– Пусти! – задушенно прохрипел он. – Я хотел доказать врачу, что не сумасшедший.
Его жалкое признание так меня потрясло, что я выпустил его ворот и отошел в другой конец комнаты. Мне было стыдно – и за себя, и за него. И стало ясно, что ничего не добьюсь. Ни силовым методом, ни каким другим, потому что и добиваться нечего. Он просто больной человек, а если и затеял какую-то игру, то не из злого умысла, исключительно в силу болезни.
Я посмотрел на Бориса. Он сидел на диване, сгорбившись в позе предельного отчаяния.
– И как же ты хотел это доказать? – спросил я ласково, чтобы не раздражать и так раздраженную психику больного.
Он с опаской на меня покосился, но, увидев, что мое воинственное настроение пропало, заговорил. Это был печальный и совершенно безумный рассказ.
– Когда умерла мама, я начал пить, – сказал Борис хриплым, все еще полузадушенным голосом. – Долго пил, не просыхая. Потом, проснувшись однажды утром, понял, что так больше нельзя. И… стал лечиться. Это была долгая борьба, о которой и вспоминать не хочется. Пить перестал, но со мной случилось нечто похуже алкоголизма – тяжелая психическая болезнь, и вот она-то уже лечению не поддается. Так считает мой врач Евгений Петрович. Болезнь накатывает внезапно ни с того ни с сего. Предсказать, когда и отчего возникнет новый приступ, невозможно. Иногда за целый год ни одного приступа не происходит, и я начинаю успокаиваться, думаю, что все, здоров, но вдруг опять наваливается… А иногда приступы следуют один за другим, чуть не каждый месяц. И начинается такая тоска, что не передать. Депрессию сменяет беспричинный страх, страх сменяется депрессией. Если бы ты знал, Виктор, как это мучительно! Приступу всегда предшествует странная галлюцинация: я оказываюсь в будущем. Но не в каком-нибудь фантастическом, где роботы и всякая подобная чушь, а во вполне реальном, ограниченном пределами моей жизни. Меня «забрасывает» вперед не больше чем на сорок лет. Там, в будущем, со мной происходят разные вещи. Однажды я пережил арест. Меня обвинили в убийстве. Все происходило так осязаемо, в таких реальных подробностях! В другой раз я оказался в большом, богато обставленном доме – это был мой дом. Я чувствовал себя очень старым: передвигался с трудом, звуки проходили словно сквозь преграду, руки работали плохо. Помню, я еле справился с пуговицами, застегивая халат. Некоторые детали из моих путешествий в будущее со временем подтверждались, но доктор, да и я сам не сомневались, что все эти перемещения – лишь галлюцинации, лишь проявления болезни. А подтверждались они часто! Например, люди, которые меня арестовали, назывались полицейскими и на них была та самая форма, которую носят сейчас, а видение это пришло много лет назад. Задолго до того, как приняли реформу и милицию переименовали в полицию. И дом, в котором я буду в будущем жить, нашел. Правда, он только еще начал строиться и, конечно, мне пока не принадлежал. Примеров много! Но я не принимал их в расчет, думал, что действительно болен. И вот вчера… – Борис прервал свой рассказ и посмотрел на меня почти с любовью. – Вчера я понял, что не сумасшедший. Фотография твоего брата подтверждает, что путешествия в будущее – не бред безумца, а реальнейшая реальность! Ты себе не представляешь, как я обрадовался! Я не болен – и это факт. Вот только арест беспокоит. Неужели меня и в самом деле обвинят в убийстве? Несправедливо обвинят. Ведь я не убийца. Я просто не способен на это! Но, может, еще обойдется. – Он с такой надеждой посмотрел на меня, что мне стало неловко. Как будто я мог его защитить и уберечь от всех невзгод жизни. – Сегодня у меня как раз был плановый обязательный осмотр. Я решил все рассказать доктору и представить доказательства своей нормальности. Распечатал фотографию Стаса, скопировал свидетельство о его смерти, специальной программой, которую составил года три назад, воссоздал его голос…
– А голос зачем?
– Ну как же?! В наше время такое никому и не снилось. Вот и ты не поверил, что по фотографии можно воссоздать голос. А в будущем это запросто. Я и хотел показать, что без путешествий туда ничего подобного сделать бы не мог. У меня вообще полно изобретений из будущего! И дело не в том, что моя техника совершенна. Она невозможна в наши дни.
Борис замолчал, давая мне возможность осмыслить услышанное. И я осмыслил. Наконец в голове у меня все сложилось. Все просто и по безумной логике психически больного человека верно. Борис хотел доказать врачу, что здоров. Для этого все и подстроил. Где-то раздобыл фотографию Стаса, изменил ее при помощи своей совершенной техники так, что даже мой компьютерный спец не увидел подвоха – Борис действительно гений своего дела, это у него не отнять, – сделал еще кое-какие приготовления и принес «доказательства» врачу. А я… Либо я был ему нужен со своими сомнениями и надеждами как свидетель, либо все вышло случайно: Борис попросту забыл, что на телефоне, который он мне одолжил, фото повзрослевшего Стаса.
Я разгадал загадку, но совсем не чувствовал ни облегчения, ни успокоения. На душе было так паскудно, что я поспешил попрощаться с Борисом. Безумная надежда – увидеть Стаса живым – окончательно рухнула.
