал и видел. С Элен все по-другому. Сначала мне необходимо привыкнуть к тому, что я воспринимаю с самым большим скептицизмом — к наигранности. Но вскоре, по мере того, как растет взаимопонимание, по мере того, как мы все больше и больше узнаем друг друга, а вместе с тем растет наше чувство, я начинаю понемногу освобождаться от своих подозрений, задавать все меньше вопросов и понимать, что вся эта театральность — от бесстрашия, которое так меня подкупает в ней, оттого что она безрассудно бросается навстречу соблазнам, не задумываясь о том, что все может обернуться не удовольствием, а болью. Я был совершенно неправ, говорю себе, считая ее склад ума банальным, взращенным на экранных романах. Ей скорее вообще не свойственны фантазии, им просто нет места, настолько сосредоточенно и изобретательно она отдается своей страсти. Сейчас, после оргазма, я испытываю благодарность и раскаяние. Я самый незащищенный и, вероятно, простейший организм на земле. Я не знаю даже, что надо говорить в такие моменты. А Элен знает. Да, оказывается эта девушка знает многое. — Я тебя люблю, — говорит она.
Что может быть красноречивее этих слов, если надо что-то сказать? Мы говорим друг другу, что мы влюбленные любовники, хотя с каждым следующим разговором я все больше возвращаюсь к мысли о том, что наши пути сильно расходятся. При том, что мне хотелось бы думать, что в основе наших взаимоотношений, питая их, лежит редкое и ценное сходство, я все еще не могу отделаться от сильного беспокойства, которое продолжает вызывать во мне Элен. Почему же мы не можем прекратить воздвигать преграды и уклоняться от ответов?
В конце концов, она соглашается рассказать мне, почему она бросила все на Дальнем Востоке: то ли, чтобы развеять мои подозрения, то ли, чтобы еще больше заинтриговать меня.
Ее любовник, последний из ее карениных, начал поговаривать о том, чтобы организовать убийство своей жены под видом несчастного случая.
— Кто он?
— Один очень известный человек и важная персона. Это все, что она пожелала сказать. Я глотаю обиду и спрашиваю.
— А где он сейчас?
— Все еще там.
— Он пытался увидеть тебя?
— Он приезжал сюда на неделю.
— Ты спала с ним?
— Конечно, спала. Как я могла поступить иначе? Но в итоге я отправила его обратно. Это чуть не убило меня. Это было ужасно — понять, что он уезжает навсегда.
— Может быть, он все-таки убьет свою жену, чтобы заманить тебя?
— Почему ты должен издеваться над ним? Ты что, не в состоянии понять, что он такой же человек, как и ты?
— Элен, существуют другие пути расставаний с партнером, помимо убийства. Например, просто уйти.
— Ты можешь сделать так «просто»? Что, у вас в аспирантуре по литературе так принято? Интересно, как это бывает, — говорит она, — когда ты не можешь сделать того, что хочешь.
— По-твоему, чтобы добиться своего, я могу выбить кому-то мозги? Толкну в шахту лифта? Как ты думаешь?
— Послушай, я как раз тот человек, который все отдал и чуть не умер от этого — потому что я не могла вынести разговоров на эту тему. Я была в ужасе от того, что он мог даже подумать об этом. Может быть, я и убежала от этого жестокого соблазна. Потому что все, что мне надо было сказать, это: «Да». Он ждал только этого. Он был в отчаянии, Дэвид, и это было серьезно. А ты знаешь, как легко было сказать то, что он хотел услышать? Это всего лишь слово и, чтобы произнести его, достаточно доли секунды: «Да».
— А может быть, он спросил потому, что был уверен, что ты ответишь: «Нет».
— Он не мог быть уверен, я сама не была уверена.
— Но такой известный и важный человек мог решиться и сделать это сам. Разве он не мог сделать это так, чтобы ты даже не знала, что он сам все организовал? Без сомнения, такой известный и важный человек имеет в своем распоряжении все средства, чтобы избавиться от опостылевшей жены: лимузины, которые попадают в аварию; лодки, которые тонут; самолеты, которые взрываются в воздухе. Если бы он с самого начала сделал это, вопрос о том, что ты по этому поводу думаешь, даже не возник бы. Раз он спросил твое мнение, наверное, он хотел услышать: «Нет».
— О, это интересно. Продолжай. Я говорю: «Нет», что же он выигрывает?
— То, что имеет: свою жену и тебя. Он может сохранить все, как есть, и получает козырь в сделке. Ты бежишь, ты считаешь идею реальной, он взвалил на тебя моральную ответственность. Возможно, он и не ожидал такой реакции от красивой американской авантюристки, сбежавшей из дому.
Очень умно. Особенно, насчет «моральной ответственности Только одно упущение: ты не имеешь ни малейшего понятия о том, что происходило между нами. Ты думаешь, если он сильный человек, так он не способен на чувство. Но, знаешь, есть такие мужчины, которым присуще и то, и другое. В течение двух лет мы встречались дважды в неделю. Иногда чаще, но никогда реже. И все было стабильно. Всегда прекрасно. Ты не веришь, что такое возможно. Ведь так? А если веришь, то не думаешь, что это имеет какое-нибудь значение. Но это случилось. И для меня, и для него это было важнее всего на свете.
