Евлампий усмехнулся:
– Нет, мы все там же. А это – ваше новое место жительства. Гостиница, кхе-кхе, для командированных. Не волнуйтесь, там есть все удобства. Кухня, холодильник, горячая вода и теплый туалет. В конце коридора.
– Ну, его я уже унюхал. Тут вообще убирают?
– Конечно. Раз в неделю, заключенные.
– Тогда понятно.
– Вот и хорошо. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату, а потом вы познакомитесь с соседями.
Приготовившись к самому худшему, я пошел вслед за Евлампием в подъезд. Он оказался на удивление чистым. Не было там и обычного тухлого запаха. Отсутствовали даже непременные обгоревшие спички, приклеенные к потолку. Изнутри здание было явно в лучшем состоянии, чем его внешний антураж. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и прошли по пустому, но чистому коридору. По обеим сторонам коридора шли ряды одинаковых закрытых дверей.
– Здесь все же убирают чаще, чем раз в неделю, – заметил я.
– Ну, это внутренние дела постояльцев. Я в это не вмешиваюсь, – небрежно бросил на ходу Евлампий.
– А много здесь живет народу? – спросил я.
– Увидите сами, – невнятно пробормотал Евлампий. Он явно не был расположен обсуждать детали.
Пройдя с десяток метров, мы остановились у одной из комнат. Евлампий порылся в кармане и вручил мне тяжелый длинный ключ.
– Вот ваша комната, проходите, располагайтесь. Завтра утром в девять ноль-ноль жду вас у себя.
С этими словами он повернулся и собрался уходить.
– Подождите, – в отчаянии закричал я. – Вы еще ничего мне не объяснили. Где здесь что, как мне устроиться, и вообще: что значит «завтра к девяти на работу»? Куда, каким образом? Вы автобус за мной пришлете что ли?
Не останавливаясь, Евлампий бросил мне через плечо:
– Справа от входа за углом стоит телефон-автомат. Зайдете в будку, и наберете мой номер. Там есть справочник.
– А как… – ошарашено начал я.
– Разберетесь, не маленький.
С этими словами Евлампий, вроде не прибавляя шага, тут же оказался в конце коридора, и не успел я остановить его, как он исчез на лестнице. Звука шагов я не услышал, и стало ясно, что пытаться догнать его бесполезно. «Вот подонок, – подумал я, – это у него называется все покажу и объясню. Похоже, таков местный стиль общения, и надо к этому привыкать. Ничего, прорвемся, – успокоил я себя. – Уж если ты привык к невоспитанным израильтянам, то черти тебе будут нипочем. Посмотрим, что они мне приготовили».
Я открыл дверь и понял, что для выживания мне надо будет воскресить в памяти навыки, приобретенные в общаге университета. В небольшой комнате стояла трехногая продавленная кровать. Вместо четвертой ноги на меня смотрел обломок кирпича, вызывая в памяти ностальгические воспоминания студенческой молодости. Кроме этого ветерана в комнате стоял небольшой, явно шатающийся стол и пара стульев, на которые, понятное дело, без предварительной разведки я садиться не стану. Стенной шкаф находился сразу возле входа. Внутренне содрогнувшись в ожидании того, что я там увижу, я открыл дверцу. Меня ждал сюрприз. Облезлый снаружи шкаф оказался буквально забит всем необходимым. У меня никогда не было подобного гардероба, и лишь огромным усилием воли я подавил в себе желание немедленно начать рассматривать и примерять все это великолепие.
Следующим и последним предметом обстановки был холодильник. Увидев его, я понял, насколько проголодался. Был уже вечер, а я за весь день успел только позавтракать. Да и что это был за завтрак? Как обычно, чашка крепкого кофе, чтобы не заснуть за рулем, и маленький, чисто символический бутерброд. Плюс к этому мой завтрак содержал две ритуальные ложки густой сметаны. Это, по моей личной теории, должно уменьшить вредное воздействие на желудок первой утренней сигареты, которую я в обязательном порядке выкуривал перед выходом из дома. Несмотря на многолетний, как водительский, так и курительный стаж, я так и не привык курить за рулем, предпочитая потерять лишние пять – десять минут дома, но зато получить полное удовольствие от курения, когда меня ничто не отвлекает. «Кстати, – подумал я, – а что у нас с сигаретами?» На этот вопрос ответа пока не было.
Холодильник оправдал мои робкие надежды. После стольких лет жизни в Израиле, в котором еда является национальным видом спорта, удивить меня ее обилием уже невозможно. Мои хозяева и не пытались это сделать. Они просто загрузили холодильник всем необходимым. На меня глядел привычный набор продуктов, а в глубине смутно виднелись и более редкие деликатесы. Итак, стиль отношения к наемным работникам начинал проясняться. «Черти – они и есть черти», – подумал я и отправился искать санузел.
Удобства, как и обещал Евлампий, нашлись в конце коридора. Обставлено все было со спартанским минимализмом, однако все необходимое для того, чтобы привести себя в порядок, я там увидел. Жуткого вида сантехника, выполненная по советским стандартам тридцатых годов, работала исправно. Искупавшись, я вернулся к себе в комнату и переоделся в привычный спортивный костюм, который нашел в шкафу. Там же оказался и ряд выдвижных ящичков, – я не сразу их заметил. В первом обнаружился полный набор туалетных и бритвенных принадлежностей. Что характерно – именно тех фирм, которыми я обычно пользовался. «Ну, с бритьем можно подождать до утра», – здраво рассудил я.
