разу понял, что это я.
– Тепло поднимается вверх, старина, – сказал он, – и когда я заберусь сюда, если я, черт возьми, это сделаю, то буду в шоколаде.
Я кивнул. Не было ни малейшего смысла перечить Кацу, когда он был на что-то нацелен. И, воспользовавшись случаем, подменил подушки.
В конечном счете, когда на его муки стало невозможно смотреть без слез, я с парой помощников затащил его на койку. Он грузно повалился на нее, и доски под ним тревожно затрещали, приводя в панику бедного, тихого мужчину, лежащего ниже. Объявив, что не имеет никакого желания покидать свое место до тех пор, пока не сойдет снег и весна не придет в горы, Кац повернулся к нам спиной и заснул.
С трудом дошагав до душевой, где с удовольствием помылся ледяной водой, я пошел в магазин и уселся у печки вместе с десятком остальных туристов. Ничего другого сделать было нельзя. Я съел две порции фирменного острого супа чили и послушал, о чем болтают собравшиеся. Говорили в основном Бадди и Дженсайн, причем это были гадости про предыдущих постояльцев, но все равно мне было приятно слышать любой другой голос помимо Каца.
– Вы бы их видели, – проворчала Дженсайн, убирая кусочек табачного листа с языка. – Ни спасибо тебе, ни пожалуйста. Не такие, как вы, парни. Вы, по сравнению с ними, это как глоток свежего воздуха, поверьте. Они засвинячили весь барак, не правда ли, Бадди? – И она передала эстафету Бадди.
– Мне пришлось с утра его драить целый час, – хмуро произнес он.
Нужно сказать, что его слова меня удивили, потому что барак выглядел так, будто в нем не убирались лет сто. Лужи стояли по всему полу, и кто-то, я не знаю кто, оставил старую грязную фланелевую рубашку, которая выглядела отвратительно.
– А еще они сожгли все дрова. Это были дрова на три дня, а они их сожгли за вчерашний день, ни веточки не оставили, – продолжил он.
– Мы были рады, когда они ушли, – подхватила Дженсайн. – Безумно рады. Совсем не такие, как вы, парни. Вы как глоток свежего воздуха, поверьте, – сказала она и отошла, чтобы ответить на телефонный звонок. Я сидел рядом с пацанами из Ратгерского университета, с которыми мы постоянно сталкивались со второго дня похода. Они сейчас жили в хижине, однако прошлую ночь провели в бараке. Один из них наклонился ко мне и прошептал:
– Она то же самое говорила вчера о людях, что были за день до этого. Она и завтра так про нас говорить будет. Вы знаете, нас вчера в том бараке набилось пятнадцать человек.
– Пятнадцать? – удивленно повторил я. Сегодня здесь нас было всего двенадцать. И это оказалось невыносимо. – Где же эти трое спали?
– На полу. И с них также потребовали по одиннадцать баксов. Как суп?
Я посмотрел на суп, будто до этого и не думал о нем. Впрочем, я и на самом деле действительно о нем не думал.
– Довольно дерьмовый вообще-то.
Он кивнул:
– Погоди, посмотрим на тебя, когда тебе придется его есть второй день кряду.
Когда я зашагал обратно к бараку, снег все еще шел, но уже гораздо слабее. Кац не спал. Он лежал на боку, курил выцыганенную сигарету и просил людей по мере надобности все ему передавать – ножницы, платок, спички, – а потом, когда он всем этим по очереди воспользовался, столь же последовательно забирать. Трое туристов стояли у окна и смотрели на снег. Беседа велась только о погоде. Было невозможно понять, когда мы выберемся отсюда. Все мы были в ловушке.
Мы безотрадно провели ночь, лежа на койках, едва освещенных отблеском танцующего в печке огня, поддерживаемого тем тихим мужчиной, который не мог или не изъявлял желания спать в кровати под покоившейся над ним храпящей тушей Каца. Он топил печь, погруженный в общую симфонию звуков ночи – вздохи, усталые выдохи, глубокий храп, нескончаемый предсмертный стон, исходящий от мужчины, который все-таки отведал чизстейка. И все это под монотонный свист поленьев в печи, будто исходящий из звуковой дорожки старого фильма. Мы проснемся совсем не отдохнувшими: в холоде, на угрюмой заре с падающим снегом, с перспективой весь день ничего не делать, разве что тусоваться в магазинчике или лежать на койке и читать старые выпуски «Ридерс дайджест», которыми была забита полка у двери. Потом прошел слушок, что энергичный парень по имени Зак, живущий в одной из хижин, каким-то образом добрался до Франклина, арендовал там мини-фургон и за скромную плату в пять долларов согласен подбросить нас до города. К сожалению и недовольству Бадди и Дженсайн, все мы решили спасаться бегством – заплатили и выехали. Четырнадцать человек погрузились в фургон и отправились навстречу далекому бесснежному городу Франклину.
Так мы обеспечили себе небольшие каникулы. Город оказался маленьким, скучным, удивительно невзрачным, но по большей части просто скучным – такое место, где ты ничего лучше не можешь придумать, чем пойти поглазеть на парней в погрузчиках, передвигающих бревна на складе лесоматериалов. В нем не было ни одной достопримечательности, негде было купить книжку или хотя бы журнал, который не был бы посвящен гоночным катерам, тачкам или пистолетам и боеприпасам. Город был заполнен туристами, которые спустились с гор и могли только апатично прогуливаться от закусочной до прачечной или раза два за день совершать паломничество до конца главной улицы, чтобы с отчаянием поглазеть на далекие, непроходимые, покрытые снегом вершины. Прогнозы не сулили ничего хорошего. Ходили слухи о двухметровых сугробах в Смоки. Было вполне вероятно, что потребуется еще несколько дней, чтобы тропа вновь стала проходимой.
