Когда мы прибыли в восточную мэрию, система кондиционирования воздуха не работала уже пару часов. На третьем этаже стояла жарища, как на кухне ресторана. Задействовав свои таланты ищейки, Раузер обнаружил в чулане парой этажей ниже напольный вентилятор и утащил его, прежде чем на него успел наложить руки кто-то другой. Вентилятор был металлический, ржавый, он скрипел при каждом полном обороте и шелестел бумагами, которые Раузер придавил к столу пепельницей в комнате наблюдения, где за односторонним зеркальным стеклом я ждала с ним и детективами Энди Балаки и Бритом Уильямсом. Раузер считал наличие вентилятора в комнате для допросов излишеством. Ему нравилось, когда там жарко. Он даже летом не прочь включить отопление, чтобы никому не было слишком комфортно.
Мы воспользовались комнатой наблюдения № 3. Центральная часть стены была превращена в одностороннее зеркало, но, если не считать этого дополнения, она выглядела как и большинство облезлых старых офисов в здании. Окна вдоль задней стены пропускали свет и выходили на Норт-авеню.
Стены были блевотно-зеленого цвета с заплесневелой зеленой филенкой. Краска отслаивалась, стоило хоть чуть-чуть прикоснуться к ней. У нас на длинном столе были три монитора, на тот случай если мы решим смотреть допрос таким образом. Видео было также доступно в кабинках у детективов, где у них имелся выбор, за какой из комнат вести наблюдение — 1-й, 2-й или 3-й. Раузер нервно расхаживал взад-вперед, ожидая, когда приведут Чарли.
— Где наш всемирно известный профайлер? — спросил детектив Брит Уильямс, потянувшись за чашкой кофе.
— Пытается припарковать где-нибудь своего белого коня, — с ухмылкой сказал Балаки.
— По идее, он должен быть здесь. — Раузер посмотрел на часы и бросил взгляд на меня. — Но, похоже, он чувствовал себя довольно паршиво.
— Я не буду возражать, если он просто останется в своем милом гостиничном номере, потому что если б мудаки могли летать, Доббс был бы семьсот шестьдесят седьмым «Боингом», — парировал Уильямс, сражаясь со старыми окнами. Те явно одерживали победу. — И давно эти сволочи закрыты? Лет сто? — Его белая рубашка прилипла к спине.
Он нажимал на окна, постукивал по краям, водил по ним руками, пытался с силой повернуть рукоятку. В углу одного из окон его пальцы нащупали массивный комок липкой паутины, и Уильямс громко выругался и попытался найти, чем бы их вытереть.
— Эй, Эйнштейн, — сказал Балаки. — Та штука внизу, что похожа на локоть, это замок. Подними ее вверх, и окно откроется.
Уильямс снова выругался, поднял замок и повернул ручку. Окно разделилось на три части и открылось на улицу. Внутрь ворвался горячий ветер, и наши носовые пазухи наполнил химический воздух Атланты. Мои глаза засаднило. Внизу, на Норт-авеню, солнце безжалостно обрушивалось на море автомобилей, ползущих сквозь полуденный зной, отчего казалось, будто улица мерцает и подрагивает, как вода. Это выглядело фальшиво.
Балаки подошел, засунув руки в карманы, и немного постоял, глядя вместе со мной вниз.
— Видишь клинику диализа через улицу? Вчера я заметил парня, который мочился на парковке. Что-то в этом мне не понравилось, ты знаешь?
Открыв все окна вдоль западной стены, Брит Уильямс пододвинул стул к столу и сел лицом к стеклу. На его очень черной коже блестел пот. Он закатал рукава рубашки и расстегнул воротничок. В столь небрежном виде я еще ни разу его не видела. Он положил перед собой блокнот, достал из кармана рубашки ручку и несколько раз щелкнул ею большим пальцем.
Раузер продолжал расхаживать взад-вперед.
Дверь комнаты для допросов открылась, и внутрь, в сопровождении полицейского в форме, вошел Чарли. Мы с Балаки вернулись на свои места. Вокруг правого глаза Чарли расцвел огромный синяк, нос все еще был крест-накрест заклеен медицинским пластырем.
— Че-е-ерт! — протяжно пропел Балаки, как истинный уроженец Южной Джорджии. — Выбила из него все дерьмо, верно, Стрит?
К Чарли вернулась его кривая полуулыбка. А также этот странный наклон головы и чуть повернутые внутрь колени — все то, что мгновенно наводило вас на мысль о том, что с ним что-то не так. Это был Чарли, к которому я привыкла и которого даже любила. Если он играл прямо сейчас, если играл последние пару лет, то он был чертовски хороший актер.
Чарли арестовали в шесть пятнадцать утра. Полицейские постучали в его дверь, зачитали обвинение — нападение с целью изнасилования. Потом ему зачитали правило Миранды [16] и увезли в участок. Раузер стремился, чтобы это произошло как можно раньше, — он не хотел, чтобы Чарли выспался. Адвокат Рикки Стиклер утверждал во время судебного разбирательства, что Чарли не собирался никуда убегать, что у него не было даже водительских прав или кредитной карты и что он находился под наблюдением врача. Помощник окружного прокурора возразил, что Чарли в прошлом уже совершал насилие в отношении женщин, а также был фигурантом других преступлений и потому должен быть взят под стражу, на что судья заявил, что нет ни достаточных доказательств, ни вероятной причины для содержания подозреваемого под стражей, и что старые закрытые дела из других штатов не являются веским поводом, и, пока у Чарли нет абсолютно никаких контактов с предполагаемой жертвой — со мной, — он рассмотрит вопрос об его освобождении под залог. Если Чарли согласится на допрос, залог составит пятьдесят тысяч долларов.
