– С ней говорить бессмысленно, – сказала она вполне дружелюбно. – Она ничего не знает, ничего не говорит. Мама, отпусти мужчине руку. – Мама улыбнулась. – Мама, отпусти мужчине руку.
Моя рука была освобождена, и мы заселились в два номера. Мы взяли ключи и договорились встретиться через полчаса. Моя комната выглядела примитивно и потрепанно: ожоги от сигарет были на всех мыслимых и немыслимых поверхностях, включая дверные косяки и туалетное сиденье; пятна на обоях и потолке рисовали в уме картину отчаянной смертельной схватки с участием большого количества кофе, но она показалась мне настоящим раем. Я позвонил Кацу и узнал, что его номер был еще хуже. Мы были безумно счастливы.
Мы приняли душ, надели самую чистую одежду, что смогли найти, и нетерпеливо направились к популярному соседнему ресторанчику под названием «Горный ресторан Джорджии». Парковка перед ним была заставлена грузовиками, а сам ресторан наполнен крупными мужчинами в бейсболках. У меня возникло чувство, что если бы я крикнул: «Братан, тебе тут звонят», то привстали бы все и сразу. Не скажу, что еда в этом ресторанчике была настолько вкусной, что определенно стоила посещения. Она была не лучшей даже по меркам Хайавасси, однако она точно имела разумную цену. За 5,5 долларов каждый из нас получил, как они это называют, «мясо и 3» (цифра три означала количество овощей), а также салат и десерт. Я взял курицу, фасоль, жареный картофель, и то, что в меню значилось как «брюква». До этого я никогда ее не ел и не уверен, что попробую когда-либо еще. Мы ели шумно, с удовольствием, и много раз просили добавки чая со льдом. Конечно, ключевым моментом пиршества стал десерт. В походе все мечтают о чем-то вкусном, обычно о сладком. Меня, например, поддерживала мысль о гигантском куске пирога. Его образ буквально завладел моим сознанием, и когда официантка подошла взять заказ, я с умоляющим взглядом, держа ее за руку, попросил принести самый большой кусок, который она могла бы отрезать, без риска быть уволенной. Она принесла мне громадный, липкий треугольник ярко-желтого лимонного пирога. Это был памятник всей пищевой технологии! Достаточно желтый для того, чтобы у вас разболелась голова, и достаточно сладкий, чтобы у вас закатились глаза – короче, все, что вы бы хотели получить от пирога при условии, что вкус и качество не входили в ваши требования. Как только я набросился на него, Кац нарушил долгое молчание, сказав с какой-то странной нервозностью:
– Знаешь, что я не могу перестать делать? Я не могу перестать всматриваться, не вошла ли сюда Мэри Эллен.
Я остановил полную блестящей и тягучей начинки вилку на полпути ко рту, взглянул на него и сперва не поверил своим глазам: его тарелка с десертом уже была пуста.
– Ты же не собираешься сказать, что скучаешь по ней, Стивен? – холодно спросил я, поднося пирог ко рту.
– Нет, – раздраженно ответил он, не оценив шутку. Он бессильно пытался отыскать слова, чтобы описать все свои смешанные чувства. – Мы же ее вроде как, сам знаешь, бросили, – наконец выпалил он.
Я задумался над таким обвинением.
– Вообще-то мы не вроде как бросили. Мы ее просто бросили. – Я совсем не разделял его чувств. – Ну и?
– Я просто как-то неловко себя чувствую… как-то неловко себя чувствую из-за того, что мы оставили ее одну в лесу. – И он скрестил руки, будто говоря: «Вот, я все сказал».
Я отложил вилку и задумался над его словами.
– Она сама пришла в лес одна, – сказал я. – Вообще-то мы не несем за нее ответственности, ты же понимаешь. То есть мы же не нанимались за ней следить.
Пока я это говорил, к своему ужасу, сам начал осознавать, что он прав. Мы бросили ее, оставили наедине с волками и медведями, им на потеху. Я был настолько поглощен своей дикой жаждой еды и нормальной кровати, что даже не успел задуматься о том, что ей может сулить наш внезапный уход. А сулил он, как вы понимаете, ночь в одиночестве среди шелестящих листьями деревьев, темноту и постоянное желание прислушиваться, не скрипнет ли где веточка или палка под тяжелой ногой или лапой. Я бы никому такого не пожелал. Мой взгляд упал на пирог, и я понял, что больше не хочу его.
– Может, она нашла кого-то, с кем можно было продолжить путь? – неубедительно предположил я.
– Ты сегодня кого-нибудь видел?
Он был прав. За весь день мы не встретили ни души.
– Она, наверное, все еще идет, – сказал Кац неожиданно возбужденно, – недоумевая, куда мы, черт возьми, пропали.
– Ой, перестань, – практически взмолился я, встревоженно отодвинув пирог еще на полдюйма.
Он сочувствующе кивнул, а после изменил выражение лица на удивительно обвинительное, будто всем своим видом говорил мне: «Если она умрет, это будет на твоей совести». Он был прав, ведь это был мой план. Моя вина.
Затем он наклонился ко мне и совершенно другим голосом спросил:
– Ты ведь не собираешься доедать свой пирог, могу я его взять?