Никаких срочных дел у нас больше не оставалось, поэтому мы с Полиной решили присоединиться к Людочке – отправиться отдыхать в Болгарию. Турагентство по летнему времени работало до девяти вечера. Прямо из нашего офиса мы подъехали туда и на удивление легко все оформили. Настроение у меня несколько улучшилось, а Людочка, узнав, что мы летим все вместе, прямо-таки возликовала, тут же забыв обиды. Одна Полина, кажется, совсем не радовалась предстоящей поездке. Не возражала, но и не радовалась. Равнодушно слушала наши предвкушающие пляжные удовольствия разговоры, не принимая в них никакого участия.
– Ты что, не хочешь ехать? – спросил я, когда Людочка вышла зачем-то на кухню.
– Да нет, почему? – Полина пожала плечами.
– Тогда в чем дело?
Она ничего не ответила. Но когда в начале одиннадцатого зазвонил телефон – наш домашний, – с каким-то горьким удовлетворением вздохнула, будто только и ждала весь вечер этого звонка. Ждала и надеялась, что все же телефон не зазвонит.
Но он зазвонил. Бесцеремонная Людочка бросилась в прихожую, чтобы взять трубку, но Полина ее остановила.
– Это по делу, – без тени сомнения в голосе сказала она. – Возьми ты, Витя.
Я потащился в прихожую, уже понимая, что мы никуда не едем.
– Детективное агентство? – спросил в трубке мужской напряженный голос.
– Да. – В рекламных объявлениях мы даем и наш домашний номер, чтобы в случае крайней необходимости нам могли дозвониться в любое время.
– Вас беспокоит Сотников Владимир Петрович, – проговорил мужчина, а у меня все поплыло перед глазами: вот оно, начинается. Голос мне показался смутно знакомым, но не мог вспомнить, где и когда его уже слышал. – Я хотел бы заключить договор с вашим агентством, чтобы… – Он сбился, не зная, как сформулировать вопрос. – Дело в том, что я врач-нарколог, – предпринял он новую попытку, нервничая все больше. – Работаю в реабилитационном центре на Володарского. Вы знаете, где это?
Я знал. И, к сожалению, не только это. Я знал, что он скажет мне дальше, я знал, что произойдет потом. Одного я не знал: как все это предотвратить.
– Понимаете, – Сотников нервно откашлялся, – меня пытаются убить.
– Вы кого-то подозреваете? – безнадежно вздохнув, скорее для проформы – ведь я знал, знал, что он мне ответит! – спросил я.
– Думаю, это кто-то из моих бывших пациентов, – не отступая от сценария грустного пророчества, сказал он.
– Вы имеете в виду кого-то конкретного?
– Нет.
– Но почему вы подозреваете именно пациентов?
– Потому что… – Он совершенно растерялся – ответа у него не было. – Потому что больше некому. Вы не могли бы подъехать в клинику завтра в девять утра? У меня как раз кончается ночное дежурство.
Завтра в девять утра будет поздно. Убийство произойдет в двенадцать пятнадцать ночи, если верить предсказанию – но как ему не верить, если оно уже сбывается?
– Я приеду к вам прямо сейчас!
Моя мгновенная готовность, кажется, смутила Сотникова. Ему стало неудобно, что вот срывает человека на ночь глядя, он даже сделал попытку меня отговорить, но я настоял. Мы договорились, что он встретит меня в вестибюле первого этажа – реабилитационный центр находился на четвертом, а остальные три этажа занимала частная больница разнообразного профиля.
Полина сидела совершенно подавленная. Я передал ей наш разговор с Сотниковым. Она согласилась, что ехать мне нужно сейчас и, грустно улыбнувшись, добавила:
– А я и не сомневалась, что все так и будет, и что ни в какую Болгарию мы не поедем.
Я понимал, чего она боится, но не знал, как ее успокоить. Людочка опять разобиделась. Демонстративно перекинув полотенце через плечо, уто́пала в ванную.
– Не переживай! – сказал я Полине.
– Видишь, – она покачала головой, – это был ты. Там, в отражении. Пожалуйста, будь осторожен. – В ее глазах, которые меня не видели, был такой ужас, что я хотел плюнуть на все и остаться.
– Нет, нет, ты иди, – догадавшись, о чем я подумал, сказала Полина. – И постарайся не опоздать.
К клинике я подъехал в начале двенадцатого – за час до убийства. Но в холле, где мы договорились встретиться с Сотниковым, не было никого. Даже охранник куда-то вышел. На столе рядом с монитором лежал раскрытый журнал и стояла чашка с недопитым кофе. «Этот-то куда делся?» – зло подумал я и пошел по лестнице на четвертый этаж.
Полина очень точно описала расположение коридора, когда передавала свои видения, поэтому кабинет Сотникова я нашел без труда. Дверь оказалась закрыта. Я постучал, подергал ручку – никто не отозвался. Это мне очень не понравилось, но я стал себя успокаивать, что, может, Сотников, как и охранник, куда-то вышел. Подождал минут пять – врач не вернулся. В клинике было на удивление тихо. Я выглянул из-за угла в общую, так сказать, жилую, часть. Пост дежурной медсестры был недосягаемо далеко, в противоположном конце длиннейшего коридора. Решив больше не ждать, я открыл дверь отмычкой Бориса, которую прихватил с собой на всякий случай.