Вот они — шокированы. Ещё как! Рубака, командующий патрулём — угрюмый бритый налысо боец лет сорока, лицо в шрамах, кираса надраена до солнечного блеска, на запястьях — боевые браслеты с шипами — отвешивает поклон, но не спешит убраться с дороги.
Его люди осаживают коней, разглядывают наших девочек и северян, даже не пытаясь скрыть недоброжелательного удивления.
— Кто такие? — спрашивает Анну, выезжая вперёд.
— Волки Львёнка Хотуру ад Гариса, — говорит бритый, облизывает губы, поправляет ворот рубахи под кирасой. — Кто с тобой, старший брат? Что это?
— Этот Хотуру — Львёнок Львёнка? — отвечает Анну вопросом на вопрос. — Его земли, что ли?
— Его отец получил их из рук Льва Львов, — говорит бритый. — Почему…
— Львята Льва — на его земле, — говорит Анну. — Пятый Львёнок и Маленький Львёнок. С ними — воины Прайда и гости Прайда.
— Девки, — говорит бритый, снижая голос. — Почему твои воины — вооружённые девки? Ты — настоящий Львёнок, старший брат?
— Безбожно, — громким шёпотом, кивая, говорит парень в чёрной «бандане» у бритого за спиной. — Противоестественно и безбожно вообще.
— Смотри, Горту, — говорит другой боец, — эти, беловолосые — язычники. Позор.
Наши девочки превращаются в валькирий прямо на глазах — их руки тянутся к эфесам сами собой. У Эткуру багровеет лицо.
— А ну молчать! — рявкает он, перебив Анну, не успевшего что-то сказать. — Не сметь рассуждать в присутствии Пятого Львёнка Льва, собаки! Отребье! Я тут решаю! Лев Львов — отец мне! Я решаю!
— Да это — враньё, — говорит пожилой боец из местных и тычет пальцем в Эткуру. — У Львёнка Льва — чтоб в свите были безбожники и девки? Они — поддельные. Шпионы с севера.
— Ты, брат — пока брат — слушай, — говорит пожилому Анну, останавливая Эткуру, схватившегося за меч. — Ты Львёнка Льва оскорбил. За такое — смерть. Мои люди убили бы тебя, если бы не земли приграничные. Я знаю — вы живёте в тревоге. Но — ты оскорбил. Напрасно. Знаешь Печать Прайда?
Печатью Прайда отмечено оружие, она же вычеканена на упряжи. На рукоятях мечей — священные львиные головки. Но ни они, ни Печать Прайда никого не убеждают: я вижу, что местные вояки сходу ввязались бы в стычку, будь нас меньше.
— Враньё, — повторяет пожилой. — Что — печать… Львёнок — виден в повадках. Какой Львёнок возьмёт в свиту девок? И безбожных тварей?
— Это сказано верно, — говорит бритый.
— Вас всех надо убить? — спрашивает Элсу. — Вы предаёте Прайд?
— Если ты вправду из Прайда, то ты и предал Прайд, — говорит бритый. — Это твоя рабыня? Да? С открытым лицом, без знаков Прайда, с оружием…
— Ты — сволочь, — в тихой ярости говорит Кору. — Сволочь, разнеженная без войны, волк, живущий в господском доме. Ты ничего не знаешь. Смерть — за оскорбление Маленького Львёнка, лучшего из всех.
Заговорившая девочка воспринимается здешними волками, как Валаамова ослица. С одной разницей — Валаам прислушался к ослициным словам.
— Собака! — скорее удивлённо, чем злобно восклицает бритый и тянет меч из ножен. — Паршивая сука! И твой… ряженый… да я сам его…
И Кору всаживает ему в переносицу метательный нож. Я даже не успел проследить, когда и как она его достала.
— А, измена! — кричит пожилой в ярости и ужасе. Его товарищи хватаются за мечи.
Всё. Драка.
— Стойте!! — голос у Анну такой, что его жеребец прижимает уши. Да, так можно командовать войсками. — А ну стоять, псы! Оружие — в ножны. Я тебе сказал, сын свиньи, оружие в ножны! Я всем приказал! Ты, старик. Проводишь меня и моих людей к Львёнку Хотуру. С него — отдых людям и корм лошадям. А что делать с тобой — решит твой господин.
— Что со мной делать… — бормочет пожилой. — Измена же… девка убила Инху…
— Оруженосец Маленького Львёнка, любимого сына Льва Львов, — говорит Анну презрительно. — Повтори. А не девка. Поехали.
Местные мнутся. Наши блестят глазами и так и не убирают рук с эфесов.
— Оруженосец… женщина… а Инху-то…
— Ты что, забыл, старик, что смерть — за оскорбление Прайда, за оскорбление Львят? — продолжает Анну. — Что Львята решают, Львята из Прайда, а не волки? Мне надо было не удерживать людей, да? Чтобы вы передохли тут все?
— Это мудрое слово, слышь, Ориту, — робко говорит молоденький местный. — Они бы могли всех убить… их больше.
— Трус! Шакалёнок! — вопит Ориту на молодого, замахивается.
Наш Лорсу перехватывает его руку:
— Не позорься, старик. Сам боишься — сам называешь младшего трусом?
— Не понимаю! — восклицает парень в «бандане». — Не понимаю, как это возможно! Не похоже ни на что, не видел я такого никогда…
— Довольно, всё! — командует Анну. — Старик, ты меня слышал?
Местные укладывают труп бритого на седло. Косятся на Кору с ненавистью и страхом. Кору профессионально оценивает обстановку, прикрывая Элсу, как телохранитель.
— Оэ… — бормочет Юу. — Хорошо начали, Анну.
