Обменять?
Впрочем… вы ведь свободны только в 12…
У вас ведь — котлеты, отчеты и нэп,
Вам-ли теперь ерундой заниматься,
Если как блохи цены на хлеб?
А мы вам —
О розовых чашах женщин, —
Когда вам достаточно просто калош,
Женского мяса,
Модного френча,
А ночью с женой —
Оффициальная дрожь.
С шевелюрами Листа, с душою базарников,
Рельсы тупости в даль,
В свинохлев,
В Далеко…
Как я счастлив, что первый
Поколенью бездарников
В рожу выстрелил
Звучным
Веселым
Плевком!
Декабрь 1922.
Кременчуг.
ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Слёзы звезд, небосвод из атласной материи,
А внизу на Земле — океанами кровь.
Перерезать бы дряхлому Миру артерии
И швырнуть эту падаль в ров.
И у старого бога добиться гарантии,
Чтобы в Новой Вселенной — сплошная весна.
А людей бы одеть в ярко-красные мантии,
В ризы бешенной Радости, Смеха и Сна!
Чтоб для них — ни Европ, ни Америк, ни Англий,
Чтобы травы для них не тонули в крови,
Чтоб для них мои песни — второе Евангелие у
Колоссальной Любви.
Наша каста поэтов — святое купечество —
За кредитки стихов Красотою звенеть.
Мы всегда в авангарде твоем, человечество,
Если ты на пути к вековечной весне.
Ну а если и дальше в слепой бухгалтерии
Колоссальными цифрами злобу и кровь, —
Мы разрежем проклятому Миру артерии
И швырнем эту падаль в ров.
Апрель 1928.
Одесса.
МЕТРОПОЛИТЭНЫ УЛЫБОК
Одураченный жизнью — пред смертью брошу
Обалделой Земле своей Радости глыбу.
Храпящему Миру в печальную рожу —
Метрополитэны Улыбок!
В пасхальном набате жужжать и вертеться,
Жужжать и кружиться сплошной каруселью!
Поэты! Куда на Земле бы нам деться
С таким неземным необычным весельем?
Лязгаем Радостью, Смехом скрежещем,
Издеваемся злобно над скорбью столетий.
Хохотом квакаем в рупоры женщин —
Дьявольской Радости буйные дети!
Скорбь и тоску избирая мишенью,
Звонко швыряем Беспечия глыбы:
Мы уже знаем о близком крушении
Метрополитэнов наших Улыбок.
Февраль 1923.
ЭКВИЛИБРИСТИКА ОБРАЗА
«Ярмарке Мечтателей».
Ночь — алмазный хлев, в котором мы доили
Вымя неба, где сосцы — в звезде.
В колокольнях сердца зазвонили
Мы — Пономари Страстей.
В букварях Любви —
Колумбы ижиц солнца,
Акробаты сумасшедших ласк.
Рундучки поэтов — захлебнуться бронзой
(Раненой луны бараний глаз).
Кардиналы Страсти — бешенств Аллилуйа,
Прожигатели ночных динамо-снов.
Мы — барышники смертельных поцелуев
И бродяги в царственный Любовь!
Мы — мошенники своем Екклезиасте,
Мы трактире мук
— Любви аукцион.
Мы — лабазники сверкающего Счастья
Открывать ликующий Притон!
На базаре дрожи — снов эквилибристы,
От заразы грез —
Стихов презерватив.
Мы в Театре Бунтов — первые артисты,
Каждый с алой солнцой
Плещущей груди!
Но в вертепе звездном мы плести монисто —
Дьявола и бога на одном кресте.
Мы — бродяги в Счастье, мы — имажинисты,
Спекулянты бешенств, дьяконы Страстей.
Апрель 1923.
КОЛЛЕКЦИЯ ПРОКЛЯТИЙ
1.
Первое — самое страшное — для
Отца моего, чтоб его душить:
В 99-м тела футляр
Он подарил для моей души.
В колыбели зеленых кометных лучей
Сердце мое золотило тьму.
Он сколотил клетку душе —
Первый «будь проклят» — ему.
2.
Вы,
Рублекопящие от зари до зари,
Вместо Любви — только дрожь с женой,
Жрущие звери, жизни цари,
Ты — миллионный — проклят мной.
Стихи для тебя — поллюции грамм,
Вулканы грудей — сладострастий слюна.
Вечный, Великий, Могучий Хам,
Тебе — мое жгучее На'!
3.
Вам, засвинившие очи Весны
За то, что нет котлет и калош,
Я — у жизни ворующий сны—
Третьих Проклятий синеющий нож.
4.
Вам, для которых Смерть — лакей
Гениальных людей — к чертям,
Вам, истерзавшие мысль в кулаке,
Четвертое Страшное — вам.
5.
Вам, жандармы морали густой
«То добро, ну а это — зло»,
Вам зеленеющий злобой стон: —
Несите хлам На слом.
6.
Моей Возлюбленной за боль и страсть
Изжевавшие жизнь мою,
За бездны, за муки, за дикую власть,
За сонный последний приют,
Моей Любимой за то, что любим,
За то, что мы в Мире вдвоем —
Шестое Проклятье, — и вместе с ним
«Да святится Имя Твое».
