На четвертый день после расставания с Франклином я сидел на большом зеленом камне в ожидании Каца, когда осознал, что уже слишком давно его не видел. И тут он наконец появился. При этом выглядел мой компаньон еще более потрепанным, чем обычно. Куски веток в волосах, новая заметная дыра на рубашке и следы крови на лбу. Он скинул рюкзак и сел рядом со мной, держа в руках бутылку воды. Отхлебнув приличный глоток и вытерев лоб, он посмотрел на оставшуюся кровь на руке и в конце концов спросил:
– Как ты умудрился пройти мимо того дерева?
– Какого дерева?
– Того упавшего дерева, что лежит на выступе.
На минуту я задумался:
– Я такого не помню.
– Как ты можешь его не помнить? Оно преграждало путь, черт возьми!
Я вновь задумался, а затем с извиняющимся видом покачал головой. Я видел, что его сейчас разорвет от злости.
– Примерно в трехстах метрах от нас, – он остановился в ожидании моего осознания, которое, к его удивлению, не приходило. – С одной стороны крутой обрыв, с другой – заросли колючего кустарника, через которые невозможно пройти, а посередине – большое упавшее дерево. Ты должен был его заметить.
– Где именно это было? – спросил я, пытаясь тянуть время.
Кац не мог сдержать свой гнев:
– Боже мой, да там, где с одной стороны обрыв, с другой заросли, а между ними огромный поваленный дуб, примерно вот столько от земли, – и он показал расстояние сантиметров в тридцать пять. И вновь оказался поражен моим озадаченным видом.
– Брайсон, я не знаю, что за таблетки ты принимаешь, но я должен их попробовать. Дерево было слишком высокое, чтобы забраться на него, и слишком низко лежало, чтобы проползти под ним, и никакого другого пути не было. Я потратил полчаса, чтобы перелезть через него, я весь и везде порезался, пока делал это. Как ты мог не запомнить?
– Может, я вспомню это дерево немного позже, – с робкой надеждой в голосе ответил я. Кац покачал головой с грустным видом. Я никогда не понимал, почему именно его так выводила из себя моя рассеянность: он либо считал, что я специально притворяюсь тупым, чтобы раздражать его, либо пытался таким образом обмануть трудности – просто не замечая их. После этого разговора я пообещал себе некоторое время быть более наблюдательным и не уходить в себя, чтобы не усиливать его гнев.
И это оказалось правильным решением, потому что через два часа нам посчастливилось испытать тот самый момент облегчения, который так редок в любом походе. Мы шли вдоль вершины горы под названием Хай-топ, когда вдруг деревья расступились, и перед нами предстал вид, от которого захватывало дух. Внезапно мы перенеслись в другой мир, в мир, наполненный высокими и массивными скалистыми горами, мир с погруженными в туман и уходящими где-то вдали в хмурые облака вершинами. Эта картина одновременно пугала и манила. Перед нами предстали Смоки-Маунтинс.
Ниже, сжатое между долинами, лежало озеро Фонтана. Длинное и похожее на фьорд, оно поблескивало светло-зеленой водой. В западной части, где в него впадает река Литл-Теннесси, возвышалась 150-метровая плотина построенной еще в тридцатых годах прошлого века гидроэлектростанции. Это была самая высокая дамба к востоку от Миссисипи, привлекающая внимание людей, влюбленных в поэтику бетона. Мы поспешили вниз по тропе к плотине с надеждой найти там туристический центр, в котором, скорее всего, имелось кафе и другие радости цивилизованного мира. По крайней мере, мы мечтали, что там найдутся автоматы с едой и туалеты, где можно постирать вещи, набрать воды, взглянуть на себя в зеркало и наконец привести себя в порядок.
Там действительно оказался туристический центр, но он был закрыт. Объявление на стекле гласило, что он будет закрыт еще месяц. Автоматы с едой были пусты и вообще не подключены к сети. А главное, к нашему ужасу, туалеты были заколочены. Кац нашел кран с внешней стороны здания, но вода была перекрыта. Мы вздохнули, обменялись мужественным, но при этом глубоко трагичным взглядом и продолжили путь.
Тропа пересекала озеро в высшей точке плотины. Горы перед нами оказались не такими уж и высокими, но те, что были позади, возвышаясь, были похожи на очертания неведомого зверя. С одного лишь взгляда стало понятно, что мы находимся на тропе в царство красоты и трудностей. Граница национального парка Грейт-Смоки-Маунтинс проходила по дальнему берегу озера. Впереди лежали две тысячи квадратных километров густого высокогорного леса, семь дней пути и 115 км сурового похода, прежде чем мы снова сможем познать радости цивилизации – от чизбургеров и колы, до унитазов и теплого душа. По крайней мере, мы мечтали отправиться обратно свежими и умытыми. Я не признался Кацу, что нам предстояло пройти траверсом 16 вершин высотой свыше полутора тысяч метров, включая Клингманс-Доум – самую высокую точку Аппалачской тропы, находящуюся на высоте 2025 м (что лишь на 12 м ниже рядом стоящей горы Митчел, самой высокой на востоке США). Я был возбужден и прямо горел желанием. Казалось, даже Кац был взбудоражен. И если честно, тут было от чего возбудиться.