Утром мы позавтракали в Hardee’s, который обнаружили через дорогу от нашего отеля, и поехали на такси до поворота на тропу. Мы больше не говорили о Мэри Эллен, да и вообще ни о чем не разговаривали. Одна мысль о возвращении в лес после городского комфорта отбивала всякое желание говорить. Нам сразу же предстоял крутой подъем, поэтому мы начали медленно, почти робко. Я всегда ужасно себя чувствую в первый день похода после перерыва. Впрочем, Кац ужасно себя чувствует каждый день. Все наши восстановленные городом силы куда-то улетучились прямо на первых шагах. Уже через пару минут мне показалось, что мы и не сходили с тропы. Вообще-то было даже хуже, ведь обычно мне не приходилось карабкаться вверх с желудком, забитым жирным завтраком из Hardee’s», который при первой же возможности просился наружу.
Мы уже полчаса как шли, когда встретили другого туриста – мужчину спортивного вида, который шел нам навстречу. Мы поинтересовались, не видел ли он девушку по имени Мэри Эллен в красной куртке с довольно громким голосом.
На его лице мелькнула тень осознания:
– Я не хочу показаться грубым, но та девушка, о которой вы говорите, не имеет привычки часто делать так? – Он зажал нос и издал пару ужасных звуков.
Мы активно закивали.
– Да, я переночевал с ней и парой парней вчера у Plumorchard Gap Shelter. – Он внимательно нас осмотрел и с сомнением спросил:
– Она ваша подруга?
– Нет, что вы, – ответили мы, открещиваясь от нее, как поступил бы любой разумный человек на нашем месте. – Она вроде как прицепилась к нам на пару дней.
Он понимающе кивнул и улыбнулся:
– Тот еще фрукт, неправда ли?
Мы улыбнулись в ответ.
– Все было настолько плохо? – спросил я.
На его лице отразилось выражение искренней боли. Затем, сопоставив все, он неожиданно сказал:
– Вы, должно быть, те самые ребята, о которых она рассказывала.
– Правда? – удивился Кац. – Что именно она рассказывала?
– Да ничего, – ответил он, подавляя улыбку, которая вынудила нас снова его спросить:
– Так что она рассказывала?
– Ничего, ничего. – Он продолжал улыбаться.
– Да что такое?
Он немного замялся.
– Так и быть. Она назвала вас парой толстых слабаков, которые ничего не смыслят в походах, и что она устала весь путь тащить вас на себе.
– Что она сказала? – в шоке переспросил Кац.
– Вообще, мне кажется, она использовала слово «ссыкло».
– Она назвала нас ссыклом? – сказал Кац. – Теперь я ее точно убью.
– Думаю, вы с легкостью найдете людей, которые помогут вам ее удержать, – отрешенно промолвил наш собеседник, вглядываясь в небо, и добавил: – Говорят, будет снег.
Я издал звук полный боли. Это было последнее, чего мы хотели.
– Правда? Сильный?
Он кивнул:
– Сантиметров 12–16. Чем выше в горы, тем больше снега. – Он приподнял брови, разделяя мои опасения. – Снег – это не просто препятствие, это реальная опасность.
Он выдержал паузу, чтобы мы смогли оценить все наши радужные перспективы, а после сказал:
– Стоит поторопиться.
Я понимающе кивнул. Ради этого мы и были снова в горах. Я посмотрел ему вслед, повернулся и увидел, как Кац мотает головой.
– Как она могла? После всего, что мы для нее сделали? – потом он заметил на себе мой взгляд и надломленным голосом спросил: – Что? – и еще более надрывно: – Что?
– Никогда, слышишь, никогда больше не мешай мне наслаждаться моим пирогом. Ты понял?
Он вздрогнул.
– Ага, договорились. Черт возьми! – И он медленно потащился дальше, ворча себе под нос.
Через два дня мы узнали, что Мэри Эллен выбралась из леса с полностью сбитыми ногами, попытавшись преодолеть 56 км за два дня. Это была плохая идея.
Глава VIФранклин
Восприятие расстояния кардинально меняется, когда ты проходишь его пешком. Полтора километра ощущаются нормально, пять километров уже кажутся довольно значительным путем, а пятнадцать – целой бесконечностью, восемьдесят – так совсем за пределами добра и зла. Только небольшая группа людей осознает, насколько действительно огромен мир, и эти люди – походники. И это восприятие в планетарных масштабах – наш маленький секрет.
Жизнь тоже становится предельно простой. Время перестает иметь какое-либо значение. Когда темно, ты идешь спать; когда встает солнце – ты начинаешь путь, а то, что между, то просто между.
Это и правда удивительно. Не иметь никаких обязательств, договоренностей, долгов или просто дел, никаких особых амбиций, только короткий список простых желаний. Ты существуешь в тихой монотонности, вне всякого гнева, «вдали от борьбы за место под солнцем» – как выразился путешественник и ботаник Вильям Бартрам. Все, что от тебя требуется, так это желание продолжать свой путь.
Нет никакого смысла спешить, потому что ты вообще-то никуда не направляешься. Насколько бы далеко ты ни продвинулся, ты всегда будешь в одном и том же месте – в лесу. Там, где ты был вчера, и там, где ты будешь завтра. Лес – это бесконечная черная дыра. Каждый изгиб дороги открывает новую панораму, неотличимую от других; при каждом взгляде на деревья ты наблюдаешь все еще единую переплетенную массу. И ты знаешь, что твой путь является огромным и бессмысленным кругом. И главное, что отчасти и это не важно.