— Папочка! Спаси его… иначе я лишу себя жизни не позднее четырех часов утра.
— Кого спасти, доченька? — заскрипел профессор.
— Доктора Понедельника… О, небеса! Четверть часа назад с ним произошло такое несчастье… такое несчастье…
И Лилиан, сморкаясь, кашляя и рыдая, рассказала отцу о случившемся.
Профессор почесал лысину и задумался.
— М — да.. — заскрипел он. — Дело ясное. Ему необходимо сделать операцию омоложения. Ради любимой дочери я берусь за это дело.
…….
……..
На рассвете у подъезда «Большой национальной больницы» выстроились толпы блестящих нарядных моторов. Их владелицы быстро выпрыгивали из автомобилей и исчезали за огромными дубовыми дверями.
Грандиозная приемная не вмещала всех, кто хотел видеть мистера Понедельника.
В 9 часов утра блестящее собрание чарующих декольте, алмазов, кулонов заволновалось, закрутилось бешеным потоком: прошел слух, что везут больного.
Минуту спустя в операционную пронесли на носилках жалкое подобие доктора Понедельника, двух орангутангов в клетках, какую-то огромную стеклянную граммофонную трубу, одного козла, несколько микрофонов и два десятка съемочных киноаппаратов.
Повсюду по приемной, среди бледных дам в трауре, как сумасшедшие носились обеспокоенные репортеры с карманными радиоаппаратами в руках.
Редакции газет безостановочно принимали радиограммы:
— Мисс Джейн Портер была в темно-зеленом платье с гофрировкой тре-нувель на бедрах…
— Профессор Вильям Вокс высказал надежду на успешный исход операции…
— Мисс Лилиан Вокс перед началом операции бросилась на шею отцу и, рыдая, продекламировала: «Хоть душите меня, хоть мучайте — я победу отдам дикарю».
В воздухе повисла тревога. Толпа затаила дыхание.
Из операционной комнаты выбежал с чашкой свежей крови озабоченный ассистент. Назад он уже не вернулся: к нему молниеносно подскочил агент Объединенного радиотелеграфного концерна, сунул ему в руки зелено-красный чек, сорвал с него и надел на себя халат, схватил чашку свежей крови — и мгновенно исчез за дверью операционной.
Мисс Джейн Портер была в темно-зеленом платье…
Оттуда неожиданно донеслись сперва козлиные, а затем человеческие крики. Две дамы упали в обморок. Вокруг разлилась настороженная тишина, подчеркнутая одиноким жалким женским стоном и стрекотанием киноаппарата…
Скрипнула дверь.
На пороге появился мистер Вокс. Вытер о халат окровавленные руки.
Толпа окаменела.
Дико застрекотал киноаппарат.
— Прекрасные леди и храбрые джентльмены! — провозгласил Вокс. — Счастлив, что могу известить вас: операция прошла блестяще. Через три дня доктор Понедельник будет здоров.
Словно тяжелая огромная каменная скала вдруг зашаталась и с грохотом рухнула в море. Гром аплодисментов сотряс каменные стены больницы. Стон восторга разорвал тысячи прекрасных грудей. Обезумевшие репортеры схватились за радиоаппараты.
— Покажите нам его! Покажите нам доктора Понедельника! — загудела толпа.
На пороге показались носилки с омоложенным мистером Понедельником.
Он оперся на локоть и поклонился толпе.
Минуту спустя носилки утонули в море живых цветов.
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЭКСПЕДИЦИЯВ гавани под личным присмотром мистера Вокса торопливо готовились к отплытию три парохода.
Кроме пушечных снарядов и ружей, гигантские подъемные краны осторожно спускали в черные трюмы товары первой необходимости, которые должны были доказать дикарям преимущества цивилизации.
Здесь были: мышеловки, английская соль, виски, эмалированные горшки, касторка, зонтики, мозольная жидкость, английский пластырь, зубочистки, карманные расчески, американские бритвы, иконы, крестики, пудра Коти и карандашики для губ.
Две лучшие каюты-люкс заняли Лилиан и ее брат Фред: они вместе с отцом отправлялись в далекое путешествие.
Лилиан ехала с научной целью. Она хотела изучить причины ускорения сердечной деятельности у белых женщин в присутствии туземцев племени Понедельника.
— Я ненавижу рафинированную культуру нашей страны, — говорила Лилиан репортерам. — Хочу приблизиться к природе и посвятить себя дикарям из племени нашего уважаемого доктора.
Фред, напротив, был устремлен к чистому искусству: он, будучи художником, мечтал уловить и передать на холсте жгучий темперамент тропических женщин.
Брат и сестра взяли с отца слово, что по приезде в дикарскую страну они незамедлительно получат для первых опытов по полсотни чернокожих противоположного пола.
Настал день отплытия.
В королевском дворце устроили прощальный раут в честь Вокса.
Тронная зала сверкала орденами, звездами, золотыми нашивками и млечными дамскими декольте.
