– Ты курил? – спросила она таким тоном, каким говорят «ну слава богу!» или «какое счастье!»
– Курил, – покаялся я, не понимая, чему она радуется.
– И никакого вселенского ужаса при этом не испытал! – в непонятном восторге заключила Полина и рассмеялась. – Тащи свое вино, а я сейчас что-нибудь приготовлю.
– А ничего готовить не надо, – весело сказал я и принес из прихожей пакеты с покупками.
Мы расположились за маленьким столиком в большой комнате – как всегда, когда спонтанно решали устроить посиделки на двоих. Телефон Стаса я поставил заряжаться, подключив его к компьютеру через переходник. Сделал я это не для того, чтобы доказать Полине существование брата – теперь она мне верила и так (почему-то мое курение ее совершенно в этом убедило), а потому что мне самому захотелось посмотреть эту запись. Полина пребывала в прекрасном настроении, похвалила вино, которое я выбрал, пришла в восторг от крошечных мясных рулетиков – ноу-хау нашего супермаркета (они сами их готовили). Я почистил апельсин, разделил его на дольки, разлил вино по бокалам и произнес шутливый тост, к которому Полина отнеслась очень серьезно:
– За то, чтобы маленькие радости жизни доставляли нам большое удовольствие!
Полина с чувством чокнулась и выпила свой бокал до последней капли – так она делала всегда, когда хотела, чтобы пожелание сбылось.
– А Стас совсем не мог пить, – грустно сказала она. – И вообще он совсем не такой, как ты его описывал. Никакой легкости, никаких шуток. Ты говорил, что он всегда и над всеми смеялся. Ничего подобного я не заметила.
– А какой он? – спросил я и почувствовал холодок где-то в районе желудка. Мне было и интересно узнать, и как-то жутковато. Как если бы я спрашивал медиума о том, как мой брат обустроился на небесах и как теперь выглядит.
– Да совершенно как ты. И речь, и жесты – все одинаковое. Потому-то мне и трудно было понять. – Полина взяла с тарелки апельсиновую дольку и стала в задумчивости разрывать на части. – Да я и сейчас плохо понимаю. Если то, что я видела, было с ним, то почему сейчас это происходит с тобой? И еще одна непонятная вещь. В моих видениях мы работаем в детективном агентстве втроем: Стас, ты и я. Только мы с тобой в данный момент находимся в Болгарии. И я… я совершенно здорова. Я думала, что это твоя неотвязная мысль, твое воображение. А теперь понимаю, что это Стас меня спас тогда. Он поехал со мной на эту встречу и… То есть не спас, а спас бы. В моих видениях он примерно твоего возраста. Я ничего не понимаю! Все выглядит так, как будто он жив и с нами.
– Расскажи, – попросил я.
И она рассказала невероятные, потрясающие вещи. Объяснение этому, сколько я ни думал, было только одно. В ее видениях мы все: Стас, Полина и я – существуем в параллельной реальности, где все точно так же, только лучше. Полина чудом спаслась и теперь совершенно здорова, Стас жив и работает с нами в агентстве. Эта параллельная реальность каким-то образом просочилась в нашу, а роль Стаса досталась мне. Со мной происходит то, что там должно было происходить с ним. Но, конечно, такое объяснение не выдерживало никакой критики, я и сам это прекрасно понимал.
– Ну и что нам теперь делать? – спросил я, разливая остатки вина.
– Следовать курсом событий, – усмехнулась Полина.
– Следовать курсом? Что-то я не понимаю.
– Да все очень просто. Мы позволим событиям развиваться, но не подчинимся им, а станем ими управлять, внимательно следить и анализировать. У нас есть фора в целые сутки. Обрати внимание: все, что происходит с тобой, как бы запаздывает на один-два дня – я вижу определенные события, а на следующий день ты становишься их участником.
– Действительно, – задумчиво проговорил я, – вчера наступит завтра. Помнишь, так было написано на фотографии Алевтины?
– Конечно, помню. На Стаса эта надпись произвела сильное впечатление.
– Она и на меня произвела… сильное впечатление. Но тогда я подумал, что это оттого, что еще одна деталь из твоего видения совпала. А сейчас мне кажется, что дело не только в этом. Как ты думаешь, кто это написал?
– Сотников, кто же еще? – Полина пожала плечами и пригубила вина. – Фотография его жены, стояла в его кабинете. Кто, кроме него, мог сделать надпись?
– Есть одна смелая мыслишка, но нужно проверить.
Я принес записную книжку Стаса. Записей в ней было немного, но их хватило, чтобы подтвердить мою мысль: почерк совпадал. Именно это тогда, в кабинете Сотникова, меня и поразило: мое подсознание узнало почерк брата.
– Надпись сделал Стас, – сказал я, пряча записную книжку на шкаф, чтобы Полина не могла случайно на нее наткнуться. – И, судя по всему, сделал ее тогда, двенадцать лет назад, когда проходил лечение, только забыл. И лицо Алевтины ему было знакомо, потому что он видел эту фотографию. Но, как ты сама говорила, из периода реабилитации он вообще мало что помнил – побочный эффект методики доктора Сотникова, – я усмехнулся и залпом выпил налитое в бокал вино.
