Я никогда не брал больничных и смотрел на тех, кто это делал, с подозрением.
Вскоре после происшествия с потерянным кольцом начальник пригласил меня на чашку кофе. Поначалу я обрадовался, подумав, что он наконец осознал необходимость принятия срочных мер, чтобы привести морг в порядок. Вместо этого он вручил мне письменное предупреждение. Пока я был в отпуске, он решил в кои-то веки заглянуть в морг и обнаружил лежащие на стойке администратора ключи от сейфа. Отвечать за это должна была Мэри, так как я был в сотнях милях от города, но письменное предупреждение получил именно я. Несмотря ни на что, начальник не стал слушать мои настойчивые просьбы о помощи. Причина допускаемых мной ошибок, того, что все было далеко от идеала, заключалась в том, что я находился на грани нервного срыва. Короткий отпуск привел лишь к новым проблемам. Я стремительно несся к пропасти и ничего не мог с этим поделать.
Слухи о полученном мной письменном предупреждении быстро разнеслись. Косой и без того несказанно радовался тому факту, что я не могу его уволить, а теперь еще и знал, что я не нравлюсь собственному начальству. В результате он стал вести себя еще более развязно и чаще брать больничный. В итоге зачастую в морге никого, кроме меня, не было. Мне приходилось собственноручно проводить вскрытия, восстанавливать тела и убирать морг. Помимо этого, мне нужно было еще и писать отчеты, отвечать на все телефонные звонки по любому связанному с работой морга вопросу, а также разбираться с ритуальными агентами и детективами убойного отдела.
Однажды у нас прямо в морге украли кошелек у судебного эксперта, пока тот проводил вскрытие.
Произошедшая в полиции встряска привела к тому, что в морге стали работать новые помощники коронеров, однако, осознав, что им не перед кем отчитываться – здесь не было вышестоящего по званию сотрудника полиции, – новые констебли решили особо не напрягаться. Всю свою бумажную работу они делали по утрам, а затем, ближе к обеду, их офисы превращались в казино «Рояль». Виски лилось рекой, и в клубах сигаретного дыма они играли в покер на деньги.
На следующей неделе, прочитав ежеквартальную лекцию по судебным вскрытиям в техникуме лондонской пожарной бригады, я вернулся в морг, где обнаружил заплаканную Мэри, в то время как Брайан, помощник коронера, протирал тряпкой пол, при этом хмурясь и что-то бормоча себе под нос. Хоть он и делал это медленно, застать его за подобным занятием было крайне неожиданно. У одного из судебно-медицинских экспертов украли кошелек, пока он занимался вскрытием жертвы убийства в морге. Кража была совершена в нескольких метрах от детективов убойного отдела, и детектив-суперинтендант попросил разрешения обыскать Мэри и Косого, чтобы снять с них все подозрения. Согласно протоколу, он должен был вызвать женщину-полицейского, чтобы та обыскала Мэри, но так как они вместе уже работали какое-то время, девушка не стала возражать. При них ничего обнаружено не было, откуда был сделан вывод, что, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, какой-то вор проник в морг через незапертую дверь. Тем не менее вскоре после обыска Мэри связалась со своим профсоюзом, заявив, будто полицейский ее домогался.
По словам всех остальных свидетелей, включая Косого, полицейских и судебно-медицинских экспертов, детектив-суперинтендант просто проверил ее карманы. Он не заставлял ее раздеваться и не ощупывал. Но на следующий день человек из профсоюза, с которым связалась Мэри, начал угрожать забастовкой. В головном офисе провели экстренное совещание. Ситуация усугубилась с прибытием старшего офицера полиции из Скотланд-Ярда. Были взяты новые показания, и детективу-суперинтенданту, который провел обыск, грозило отстранение. В конечном счете его вина не подтвердилась, и он избежал наказания, но жертва кражи – нет. Судебно-медицинского эксперта обвинили в том, что он сообщил о пропаже присутствовавшим полицейским вместо того, чтобы воспользоваться служебными инстанциями (какими бы они ни были). Профсоюз с присущей ему мудростью принял решение запретить этому несчастному работать в морге Саутуарка полтора месяца.
Тем временем смерти продолжались. Я сидел в своем холодном и продуваемым сквозняком кабинете, разбирая огромную кипу бумаг, когда зазвонил телефон. Под больницей Гая обнаружили тысячи скелетов, и мне было поручено заняться эксгумацией.
Лондон – город, построенный на костях. Сменявшие друг друга эпохи добавляли новые слои в археологический торт метров десять высотой. Останки живших в былые времена людей сейчас покоятся под самыми известными историческими зданиями Лондона, включая собор Святого Павла. Сэра Кристофера Рена особо не волновали древнеримские руины, найденные в то время, когда выкапывали фундамент, однако, к счастью для нас, они не оставили равнодушным местного антиквара Джона Коньерса, который провел одну из первых в мире, как теперь считается, археологических раскопок. С тех пор лондонская археология стала важнейшей частью постоянной перестройки города. Чем больше мы строим, тем больше узнаем о собственном городе и людях, живших здесь до нас.