Рикки Стиклер с важным видом ввалился в комнату для допросов, сел рядом с Чарли и похлопал его по руке.
— Ты скоро уйдешь отсюда, Чарли. Документы уже оформляются.
Сидевший рядом со мной Уильямс скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и кивнул в сторону одностороннего зеркала и адвоката Чарли.
— Юридическая контора с большими деньгами. Дороговато для велокурьера.
Несколько минут мы наблюдали за обоими мужчинами по другую сторону стекла. Стиклер ослабил галстук и снял пиджак. Духотища в комнате возымела свое действие. Под пиджаком его бледно-голубая рубашка была влажной от пота и помятой.
Раузер посмотрел на часы, набрал в телефоне несколько цифр и стал ждать.
— Где, черт возьми, наша новая суперзвезда? Ублюдок даже не отвечает на звонки… Уильямс, ты пойдешь со мной. Мы не можем ждать. — Он заткнул полы рубашки за ремень и осклабился. — Как я вам?
— Просто шик, лейтенант, — сказал Балаки, и все захихикали. Полицейский юмор. Я не всегда его понимаю.
Я увидела, как в комнату для допросов вошел Уильямс, затем Раузер.
Комната была унылой и голой, лишь стол, четыре стула, пара старых регистраторов вентиляции и кондиционирования воздуха на стенах. Никаких окон. Раузер сел напротив Рикки Стиклера и Чарли и бросил на стол папку из плотного картона. Уильямс сел в конце стола.
— Извините за жару, ребята. Старые здания, как вы понимаете. Может, водички или чего-нибудь еще? — Раузер подождал ответа — тот последовал от Стиклера: «Нет, спасибо», — затем на миг посмотрел на Чарли и улыбнулся. Я видела, как в уголках его глаз собрались морщинки. — Чарли, дружище, что, черт возьми, стряслось? Ты упал с велосипеда или что? На тебе живого места нет, приятель.
— Я знаю, что ты злишься, — сказал Чарли Раузеру. Знакомая невнятица вернулась. Едва заметная, как будто кто-то выпил лишний стакан вина. — Извини, честное слово, мне стыдно. Я люблю ее. Я не нарочно.
Раузер взял папку, открыл ее и притворился, будто читает.
— Здесь написано, что ты проделывал нечто подобное уже три раза, Чарли. Тогда это тоже было не нарочно?
— Лейтенант, — встрял Стиклер. Это был симпатичный парень лет тридцати, с рыжеватыми волосами. — Мой клиент уже много раз проходил обследование. У нас есть томограммы мозга, показывающие повреждения, полученные в далеком прошлом. Он принимает около двадцати антипсихотических препаратов. Он отказался от лекарств. Он совсем неагрессивный. Верно я говорю, Чарли?
Чарли покачал головой.
— Нет. Я хороший парень.
— Чарли, тебя иногда по-настоящему охватывает злость? Когда тебе хочется что-нибудь разорвать, или даже кого-нибудь? — гнул свою линию Раузер.
— Не отвечай, — приказал Стиклер.
— Ага-а-а, — сказал Чарли, растягивая слово, прямо как Дастин Хоффман в «Человеке дождя». — Иногда я реально злюсь.
— Черт, — пробормотал Балаки. Он сел рядом со мной на стул, который освободил Уильямс. — Он вообще никак не пытается себя выгородить. «Я реально злюсь». Будет трудно заставить присяжных поверить, что с его головой он может предстать перед судом.
— Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал, Чарли? — спросил Раузер.
— Нет, сэр, мистер Мэн. — Тот яростно замотал головой.
— То есть ты только насилуешь?
Стиклер поднял руку и повысил голос:
— Не отвечай на этот вопрос. Лейтенант…
Его прервал Уильямс, впервые подав голос:
— Ваш клиент фигурирует в расследовании убийства, советник, и у нас было соглашение. Вы должны посоветовать ему ответить, или же мы снова заберем его завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, пока не получим разъяснений. Вам это понятно?
— Давайте поговорим о некоторых датах, — сказал Раузер Стиклеру. — Если у вашего клиента надежное алиби, тогда у нас нет проблем.
Шею и щеки Стиклера постепенно залил румянец. Под мышками выступили мокрые пятна.
— Вы шутите! Чарли? Он не узнал бы собственную задницу, если б вы вручили ее ему. Конечно, у него нет алиби. Он не помнит, что ел на завтрак, правда, Чарли?
— Я не завтракал, — сказал Чарли. — Я голоден.
Раузер взглянул в свои записи.
— Чарли, ты заставил всех поверить, что живешь за счет церкви, не так ли? Ты намекал, что церковь предоставила тебе жилье, а потом я узнаю́, что ты живешь в шикарном кондоминиуме рядом с Инман-Парком…
— Защита имущества не противоречит закону, — сказал Стиклер. — Чарли унаследовал довольно много денег после смерти родителей. Он должен быть осторожным. Мы прочитали ему об этом целую лекцию. Наша фирма управляет трастовым фондом.