— Но ведь ты вернулась. Это факт. И отправила его обратно. И это тоже факт. Факт и то, что ты испытала ужас и отвращение. Интриги этого человека не имеют отношения к делу. Дело в тебе, Элен. Ты была на пределе.
— Возможно, я ошибалась, была чересчур сентиментальна. Может быть, во мне жили детские надежды. Может, мне следовало остаться, и это еще не был предел.
— Ты не могла, — говорю я, — и не осталась.
Интересно, кто из нас сентиментален?
Выясняется, что способность к болезненному самоотречению в сочетании с эмоциональной несдержанностью — это то, что делает ее необыкновенно привлекательной; и пусть нам не удается жить в полном согласии; пусть я никогда не могу быть до конца уверенным; пусть ей все-таки недостает глубины; пусть ее тщеславие безгранично. Все это ничто в сравнении с тем уважением, которым я проникся к этой красивой эффектной молодой героине, которая уже столько рисковала и выигрывала, и теряла, и, не дрогнув, расплачивается за свои увлечения. А как она красива! Разве она не самое исключительное и желанное создание из всех, кого я когда-либо встречал? С такой пленительной женщиной, от которой я не могу оторвать глаз даже, когда она просто пьет кофе или набирает номер телефона, малейшее движение тела которой меня завораживает, я не могу даже вообразить, чтобы меня потянуло к прежним приключениям. Не Элен ли та чародейка, поиски которой я начал еще в университете, когда нижняя губка Шелковой Уолш так возбудила меня, что заставила неотступно следовать за ней из университетского кафетерия в университетский гимнастический зал, а потом в прачечную общежития. Элен кажется мне такой красивой, что все мое томление и обожание сосредоточено в ней, в ней одной. И мое любопытство, и моя страсть. Если не Элен, кто же еще? Кто способен заинтриговать меня сильнее? А мне, увы, все еще нужно, чтобы меня интриговали.
Вот если мы поженимся… тогда спорная сторона наших отношений исчезнет сама по себе. Но не получится ли так, что углубляющаяся близость и гарантия прочности послужат причиной того, что исчезнет присущий обеим сторонам импульс к самоограничению и самозащите? Конечно, было бы меньше риска, если бы Элен была немного другой. Но я быстро напоминаю себе — воображая, что становлюсь на позиции зрелого человека, — что это бесплодные мечты. И потом, то, что я называю ее «тщеславием» и «отсутствием в ней глубины», как раз и придает ей привлекательность! Остается надеяться, что существенная разница во мнениях (которую я с готовностью подтверждаю — если это поможет — я часто выскакиваю вперед и слишком драматизирую все!) не затронет нашей страстной привязанности, которая пока что не ослабевает, несмотря на наши колючие, даже протестантские диалоги. Я только надеюсь, что так же, как я ошибался по поводу мотивов ее поведения раньше, я ошибаюсь и сейчас, подозревая, что она тайно надеется на то, что, выйдя замуж, положит конец любовной связи со своим непатетическим Карениным из Гонконга. Я только хочу надеяться, что она хочет выйти замуж за меня ради меня, а не ради того, чтобы я послужил барьером между ней и ее прошлым, которое едва не убило ее. Я только хочу надеяться (потому что я никогда не узнаю этого наверняка), что это со мной она ложится в постель, а не с воспоминаниями о губах, руках и ласках того, самого замечательного из всех любовников, того, кто готов был убить свою жену, чтобы сделать собственностью свою любовницу.
Сомневаясь и надеясь, желая и страшась (то предвкушая радости прекрасного будущего, то предвидя самое ужасное), я женюсь на Элен Бэйрд — после почти трех лет сомнений-надежд-ожиданий-и-страхов. Есть мужчины, вроде моего отца, которые едва увидев женщину, стоящую возле пианино и исполняющую «Амаполо», тут же решают «это моя жена», а есть такие, кто вздыхает «это она» только после бесконечных колебаний, которые приводят к тому, что они неизбежно понимают, что им не суждено больше увидеть этой женщины. Я женюсь на Элен, когда груз принятого решения оставить ее навсегда оказывается настолько непомерным, что я не могу представить себе жизни без нее. Только когда я пришел к решению, что нужно прекратить наши отношения, я начинаю понимать, что так глубоко увяз за эти тысячу дней нерешительности и тщательной прикидки возможностей, что роман, длившийся три года, по насыщенности событиями вполне можно сравнить с браком, продолжительностью в полвека. Я женюсь на Элен — а она выходит за меня замуж — тогда, когда наши отношения заходят в тупик, как всегда происходит с теми, кто живет в условиях строго разграниченного и, вместе с тем, запутанного порядка. Порядка, подразумевающего раздельную жизнь и проведенные вместе отпуска, преданность друг другу и преднамеренно проведенные врозь ночи. Когда каждые пять-шесть месяцев с облегчением рвутся любовные связи. Проходит всего нес