– Ты знаешь, что Джайлс вернулся из Австралии?
Дверь таверны распахнулась, и огромная тень сыщика Фламбо упала на стол. Отец Браун представил его в своей мягкой, но убедительной манере, упомянув о его опыте и сочувственном отношении к подобным делам, вскоре девушка почти неосознанно стала рассказывать свою историю уже двум слушателям. После того, как Фламбо поклонился и сел за стол, он вручил священнику листок бумаги. Браун с некоторым удивлением принял записку и прочитал: «Кеб до Уэгга-Уэгга, 379, Мэйфкинг-авеню, Путни».
Девушка продолжила свой рассказ:
– Пока я шла домой по крутой улочке, в голове у меня царил полный сумбур, который не прояснился, когда я подошла к крыльцу и увидела молочный бидон и мужчину со скособоченным носом. Судя по молочному бидону, все слуги отсутствовали, а мой брат Артур, бродивший по мрачному кабинету в своем буром халате, конечно же, не слышал звонка или не захотел отвечать. Таким образом, никто в доме не мог мне помочь, кроме брата, чья помощь была бы гибельной для меня. В отчаянии я сунула два шиллинга в руку этого ужасного человека и попросила его прийти через некоторое время, когда я все обдумаю. Он ушел с недовольным видом, но быстрее, чем я ожидала, – возможно, падение с холма кое-чему его научило. Я с каким-то мстительным удовольствием смотрела на песчинки, прилипшие к его удалявшейся спине. Примерно через шесть домов он завернул за угол.
Я пошла домой, заварила чай и попыталась собраться с мыслями. Я сидела у окна гостиной и смотрела в сад, еще озаренный предзакатным светом, но мои мысли блуждали где-то далеко, а взгляд скользил по лужайкам, горшкам и цветочным клумбам, не останавливаясь ни на чем. Тем сильнее было мое потрясение, когда я наконец заметила его.
Человек или демон, которому я недавно велела уйти прочь, неподвижно стоял посреди сада. Все мы читали о бледных призраках в темноте, но это видение было более ужасным, чем любое другое. Хотя он отбрасывал длинную тень, его фигура купалась в солнечных лучах. Его лицо не было бледным, но имело тот розоватый восковой оттенок, какой можно видеть у манекенов. Он стоял лицом ко мне, и я не могу передать, как жутко он выглядел среди тюльпанов и других ярких, высоких, почти оранжерейных цветов. Он выглядел так, как будто мы поставили восковую фигуру вместо статуи в центре сада.
Почти в тот момент, когда он заметил мое движение в окне, он повернулся и выбежал из сада через открытую заднюю калитку, которой, несомненно, и воспользовался, чтобы попасть туда. Такая необычная робость настолько отличалась от дерзости, с которой он приблизился ко мне на мелководье, что я испытала смутное облегчение. Я подумала, что он, наверное, больше боится новой встречи с Артуром, чем мне казалось. Так или иначе, я наконец успокоилась и пообедала в одиночестве, потому что нельзя было тревожить Артура, когда он работал в музее. Мои мысли, освободившись от незнакомца, обратились к Филипу, и я, кажется, немного замечталась. Я смотрела на другое окно, незанавешенное, но уже черное, как грифельная доска, потому что на улице совсем стемнело. Вскоре мне показалось, что по другую сторону оконного стекла ползет какое-то маленькое существо вроде улитки. Когда я всмотрелась пристальнее, оно стало больше похоже на человеческий палец, прижатый к стеклу. Мои страхи пробудились одновременно с храбростью; я подбежала к окну и отпрянула с придушенным воплем, который должен был услышать любой человек в доме, кроме Артура.
Это был не палец и тем более не улитка, а побелевший кончик кривого носа, прижавшийся к оконному стеклу. Лицо за ним сначала оставалось смутным пятном, но потом я рассмотрела серые призрачные глаза. Я захлопнула ставни, бросилась в свою комнату и заперлась внутри. Но когда я пробегала мимо, могу поклясться, что во втором черном окне гостиной снова возникло существо, похожее на белого слизняка.
В конце концов, лучше всего было обратиться к Артуру. Если этот тип все время шастал вокруг дома, как кошка, у него на уме могло быть нечто похуже, чем шантаж. Брат мог выгнать меня и проклясть навеки, но как джентльмен он должен был заступиться за меня. После десятиминутного размышления я спустилась вниз, постучала в дверь кабинета и вошла туда, где меня ожидало последнее, самое ужасное зрелище.
Кресло моего брата пустовало, а он сам, наверное, куда-то ушел. Но человек с кривым носом сидел и дожидался его возвращения, не снимая цилиндра и бесстыдно читая одну из его книг. Его лицо было спокойным и сосредоточенным, но кончик носа по-прежнему оставался самой подвижной частью и как будто только что повернулся слева направо, наподобие слоновьего хобота. Незнакомец производил гнетущее впечатление, когда он преследовал меня и следил за мной, но его невнимание к моему присутствию было еще более пугающим.
