з. За ней с шипением потянулся след – такой же яркий, брызжущий искрами света.
Звездочка резала серое пространство. Я продвинул ее еще дальше, до конца облюбованного мной участка. Затем повернул вбок. Четкая вертикальная линия продолжала светиться в пространстве. Она остывала и уже не фонтанировала искрами. Я не знал, надолго ли это или скоро линия потухнет совсем? Я ускорил движение звездочки. Не дожидаясь, пока первая линия совсем погаснет, я вырезал из пространства намеченный кубик, обведя его со всех сторон святящимися линиями.
Как только я соединил последние линии, они снова ярко вспыхнули. Намеченные мной линии стали гранями куба, а все его внутреннее пространство засветилось. Внутри, в кубе. Свет, заключенный в нем, постепенно как бы выжигал серую инертную массу, заполнявшую собой все пространство вокруг. Постепенно передо мной вырисовался идеальный куб, заполненный светящейся материей. Она клубилась, переливаясь из одной стороны куба в другую. Какие-то неясные образы спонтанно формировались в глубине куба и тут же исчезали. Как будто художник, составляя палитру, делал пробные мазки или, скажем, музыкант, настраивая свой инструмент, играл фрагменты мелодий…
Я понял, что стройплощадка готова. Светящееся вещество внутри куба было моим строительным материалом. Я задумался, пытаясь сообразить, как быть дальше. Я чувствовал, что полностью контролирую поведение куба. Он реагировал на мои пробные попытки резкими всплесками света и переливом материи. Я попробовал вытащить из памяти все, что когда-либо знал о строительстве. Я попытался, как положено, выровнять площадку и заложить фундамент, на котором впоследствии собирался возвести стены, в соответствии со строительными правилами. То, как отреагировал куб, стало для меня неожиданностью. Он на миг потемнел, потом замигал, по нему пошли полосы, как по экрану испорченного телевизора. Куб обиделся. Он не хотел, чтобы в нем копали канаву и заливали ее цементным раствором. Я почувствовал, как он огорчился от одной мысли об этом.
Я остановился. Было ясно, что традиционные методы строительства здесь не подходят. Я мысленно пообещал кубу больше в нем ничего не копать, и увидел, что тот снова посветлел. Тогда я просто обратился к кубу с просьбой о том, что мне нужен дом, небольшой уютный домик. Не надо мне дворцов, говорил я кубу, пусть это будет простой двухэтажный коттедж: гостиная с кабинетом внизу и несколько спален на втором этаже. И вокруг что-нибудь более приятное, нежели потрескавшийся асфальт и пожухлая зелень. Куб явно меня понимал, потому внутри него стали происходить какие-то перемены. Все было мутно, неясно. Тогда я решил уточнить свои представления о том, что именно я хочу построить и как оно должно выглядеть. В тот же миг движение в кубе замерло, а сам он опять замерцал.
Понятно, решил я. Даже такой уровень детализации куб не принимает. Нужно полностью абстрагироваться от деталей и сосредоточиться только на общем образе. Я попытался сформулировать свое понятие дома. Не то, сколько в нем должно быть комнат или как и из чего он построен. Я просто представил себе, как хорошо, усталому и голодному, после работы зайти в свой дом. Дом, который ждет меня, в котором уютно, где каждая вещь на своем месте. Дом, где можно расслабиться и отдохнуть. Дом, где так хорошо одному, а еще лучше – с любимой, или с друзьями. Я представил себе заснеженные горы вокруг моего дома, восход солнца, который на мгновение окрашивает вершины в фантастический фиолетовый цвет. Я почувствовал свежий морозный воздух, который можно вдыхать, а можно пить, как выдержанное шампанское. Чем ярче и поэтичнее я представлял себе эту картину, чем точнее я формулировал свои ощущения, тем быстрее и точнее работал куб.
Переливы света стали более энергичными и контрастными. Внутри куба происходило какое-то движение, наполненное неизвестным мне смыслом. В кубе стали постепенно возникать контуры дома и деревьев вокруг него. Прежде чем я успел разглядеть, они исчезли. Как в калейдоскопе музыкального клипа, стали появляться и сменять друг друга фрагменты домов, комнат, коридоров, разнообразная мебель – от громоздких викторианских комодов до авангардистских кресел, в которых и сидеть-то невозможно. Потом на их место пришли пейзажи. Морское побережье сменялось каменистой пустыней, заснеженный лес уступал место высокому ущелью, по которому лился поток водопада. Я чувствовал, что куб таким образом общается со мной, выясняет мои вкусы и пристрастия, уточняет свое задание. Постепенно картины стали мелькать все реже и реже, и внезапно пропали совсем. Куб окрасился в однотонный глубокий золотистый цвет. Настройка была завершена. Теперь внутри куба началось настоящее строительство. Внутри золотистого пространства постепенно стали проступать контуры рождавшегося на моих глазах нового мира.
Я понял, что дальше куб может строиться без моей помощи. Я вытер пот, внезапно выступивший на лице. Колени неожиданно подогнулись, и я то ли сел, то ли свалился на землю. Слабой рукой я достал сигареты и закурил. Возвышенное поэтическое состояние духа, в котором я пребывал, управляя процессами внутри куба, потихоньку проходило. Одновременно с этим я чувствовал, что мне становится чуть легче, но недостаточно. Я был словно подвешен над землей, не имея возможности вернуться обратно.