Из-за одной этой мысли я впал в депрессию, которая усиливалась от понимания того, что для Каца такой расклад был раем: несколько дней праздного отдыха, в свободе от напряжения и проблем. К моему бескрайнему ужасу, он даже купил себе программу телепередач, дабы максимально эффективно провести ближайшие дни.
Мне не терпелось вернуться обратно на тропу и вновь ощутить вес рюкзака за спиной. Это то, зачем мы сюда пришли. Помимо того, мне было так скучно, что я мог в скором времени рехнуться. Я читал рекламные листовки в кафе, а после переворачивал их в надежде обнаружить еще хоть какой-нибудь текст. Еще я развлекался тем, что на складе лесоматериалов болтал с рабочими через забор. На третий день я стоял в «Бургер-Кинге» и внимательно изучал фотографии руководства и работников (отметив для себя забавный факт, что люди, работающие в общепите, всегда выглядят так, будто их мамаши переспали с мультяшным псом Гуфи), затем сделал шаг в сторону, чтобы рассмотреть доску почета с работниками месяца. Именно в тот момент я понял, что хочу как можно скорее выбраться из Франклина.
Двадцать минут спустя я объявил Кацу, что мы возвращаемся на тропу следующим утром. Услышав такое, он сначала изумился, а потом ужаснулся.
– Но в пятницу будут «Секретные материалы», – пробормотал он. – И я только что купил «Крем-соду».
– Какая душераздирающая трагедия! – ответил я с неподдельной улыбкой.
– Но ведь там снег. Мы никогда в жизни через него не продеремся.
Я пожал плечами, стараясь вложить оптимизм в это движение, но со стороны это казалось скорее жестом безразличия.
– Думаю, что у нас получится, – сказал я.
– А что, если нет? Что, если опять начнется буря? Как по мне, нам еще повезло, что мы выбрались оттуда живыми. – В его взгляде читалось отчаяние. – У меня восемнадцать банок «Крем-соды» в номере, – ляпнул он и сразу же пожалел о сказанном.
Я поднял бровь в изумлении:
– Восемнадцать? Ты что, решил здесь поселиться?
– На них была акция, – проворчал он в свою защиту и надулся.
– Слушай, Стивен, мне неприятно нарушать твои праздничные планы, но мы проделали весь этот путь не для того, чтобы пить газировку и смотреть телевизор.
– Но и не для того, чтобы подохнуть, – сказал он, но больше не спорил.
Мы отправились в путь, и нам повезло. Снег был глубоким, но через него можно было идти. Какой-то одинокий турист, видимо, еще более нетерпеливый, чем я, успел пройти впереди нас и проделал небольшую дорожку, что значительно облегчило наш путь. На крутых подъемах было довольно скользко. Кац постоянно тащился позади, падал и не переставал смачно материться. Время от времени на более высоких участках нам приходилось обходить огромные сугробы, но ни разу нам не встретилось место, где бы мы не смогли пройти.
А погода неожиданно оживилась. Вышло солнце, воздух становился все теплее и приятнее, небольшие горные ручейки ожили, наполнившись журчащей талой водой. Я даже услышал робкое пение птиц. На высоте больше тысячи метров снег все еще лежал, воздух все еще был прохладным, но ниже снег с каждым днем все уменьшался и уменьшался, а уже на третий день он остался лежать лишь в самых темных расщелинах. Все действительно было не так уж и плохо, однако Кац не хотел этого признавать. Я же просто шел вперед. Я был безумно счастлив.
Глава VIIГрейт-Смоки-Маунтинс
Следующие два дня Кац почти не говорил со мной. Через день в девять вечера из его палатки раздался небывалый звук. Это был хлопок открывающейся банки. Он произнес с вызовом:
– Знаешь, что это было, Брайсон? «Крем-сода». А знаешь, что еще? Я ее сейчас выпью и не дам тебе ни капли. А знаешь, что еще? Она безумно вкусная. – Затем последовал намеренно громкий причмокивающий звук. – М-м-м, м-м-м, пре-лест-но. – И еще один глоток. – Знаешь, почему я пью ее сейчас? Потому что уже девять вечера. А это время «Секретных материалов» – моего любимого сериала всех времен.
Громко прозвучал звук еще одного весьма продолжительного глотка, затем послышался скрип раскрывающейся молнии на палатке, за ним последовали глухой удар пустой банки о землю и звук закрывающейся молнии.
– Дружище, это было так классно, а теперь пошел в жопу и спокойной ночи.
На этом все закончилось. Наутро он был полностью в порядке.
Кац так и не проникся нашими походами, но все же чертовски старался это сделать. Временами, я думаю, он видел в этом что-то – нечто неуловимое, фундаментальное – то, что делало наше пребывание в лесу почти приятным. Иногда он мог восхититься видом или понаблюдать за удивительными красотами природы, но в основном поход для него являлся долгим, утомительным, грязным и бессмысленным занятием, находящимся весьма далеко за пределами его зоны комфорта. Тем временем я был всецело погружен в сам процесс преодоления и продвижения вперед, который приносил мне подлинное удовлетворение. Моя врожденная рассеянность, особенно сильно проявившаяся в походе, порой поражала Каца, иногда забавляла, но чаще всего доводила его до белого каления.