– Но что означает эта запись, как ты думаешь? И зачем он ее оставил?
– Скорее для кого. Может, для себя, а может, и для меня. Это нечто вроде послания. Или предупреждения. Или зарубки на память. Нет, все же для себя. Стас знал, что многое забудет о своем пребывании в реабилитационном центре. Возможно, об этом его предупредил врач или кто-то из пациентов.
– Но я все равно не понимаю, зачем он написал это на фотографии Алевтины. Вряд ли он думал, что когда-нибудь снова окажется в этом кабинете.
– Ну, что он думал по этому поводу, мы пока не знаем. Возможно… – И тут мне в голову пришла такая страшная мысль, что стало дурно. Закружилась голова, меня сильно качнуло. Чтобы удержаться и не упасть, я схватился рукой за столик. Полина почувствовала мое состояние. Да что там почувствовала, она буквально прочитала мои мысли. Я не хотел ей этого говорить, честное слово!
– Ты думаешь, – медленно произнесла она, – что это Стас убил Сотникова? – У нее опять было то самое выражение лица, будто она меня видит.
Мы долго молчали, потрясенные и совершенно раздавленные. Наконец Полина заговорила:
– Этого не может быть. Потому что убийство произошло позавчера, а Стас погиб двенадцать лет назад.
– А кто тебе сказал, что он погиб? – с нелепыми завываниями, еле сдерживаясь, чтобы то ли не разрыдаться, то ли не грохнуть что-нибудь об пол, проговорил я.
– Ты, – сдержанно сказала Полина.
– Я! Конечно! Да что я знаю?! Ничего я не знаю! Я уже самому себе не верю. Не верю своей памяти, не верю ничему!
– Еще пять минут назад верил.
– Нет. С самого начал, как только увидел эту чертову фотографию, стал сомневаться во всем! И в своих воспоминаниях, и в своем рассудке! А больше всего в том, что он тогда погиб.
– Но ведь все произошло на твоих глазах, – усиленно спокойным голосом, каким говорят с капризными детьми или с сумасшедшими, возразила Полина. Мы поменялись с ней местами: теперь она была само спокойствие и рассудительность, а я истерил, как вздорная бабенка.
– Да. Все произошло на моих глазах. Почти все. Обрати внимание на это почти. Я не видел момента столкновения, я не видел, как Стас бросился на дорогу, я вообще многого не видел. Минуты три, а то и целых пять, Стас находился вне поля моего зрения. За это время многое могло произойти.
– Ну да. – Полина усмехнулась, – брат-близнец, подмена и все такое. Ты уже высказывал эту нелепую версию.
– Да, нелепую! – взвился я. – А ты предложи другую, лепую!
Полина ничего не ответила, но как-то странно улыбнулась – снисходительно и в то же время заговорщически.
– Но что, что ты можешь сказать? – не выдержал я.
– Что ты купил не одну, а две бутылки вина. Я это поняла по звуку, когда мы разбирали продукты.
Я сначала опешил, не понимая, о чем она, а потом рассмеялся.
– Конечно, две. Разговор ведь предстоял нелегкий.
– Ну так и тащи свою вторую бутылку.
Я принес вино из кухни, открыл бутылку, снова наполнил бокалы. Все эти действия меня немного успокоили. Во всяком случае, истерить я перестал.
– Допустим, – начал я, когда мы выпили, – Стас жив. О том, как и почему это произошло, пока думать не будем, просто примем на веру. Тогда, двенадцать лет назад, во время лечения у Сотникова он что-то такое узнал. Понимая, что может это забыть, написал себе записку – та самая надпись на фотографии Алевтины. И вот сейчас воскрес, переместился из другой реальности – не знаю, что еще сделал! – чтобы убить Сотникова. И вот…
– Подожди! – перебила меня Полина. – Не говоря о том, что все это звучит… мягко говоря, дико, так тут еще ничего не сходится! Из того, что я видела, получается, что Сотникова убил Борис Стотланд.
– Если ты имеешь в виду рукав от рубашки, то это полная чушь!
– Но это улика…
– Никакая это не улика! Рукав не мог так просто оторваться. Это все подстроено специально, чтобы подставить Бориса.
– А нападение на Алевтину?
– Тоже подстроено. Вспомни, как все это произошло. Стас якобы получил сообщение, задержался на крыльце подъезда, вбежал, когда услышал крики, завязалась драка в темноте. Все это он мог попросту инсценировать.
Полина, немного подумав, покачала головой.
– Нет, там был еще кто-то, третий. Напал на Алевтину не Стас. Но ты прав: Бориса действительно подставили. Рукав оторваться не мог, его подпороли, да и рубашку эту он носил только дома, на улицу в ней никогда не выходил. И нападение тоже подстроенное. Причем с одной лишь целью – подставить Бориса. Самой Алевтине этот человек явно зла не желал. Я сейчас вспомнила одну деталь. Напавший набросил ей на шею что-то мягкое, вроде шарфа. Если бы это происходило зимой, то можно бы было подумать, что шарф он просто снял с себя. Получается, он специально взял такое «орудие убийства», чтобы не повредить ей шею. Но убийца Сотникова не Стас, так что на этот счет можешь совершенно успокоиться.
Я подлил себе вина, у Полины в бокале еще оставалось много.