Я подошел к холодильнику, вытащил оттуда упаковку замороженных стейков и пачку масла. Затем нашел пустой пакет и положил в него все это, побросав туда же всякую зелень. Из морозилки достал литровую бутылку водки. Этикетка на бутылке была мне незнакома, но бутыль выглядела солидно. Я рассудил, что травить поддельной водкой меня здесь не будут. Зажав бутылку подмышкой, я открыл дверь и выглянул в коридор. Прислушался к голосам, доносящимся из кухни, подумал, вернулся в комнату, снова открыл холодильник и добавил в пакет баночку красной икры, коробку маринованной селедки и салями. Мне надо было познакомиться с будущими коллегами, а в таком деле хорошая закуска еще никому не мешала. Наконец я решил, что полностью готов, и отправился на поиски кухни.
Кухню я нашел по голосам в противоположном конце коридора. Она представляла собой небольшую чистую комнату, покрашенную, как и сам коридор, масляной краской того особенного тусклого цвета, которая встречалась во всех общественных зданиях в Советском Союзе. Подобную краску описал в свое время Гоголь, назвав ее «какая-то голубенькая вроде серенькой». У стены стояла старая газовая плита, рядом с ней в стену была вмонтирована раковина с отколовшейся эмалью. В раковине была навалена гора грязной посуды. В углу громоздился старый обшарпанный кухонный шкаф. У другой стены стоял обеденный стол.
За столом на стульях сидели двое: невысокий коренастый мужчина лет тридцати – тридцати пяти, с внешностью борца или боксера, и симпатичная женщина того же возраста с длинными распущенными черными прямыми волосами. Несмотря на очевидную красоту, в ее лице было что-то отталкивающее, хотя я бы затруднился точно сформулировать, что именно. Это впечатление было мимолетным, и быстро прошло. Одета она была в простенький домашний халат, какие в массовом порядке шила советская промышленность в шестидесятые годы. Такая модель успешно скрывала индивидуальность женской фигуры, низводя их обладательниц до некого среднего уровня строительницы коммунизма, которой секс ни к чему.
Мужчина, наоборот, имел приятную, располагающую к себе внешность. Густые светлые волосы были подстрижены «ежиком», что делало его круглую голову похожей на большой мяч для тенниса. Только в глазах у него стояла какая-то непреходящая тревога. Мужчина носил полинявший спортивный костюм неописуемого фиолетового цвета, в который в те же шестидесятые одевали спортсменов. Штаны на коленях пузырились, резинки на манжетах рукавов были растянуты и обвисли. Невообразимые домашние шлепанцы, из которых торчали босые пятки, завершали картину домашнего уюта коммунальной квартиры.
Дверь была открыта; я остановился, разглядывая сидевших на кухне. Они были так увлечены разговором, что не замечали меня.
– Мне нужно мясо, – говорил мужчина, с отвращением ковыряя остывшую яичницу в тарелке перед собой. – Это не еда.
– А кто слопал днем все котлеты? Мне даже пообедать было нечем. А теперь я должна снова придумывать тебе мясной ужин?
– Не надо ничего придумывать. Я сам пожарю.
– Тебе лишь бы жарить. Не дам тебе ничего. У меня остался последний кусок мяса, а до следующего пайка еще три дня. Сейчас все слопаешь, а потом будем на одной картошке сидеть, так что ли?
Я решил, наконец, показаться:
– Добрый вечер! Можно к вам?
Мои, казалось бы, такие простые слова, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Сидевший спиной ко мне мужчина, резко вскочил на ноги и развернулся лицом ко мне. Стул вылетел из-под него и с грохотом приземлился у другой стены. В мгновение его сжатые кулаки метнулись вверх, он принял стойку, которая мне очень не понравилась. Из такой стойки удобно бить противника, в то же время не подставляя себя под удар. Поскольку кроме меня других противников у мужчины не наблюдалось, то я инстинктивно отпрянул назад и поднял руки. Бутылка водки, зажатая у меня подмышкой, поползла, ускоряясь, вниз. Я только и успел выдохнуть: «Ой!». На наше счастье, реакция у мужчины оказалась лучше. Прямо из своей стойки он нырнул ко мне под ноги и, вытянув правую руку, поймал бутылку в нескольких сантиметрах от пола. Такое усилие не прошло для него даром. Он потерял равновесие и шлепнулся на пол, держа, однако, бутылку перед собой на весу.
– Ну, ваще! – сидя на полу, емко сформулировал он и рассмеялся. – Кто ж так с продуктом обращается?!
Я, понял, что бить меня не будут, и рассмеялся в ответ. К этому моменту женщина также успела придти в себя и подошла ко мне.
– Здравствуйте! Простите его, пожалуйста. Он после войны стал нервным. Вообще-то он нормальный, только вот не любит, когда к нему неожиданно подходят со спины. – Обернувшись к поднимающемуся с пола мужчине, она продолжила: – Ну, вставай уже, псих ты мой ненаглядный. Принимай гостя.