Стало понятно – для того, чтобы окончательно прийти в себя, я должен немедленно избавиться от творческого состояния и вернуть свою парящую в голубых высях душу обратно в тело, с его приземленным восприятием действительности. Я глубоко вздохнул и громко, с чувством, начал ругаться. Ругался площадно, растрачивая богатый словарный запас. И так – минуты две, от души. Помня о чувствительной натуре куба, который все еще трудился, строя для меня дом, я постарался никого конкретно не обижать, пользуясь лишь абстрактными понятиями. И чем яростнее я кричал, тем легче мне становилось. Наконец, я почувствовал, что полностью пришел в себя.
В ту же секунду, когда я замолчал, куб завершил свою работу. Мне пришла в голову совершенно невероятная мысль. Теперь я знал, как творят чудеса волшебники. Я увидел, как это тяжело и насколько непредсказуем может быть конечный результат их труда. Я понял, насколько абсурдно было бы просить встреченного вами волшебника сотворить для вас конкретную вещь. Волшебство работает не с конкретными предметами, это не фокусы в цирке. Магия оперирует совершенно другими понятиями. Впечатления, воспоминания, ощущения, и что-то другое, для чего, в общем-то, нет подходящих слов в языке – вот с чем работает магия. Она действует на уровне чувств, и конечный результат зависит от того, насколько маг почувствует, пропустит через себя то, что он хочет сотворить. Сотворение предметов и явлений при помощи магии – это чисто творческий процесс. В нем используются какие-то мне пока неведомые силы, управлять которыми можно лишь волевыми усилиями. Не прямыми приказами, а опосредованно: через свои ощущения. Материализация происходит независимо от мага, он проскакивает этап рутинной работы, обязательной, скажем, для художника, который, как бы ясно он ни видел в воображении свою будущую картину, – должен еще владеть чисто техническими навыками. Магу же необходимо только описать желаемое. Он тут же включает все свои способности. Все его силы концентрируются в области психического видения предметов. Именно в этой области он и формирует образ творимого им. И процесс этот утомляет не меньше, чем грубая физическая работа.
В отличие от художника, занятого выписыванием мелких и крупных деталей, маг не формирует материальную картину. Он создает духовную атмосферу того, что творит: как это действует, для чего это предназначено, как это пахнет, в конце концов. Инженер назвал бы это техническим заданием. Если, к примеру, нужно спрятаться от холода, то маг начнет с того, что мысленно опишет мороз, отчаяние, страх замерзнуть. Затем он воспроизведет ощущение умиротворения, появляющееся от тепла, когда тело согрелось и страхи улетучились. Чем конкретно может закончиться такое колдовство? По разному. В зависимости от обстоятельств, силы своего воображения и личных пристрастий, маг может создать либо теплую шубу, либо охотничий домик с горящим камином, либо просто бутылку дешевой водки с соленым огурчиком.
Понял я и еще одну вещь, которая просто повергла меня в хохот. Я вспомнил, что основное действо в кубе происходило как раз в тот момент, когда я начал ругаться. И закончил куб свое строительство сразу после того, как я выкрикнул последнюю фразу. Если бы за мной в это время следил некий абстрактный наблюдатель, не знакомый, к тому же, с русским языком, он непременно пришел бы к выводу, что я произносил какое-то страшное заклинание, а куб под действием этих магических звуков делал свою работу.
Вот так заклинание, подумал я. А что, если это действительно так? В процессе колдовства маг входит в творческое состояние, отключаясь от всего окружающего. Оно, подобно состоянию медитации имеет свою опасную сторону. В такое состояние медитации трудно войти, но случается, что выйти из него еще труднее. Существует опасность застрять в этом странном состоянии, в неизвестном месте и непонятном времени. В таких случаях для возвращения в реальность необходимо применять сильнодействующие средства. Нужно как бы встряхнуть самого себя за шиворот, надавать себе по щекам.
Ругань вслух может оказаться не самым плохим средством в такой ситуации. После усиленной умственной работы магу необходимо снова прийти в себя, выйти из этого состояния полной отрешенности и вернуться в обычный мир. Возможно, что маги прошлого, заканчивая творить чудо, всего лишь ругались, снимая напряжение и облегчая душу после тяжелой умственной работы. Поскольку процесс творения вершился не сразу, то результат появлялся как раз к тому времени, когда маг завершал произносить свое заклинание, что бы оно там ни значило.
Держа в секрете истинную управляющую силу колдовства, маги тщательно записывали в свои книги подборки нецензурных ругательств на древнем языке. И делали вид, что произнесение вслух этих заклинаний и является главным для сотворения чуда. Представляю, как они веселились, наблюдая за недалекими простаками, которые вновь и вновь, с таинственным выражением на лице, произносили древние ругательства, тщетно пытаясь разгадать заключенный в них тайный смысл. Я выбросил сигарету, лег на спину и стал громко смеяться. Этот смех восстановил меня лучше, чем любая ру