Ослепительный гофмаршал, стуча жезлом, проплыл по залу и протяжно вымолвил:
— Его величество…
С помощью двух сановников в зал протиснулось тучное, узколобое, неуклюжее величество. Оно с сопением устроилось на троне и в могильной тишине произнесло приветственную речь. Величество так мычало, запиналось, говорило так скучно и медленно, что между двумя словами можно было во всех подробностях вспомнить детство, молодость, нежную синеву первой неповторимой любви — и даже составить краткую программу жизни на ближайшие пять лет.
— И на этом, — проскрипело, наконец, величество, — я закан…
Вокс тихонько пробрался к выходу, вышел в коридор, выкурил сигарету, вернулся в тронный зал и увидел, что не опоздал к финалу королевской речи.
— …чиваю, — сказало величество.
Первая фаворитка короля, в чине генерал-адмирала, подбежала к окну и грациозно махнула маленьким ажурным платочком.
Грянул гром салютов.
Загремели десятки оркестров.
Воксу торжественно вручили королевские грамоты.
ЭПИЛОГВ СТРАНЕ ВЕЛИКИХ ОЗЕР
Спустя двадцать дней у берегов дикарской страны стали на якорь три военных парохода.
Любознательные дикари с радостным хихиканьем высыпали берег и в одном из командиров узнали мистера Вильяма Вокса.
— Здравствуй, чужеземец! — приветливо гаркнули чернокожие. — Как дела? Как поживаешь? Мы — живем замечательно: ни тюрем, ни рабов, ни слуг и никакой культуры.
— Я вам покажу культуру, чернокожие собаки! — крикнул в рупор Вокс.
— Если ты привез культуру, — ответили туземцы, — мы не пустим тебя в нашу страну.
— Ах, так?!
В ту же минуту воздух сотрясли три пушечных залпа.
Дикари в паническом ужасе бросились врассыпную.
А когда Вильям Вокс для острастки приказал расстрелять на площади одиннадцать чернокожих, — дикари окончательно убедились, что культура белых людей докатилась в своем победном триумфальном марше и до их страны.
На следующий день на пальмах расклеили приказ о присоединения островов Ципанго к метрополии и снова, на всякий случай, расстреляли двадцать мужчин.
После этого дикари начали целыми кучами переходить в христианскую веру. Они громко повторяли свежую новость: культура — добро, бескультурье — зло.
В стране появилась прекрасная звонкая монета, выросли огромные универмаги, тюрьмы, крепости, была организована чудесная, тешащая взор полиция. По рельсам побежали пыхтящие поезда, запели трамваи, открылись банки, питейные заведения, церкви. Обо всем позаботились добрые белые люди.
Одно только скотоводство не преуспевает в этой стране, потому что белые люди успешно заменяют вьючной скот чернокожими.
Деды печально покачивают головами и тяжело вздыхают:
— Пришел конец нашей стране…
Молодежь бросает полные жгучей ненависти взгляды на белоснежные коттеджи белых людей и шепчет в ответ:
— Конец? Глупый ты, дед, вот и говоришь такое. Ты слышал о восстании наших у Великих озер?.. Это — только начало.
ОБ АВТОРЕ
Леонид Кондратьевич Чернов (Малошийченко) родился 3 (15) января 1899 г. в украинском городке Александрия в семье страхового агента. «Дед по отцу — крестьянин-бахчевод, отец матери — рабочий, матрос, бунтарь, бродяга» — писал он в автобиографии 1933 г. Этот образ «бунтаря и бродяги» Чернов сознательно культивировал всю свою недолгую жизнь:
«Когда вы увидите человека в образе молодого капитана дальнего плавания, который, однако, несет в футляре дорожную пишущую машинку — или еще лучше, когда вы увидите человека, обладающего всеми этими приметами и хорошей европейской статью, который с диким восторгом вещает кружку писателей о несравненной красоте и наслаждении от управления мотоциклом, знайте, что это действительно я, Леонид Чернов, носящий сейчас на Украине эту совершенно случайную русскую фамилию, так как настоящая у меня — Малошийченко».
В детстве будущий поэт и писатель находился под впечатлением революционных идей. В гимназии издавал нелегальный иллюстрированный сатирический журнал «Рогатка», из-за которого забросил учебу и был отчислен. Продолжил учебу в Кишиневе, где в 1917 г. участвовал в революционных событиях. Организовал в Кишиневе театр ученического союза, в кот. выступал как драматург, режиссер и актер; в том же 1917 г. — первая газетная публикация (за подписью Л. Чернов).
Согласно автобиографии Чернова, в 1917 г. он перебрался в Одессу, учился на математическом факультете; с осени 1918 — на медицинском факультете в Екатеринославе. В 1919 г. издавал в Александрии недолговечный юмористический еженедельник «Рубикон». С 1920 г. — гастролировал по Украине как актер Александрийского театра, для кот. писал агитационные пьесы, с 1921 работал в театре им. И. Франко. В эти годы Чернов пишет пьесы, ряд поэм, футуристические «межпланетные» стихи (некоторые из них были уничтожены из политических опасений в период Гражданской войны, судьба других остается неизвестной).
В 1922 г. Чернов участвовал в создании театрального объединения «Махудрам» («Мастерская художественной драмы»). В 1923 г. побывал в Москве