Вплоть до полученного мной звонка считалось, что двумя самыми большими лондонскими захоронениями были те, что находились рядом с вокзалом «Ливерпуль-стрит» – так называемым Новым погостом (первое муниципальное кладбище Лондона, основанное еще в Средние века), и кладбище Бедлам (так называли Бетлемскую королевскую больницу, первую в Лондоне психиатрическую лечебницу). В общей сложности там были захоронены тела двадцати пяти тысяч жителей Лондона, многие из которых пали жертвами Великой эпидемии чумы 1665 года, убившей порядка ста тысяч человек – каждого пятого жителя столицы.
Впоследствии из обнаруженного рядом с больницей Гая захоронения, на месте строительства нового высотного здания была извлечена двадцать одна тысяча тел. После получения от МВД лицензии на эксгумацию меня связали с отделением археологии Лондонского музея. Вместе мы составили план по извлечению тел и их перезахоронению на Новом кладбище Камберуэлла, площадью шестьдесят восемь акров, в окрестностях Восточного Лондона, где хватало свободного места. Владельцы кладбища, поняв, что похоронный бизнес пошел в гору, приобрели землю по бросовой цене в начале XX века, однако столкнулись с жесткой конкуренцией других частных кладбищ, в результате чего места оставалось предостаточно.
По правилам лицензии МВД на эксгумацию, рабочий участок должен надежно охраняться и быть скрыт от взора горожан. С охраной проблем не было, но прибыв на место, я понял, что сделать процесс эксгумации невидимым для людей будет не так-то просто. Окна основного здания больницы выходили прямо на место захоронения, и пациенты с высоты могли наблюдать, как археологи откапывают скелеты. В конечном счете мне удалось найти компанию, которая смогла соорудить и установить высокие ограждения из брезента вокруг участка проведения раскопок, – они стояли под таким наклоном, чтобы сокрыть происходящее из поля зрения всех, за исключением голубей.
Работа протекала медленно. К счастью, я находился поблизости и должен был приходить с проверкой всего раз в день, поэтому мне удавалось параллельно выполнять свои обязанности и в морге. У меня было предельно мало времени, чтобы наблюдать за самыми крупными на тот момент археологическими раскопками в Лондоне, проведением которых подрядчики остались крайне недовольны. Подобные находки – дорогостоящая головная боль для всех заинтересованных сторон: во-первых, строительные работы приходится останавливать до завершения раскопок, а во-вторых, приходится оплачивать подрядчикам археологические работы.
С другой стороны, остеологи (специалисты по костям) из Лондонского музея погрузились в свою стихию. Для них каждый день из шести месяцев раскопок был настоящим праздником. Окруженные экскаваторами, способными за считаные минуты перенести тонны земли, они штурмовали влажную глинистую почву ложками и щетками, обнажая один скелет за другим. Каждая кость записывалась в журнал. Все ценности, такие как кольца или религиозные артефакты, описывались и перевозились в специализированные хранилища лондонских музеев.
Три недели спустя мы выяснили, что всего там было три разных захоронения и все они принадлежали Георгианской эпохе (1714–1830 годы). Внешнее кольцо предназначалось для самых бедных (тела плотно складывали без надгробий), следующее – для среднего класса (больше расстояния между могилами, над которыми порой ставились памятники) и, наконец, за тем, что осталось от высокой железной ограды, располагалась святая святых – закрытый участок, на котором хоронили высшие классы.
Мне посчастливилось присутствовать на раскопках в тот день, когда вскрыли один из самых крупных склепов. Он был размером примерно с дом смотрителя кладбища – места было достаточно для большой семьи. Внутри располагался деревянный гроб, украшенный медным орнаментом. Когда гроб вскрыли, перед нами предстало идеально сохранившееся тело генерала армии, облаченное в униформу, которую дополняли меч и медали. Состояние тела было настолько хорошим, что мне на секунду подумалось, будто кто-то решил надо мной подшутить, и этот генерал сейчас встанет и покажет на меня пальцем, а все вокруг повалятся от смеха. Остеолог, однако, объяснил, что в знаменитой лондонской сырости прекрасно сохранялись ткань, кожа, дерево и металл, которые гнили и ржавели в городах с сухим климатом.
Кости были детально исследованы в лаборатории Лондонского музея, что позволило показать, насколько тяжко приходилось людям в те времена. Помимо того факта, что у каждого без исключения были ужасные проблемы с зубами – в частности, абсцессы, – анализ показал высокое распространение истощения, равно как искривления позвоночника и конечностей (из-за тяжелой физической работы), хронических инфекций (главным образом, сифилиса) и насилия (судя по количеству людей, чьи черепа были пробиты тупым предметом и на чьих костях были следы пронзившего их тело лезвия). Самым же, пожалуй, удивительным было огромное количество детей – порядка 40 % всех трупов, – что отражало запредельно высокий уровень детской смертности. К моменту завершения эксгумации была перезахоронена двадцать одна тысяча скелетов, а Лондонский музей обзавелся сотнями новых экспонатов.