Февраль 1923.
ЖЕНЩИНА У МЕНЯ В ЛАПАХ
Солнечный шар рыжий —
В лузу заката
Тощей
Ночи
Киём.
Тучных громад грыжи
Вздулись над рощей,
Где мы вдвоем.
Наше знакомство скрежещет экспрессом
Дачным, который в пятницу.
Знайте —
Каждую женщину сжатую прессом,
В каждой слезинке распять несу.
Зазвеневши губами — распну Вас бесстонно
На кресте Революций Ваш ужас исплачу.
…Только Вам ведь сейчас выходить из вагона
И дворняжкой протиснуться
В мужнину дачу.
Ах, каким диссонансом это Ваше «не троньте»!
И какой ерундою «мне надо спешить»…
Только многие дни Ваш сиреневый зонтик
Мне разбойничьим присвистом
Сердце кружить.
И когда
Распахнувшись духами
Вы низко
Чотким шопотом яростно мне запестрели —
Не услыша я понял, что Вы — коммунистка,
И что юность в подполье,
Что отец Ваш расстрелян.
Что супруг — офицер, контр-разведчик и белый,
Но любовь в Ваше сердце — железную лапу.
Только так Вы с’умели
Информацию нашему штабу.
Прошуршала — И стихла.
И взглядом месила
Словно липкое тесто — мой шалый покой.
Осторожно спросила: — А Вы кто такой?.
— Разорвите
Все нити,
Все пута,
Все цепи!
Развернитесь душой словно парусом в бред!
И вгрызайтесь
В мой
Вой,
Рев,
Стенанья
И лепет,
Потому что я — ваш поэт!
В алый хохот знамен
И в декрет Совнаркома
Я вплету вашу боль, как в прическу цветок.
Я лечу вас на площадь из маленьких комнат,
Ваш последний поэт и пророк!
Вас промок пульный дождь в этих громах орудий
Героинями в кожаных куртках густой.
Пусть я первый венчать ваши юные груди
Ярко-алой моей Звездой!
Июль 1923.
Лян-чи-хэ.
УБИЙСТВО
Туман —
Кисель молочный в глотке улиц.
И в жести луж —
Фонариков опухшие глаза.
Завесы тьмы шурша сомкнулись,
Чтоб душу
Жестким языком тоски лизать,
Тревожно каркая
Мигали сонных пятна.
Ночными птицами слетало с белых губ:
— Кошмар…
— Убит…
А в оловяной луже внятно
Шептал хихи
Кая ехи
Дно-тих
Ий труп.
Бесшумный шелест: —
Ах, какая прелесть…
Кто?! Кто сказал?! — Налитый кровью рот.
Завыла мать.
А ночь сомкнула челюсть
И черным вороном шарахнулась вперед.
И солнце дернется рассветом в серой вате
И раздерет лучом пугливой ночи плащ.
А им вползти в уют своих кроватей
И зло шептать,
Что жизнь — палач,
Но ни один испуганный мерзавец
Не будет знать перед своим концом,
Что мне всю жизнь носить в груди пылающую зависть
К тому, кто с дыркой в черепе
Хихикал нам в лицо.
Март 1923.
ЛЕОНИД ЧЕРНОВ
Автопортрет.
От 26-ти до 32-х лет
В своем пламенном свинцовом полете,
Где бездарное с солнечным скрещено,
Где каждый мужчина — поэт,
Где героиня — каждая женщина, —
Вы многих еще найдете…
Вы многими вновь забредите —
И сердце завоет, звеня.
Вы узнаете гениальных поэтов,
Блестящих художников встретите,
Но никогда не найдете
Меня…
Леонид Чернов — веселый грешник,
Влюбленный в колючки акаций,
Променявший весенние черешни
На страсти изумительных вселенских комбинаций!
Парижи, Нью-Йорки, Берлины!
Не судите его слишком строго:
Он создал из бледной картины
Пылающий факел восторгов.
У него миллионы трепещущих душ,
И он схватил самую лучшую,
10 лет как невесту лелеял,
Написал на ней «Мулен Руж»,
И швырнул ее плавать над тучею —
Прямо в руки кометы Галлея.
И когда она свою вынула
И на ее место вставила душу Леонида Чернова, —
40 миллионов звезд хлынуло
Сиять над Богородицей новой!
А Леонид Чернов золото жил
Тянул и тянул в бархатном мраке.
20 лет со всем Миром жил
В гражданском браке.
……………………
Но 33-й весне вы все-равно ответите
За страстность мелодии спетой,
За право гореть и менять…
Вы узнаете гениальных поэтов,
Блестящих художников встретите,
Но
Никогда
Не найдете
Меня…
1921-я весна.
ЖЕНЩИНЫ
Наши женщины
Ездят верхом и стреляют из пушек!
Наши женщины —
Винтят пропеллер в стоцветную твердь.
Командиры дредноутов, кино- и радио-уши—
Наши женщины с нами —
И в жизнь и на смерть!
Им, стальным —
Все-равно — к пулемету-ли, к швейной машине.
Днем — железо,
Ночами — бесстыдная дрожь.
Наши женщины
Красные губы и взгляды пружинят, —
Одинаково ловко —