Кажется, я громко закричала, но это не имеет значения. В итоге я отдала ему все свои деньги, включая ценные бумаги, которые вообще-то не имела права трогать, хотя они принадлежали мне. Он наконец ушел с отвратительно тактичными и многословными извинениям, а я без сил опустилась на стул, опустошенная в любом смысле слова. В тот вечер меня спасла чистая случайность. Артур внезапно уехал в Лондон за покупками и вернулся поздно, но был в превосходном настроении, так как почти обеспечил покупку нового сокровища, которое должно было украсить даже коллекцию Карстерсов. Он так радовался, что я едва не осмелилась признаться в краже меньшей драгоценности, но он мог думать только о своих грандиозных планах и больше ни на что не обращал внимания. Поскольку сделка все еще могла сорваться в любой момент, он настоял на том, чтобы я немедленно собрала вещи и отправилась с ним на квартиру, которую он уже снял в Фулхэме, чтобы находиться поближе к антикварной лавке. Так я невольно сбежала от своего недруга глухой ночью… но и от Филипа тоже. Мой брат часто посещал музей Южного Кенсингтона, и ради того, чтобы найти себе хотя какое-то занятие, я заплатила за несколько уроков в художественной школе при музее. Сегодня вечером я как раз возвращалась оттуда и вдруг заметила этот ходячий ужас, бредущий по длинной, прямой улице… а все остальное было так, как сказал этот джентльмен.
Мне почти нечего добавить. Я не заслуживаю помощи, не сомневаюсь в справедливости моего наказания и не собираюсь жаловаться. Так и должно было случиться. Но меня по-прежнему мучает вопрос, как это могло произойти? Может быть, это небесная кара? Каким образом кто-то, кроме меня и Филипа, мог знать о том, что я дала ему крошечную монету посреди моря?
– Проблема действительно необычная, – признал Фламбо.
– Не такая необычная, как ее решение, – довольно грустно заметил отец Браун. – Мисс Карстерс, вы будете дома, если мы зайдем к вам на квартиру в Фулхэме через полтора часа?
Девушка посмотрела на него, потом встала и натянула перчатки.
– Да, – ответила она и направилась к выходу. – Я буду на месте.
В тот вечер сыщик и священник продолжали обсуждать странное дело, приближаясь к дому в Фулхэме, который выглядел слишком убогим и обшарпанным даже для временного проживания семейства Карстерс.
– Разумеется, поверхностный человек сначала подумал бы о брате из Австралии, который уже попадал в дурную историю, а теперь неожиданно вернулся и который как раз может выбрать себе гнусных сообщников, – сказал Фламбо. – Но я не понимаю, каким образом он мог оказаться замешанным в этом деле, если только…
– Если что? – терпеливо спросил его спутник.
Фламбо понизил голос:
– Если только ее возлюбленный тоже не причастен к этому и не является главным злодеем. Австралиец знал, что Хоукер хочет заполучить монету, но я не представляю, как он узнал, что это произошло на самом деле, если только сам Хоукер не подал условный знак ему или его сообщнику на берегу.
– Верно, – с уважением согласился священник.
– Вы обратили внимание на другую вещь? – энергично продолжал Фламбо. – Этот Хоукер слышит, как оскорбляют его возлюбленную, но ничего не делает, пока не поднимается на вершину песчаного холма, где он может выйти победителем в инсценированной драке. Если бы он ударил сообщника на скользком волноломе, то мог бы случайно покалечить его.
– Тоже верно, – кивнул отец Браун.
– Теперь начнем сначала. Для самоубийства достаточно одного человека, для убийства нужны двое, но для шантажа нужно иметь как минимум троих.
– Почему? – мягко спросил священник.
– Но это же очевидно! – воскликнул его друг. – Одного человека шантажируют, другой угрожает разоблачением, но должен быть по крайней мере еще один, которого ужаснет это разоблачение.
– Вы пропустили один логический шаг, – сказал священник после долгой задумчивой паузы. – В идеальном случае нужны три человека, но в качестве действующих лиц достаточно двоих.
– Что вы имеете в виду? – спросил его собеседник.
– Почему бы шантажисту не угрожать жертве собственным положением? – тихо спросил Браун. – Допустим, жена становится убежденной трезвенницей, чтобы заставить мужа скрывать его походы в пивную, а потом измененным почерком пишет ему письма, где угрожает рассказать обо всем его жене. Разве это не сработает? Предположим, отец запрещает сыну играть в азартные игры, а потом, выследив его в замаскированном виде, угрожает юноше собственной родительской строгостью? Предположим… Но вот мы и на месте, друг мой.
– Господи! – воскликнул Фламбо. – Но вы же не думаете…
Энергичная фигура сбежала по ступенькам крыльца, и в золотистом свете фонаря они увидели профиль, безошибочно похожий на изображение с римской монеты.
– Мисс Карстерс не хотела заходить в дом до вашего прихода, – без церемоний сказал Хоукер.
– Вам не кажется, что ей лучше пока оставаться снаружи, где она будет под вашей защитой? – доверительным тоном спросил Браун. – Видите ли, мне кажется, вы уже обо всем догадались.
– Да, – ответил молодой человек, понизив голос. – Я догадался еще на пляже, а теперь знаю точно. Поэтому я и ударил его там, где он мог приземлиться на мягкий песок.