— Хорошо, — говорит Анну спокойно и жёстко. — Один труп. Могло быть больше.
— Мой добрый друг жалеет своих братьев, — говорит Ар-Нель. — Даже если братья морально готовы перерезать ему горло. Это очень и очень добродетельное поведение, я восхищён тобой.
— Да, они — братья, — говорит Анну. — Братьев не выбирают.
— Этот старик — он виноват, — говорит Эткуру и морщится. — Он — провокатор.
— Их Львёнок решит, как с ним быть, — режет Анну. — Львёнок в ответе за своих людей.
Местные разворачивают лошадей. Мы отправляемся в резиденцию хозяина этих мест.
***
Ри-Ё подошёл к Второму Господину Л-Та в конюшне Дворца, перед самым отъездом.
Надо было раньше, но раньше у Ри-Ё не хватало смелости. Пришлось здорово собираться с духом. Тем более, что Учитель мог и не взять своего пажа с собой — а тогда и разговаривать с Князем не понадобилось бы.
Князь перестал бы участвовать во всей этой истории, занятый делами посольства. А Ри-Ё уехал бы в Э-Чир, не остался бы в имении Учителя, конечно — и так благодеяний предостаточно. И всё бы само собой кончилось.
Но вышло иначе — что теперь раскладывать порванные страницы так и сяк?
Князь ведь тоже мог и не выслушать. Полное право имел, если уж быть до конца честным перед самим собой. Ри-Ё прекрасно понимал, что Князь мог терпеть его поблизости только из-за Учителя. Потому что Уважаемый Господин Ник, святой человек — совсем особая статья. К его мнению прислушивается и Государь.
А значит, разговор, в сущности, может кончиться как угодно.
И начинать этот разговор Ри-Ё было неловко до слёз. Но Князь посмотрел вопросительно — заговорить пришлось.
— Уважаемый Господин Л-Та, — сказал Ри-Ё, взглянув Князю в лицо, — я хочу, чтобы вы знали: у меня в мыслях не было оскорбить или подставить вашего брата. Тем более — я не думал, что… что Господин Тви может судить о своём Официальном Партнёре настолько низко.
Князь кивнул.
— Знаешь, Най, — сказал он тоном вовсе не светским, простым, почти дружеским, — ты — неплохой человек, я тебя ни в чём не подозреваю. Мой Третий сам виноват, ему надо было соображать, что он делает. Уж тебе-то в чём себя винить? В расторжении помолвки? Тви сам виноват. Ты, можно сказать, спас моего родственника — о каких оскорблениях речь?
Ри-Ё вздохнул облегчённо.
— Я рад, что вы так поняли, Уважаемый Господин, — сказал он. — Мне бы не хотелось, чтобы вы меня подозревали — особенно теперь, когда Господин Вассал Ник и вы вместе покидаете Кши-На.
Князь махнул рукой — и улыбнулся.
— Ник видит людей насквозь. А я никогда о тебе плохо и не думал. Ты — честный парень, Най, смелый, и ты — хороший боец… просто оказался не на месте и не вовремя. Не переживай из-за Третьего.
— Как он себя чувствует? — вырвалось у Ри-Ё само собой.
— Хорошо, — сказал Князь безмятежно. — Почти выздоровел. Отец отказал родичам Тви от дома из-за его безумной выходки… сейчас я думаю, что Тви мог бы убить Третьего на поединке, так что — всё к лучшему. Да, никакой придворной карьеры Третий, конечно, не сделает… но ты же знаешь, он… да что говорить, ты и сам понимаешь. Не боец он.
— Да.
Да, не боец. Воплощённая изысканность, поэт, художник — но не боец. Самое прекрасное лицо на свете, после, разве что, Государыни — воплощения Княгини Ночи на земле. Кисть, а не клинок. Неужели, думал Ри-Ё с сердечной болью, неужели Князь не понимает, что любой аристократ, гордящийся собственным родовым мечом, убьёт его чудесного брата на поединке — а не только этот Тви, благорождённый подлец?!
Князь коснулся плеча Ри-Ё кончиками пальцев.
— У тебя такое лицо, будто ты присутствуешь на похоронах, Най, — сказал он, смеясь. — Не переживай так. Третий — не сирота, слава Небесам, о нём есть кому позаботиться. Мать разговаривала с Господином Хе-И. Его единственный сын, последняя надежда рода, будет рубиться с Третьим, думая о сохранности его тела больше, чем о сохранности собственного, уверяю тебя. Он симпатичный парень, этот Ну-Эр из Семьи Хе-И, очень спокойный… а Третий рождён продуть поединок, ты, мне кажется, догадался…
Ри-Ё кивнул. Да, так и должно быть. Очень хорошо. Надо порадоваться. Снова кивнул и попытался улыбнуться. Князь сказал с сожалением:
— Третьему не следовало писать тебе писем, Най, прости его. Он вообразил себя романтическим героем — и, разумеется, не подумал о твоих чувствах. Я знаю, тебе досталось от аристократов… ни за что… Большей частью высокородные просто не берут чувств плебеев в расчёт, но в данном конкретном случае… Третий — вовсе не такой мерзавец, как может показаться. Дуралей просто. Дуралей с романтической блажью в голове.
У Ри-Ё хватило сил улыбнуться по-настоящему.
— Видите ли, Уважаемый Господин Л-Та, — сказал он, стараясь быть великолепно непринуждённым, как юные придворные кавалеры, — ваш Третий Брат, конечно, не совершал никаких опрометчивых поступков. Он просто развлекался, пытаясь научить меня салонному стихосложению… а потом убедился, что ремесло даётся мне лучше, чем светский лоск. Вот и всё.