Во-первых, мы вошли уже в третий по счету штат – Теннесси, что всегда приносит чувство удовлетворения проделанным путем. Практически на протяжении всей тропы вдоль Смокис была обозначена граница Северной Каролины и Теннесси. Мне это очень нравилось. Нравилась сама возможность стоять правой ногой в одном штате, а левой в другом в любой момент, когда мне этого захочется (а это случалось частенько), сидеть во время привала на бревне в Теннесси или на камне в Северной Каролине, или же мочиться поперек границы и так далее. Во-вторых, у нас вызывали интерес все те вещи, которые могли встретиться в этих огромных, темных, легендарных горах: гигантские саламандры, высокие тюльпанные деревья, знаменитые грибы, похожие на вырезанные из тыквы на Хеллоуин фонари. Эти грибы светятся в темноте зеленым флюоресцентным цветом, который еще называют «ложным огнем». Возможно, мы могли бы повстречать медведя (с подветренной стороны, на безопасном расстоянии, который бы не замечал меня и был заинтересован лишь Кацем или никем из нас). Но в первую очередь в нас горела надежда или даже уверенность, что родник где-то близко, что с каждым днем мы оказываемся все ближе и ближе к нему и что сейчас в раю гор Смоки он наконец вырвется из скал.
Грейт-Смоки-Маунтинс – это действительно рай. Мы оказались в лесу, который ботаники называют «лучшим смешанным мезофитным лесом в мире». В этом краю имеется поразительное разнообразие растительного мира: более полутора тысяч видов полевых цветов, тысяча наименований кустарника, 530 мхов и лишайников, две тысячи разновидностей грибов. Здесь произрастает 130 видов деревьев, когда во всей Европе их насчитывается лишь 85.
Такому чрезмерному изобилию эти леса обязаны глубокой глинистой почве, укрытым от ненастий долинам (местные называют их убежищами), а также теплому и влажному климату, что создает тот самый синеватый туман, который дал название всему краю – краю Туманных гор. А еще самое важное – это направление самих Аппалачей с севера на юг. Дело в том, что в последний ледниковый период льды шли из Арктики, поэтому северная растительность по всему миру распространилась на юг. Но в Европе бесчисленное количество видов растений разбилось о непроходимые Альпы и другие горы, поэтому северные растения для Запада были утрачены навсегда. А на востоке Северной Америки не было подобных препятствий, так что деревья и другие растения шли через реки, долины и горы до тех пор, пока не попали в благоприятное убежище Грейт-Смоки-Маунтинс. Когда же ледяные покровы отошли назад, северные деревья начали свой долгий путь в родные земли. Некоторые деревья, такие как туя и рододендрон, только сейчас достигли дома, что указывает на то, что ледяной покров исчез здесь совсем недавно.
Богатая растительная жизнь, в свою очередь, образует столь же богатый животный мир. В этом крае насчитывается 67 видов млекопитающих, более 200 типов птиц и 80 видов рептилий и амфибий – это больше, чем где бы то ни было на Земле. Но прежде всего Грейт-Смоки-Маунтинс известны обитающими здесь медведями. По расчетам, на данной территории живет примерно от 400 до 600 бурых медведей. Это не такое уж и большое число, но они доставляют массу проблем из-за того, что полностью потеряли страх перед людьми. Практически девять миллионов людей в год приезжают в этот район, многие из них устраивают пикники. И поэтому медведи начали ассоциировать людей с едой. По правде говоря, для медведей люди – большие существа в бейсболках, которые выставляют кучу еды на столы, немного вопят, а затем неспешно берут камеру, чтобы запечатлеть, как «мишка» залезает на стол и начинает уминать их картошку и шоколадный торт. И хотя медведю глубоко безразлично внимание людей с видеокамерами, зевакам так и хочется пообщаться со зверем поближе. И увы, но обычно какой-нибудь дурак рано или поздно решает подойти к медведю и пробует погладить его или угостить печеньем. Описан даже случай, когда женщина специально намазала медом руки своему ребенку, чтобы медведь облизнул их на видео. Не осознав гениальной режиссерской находки дамы, медведь откусил ребенку руку.
Примерно 12 человек ежегодно получают травмы, как правило – на пикниках, обычно – по глупости или в случаях, когда медведь становится агрессивен и опасен. Егерям приходится усмирять и пичкать их транквилизаторами, связывать и перевозить в отдаленные районы, подальше от дорог и пикников, и уже там выпускать на волю. Короче, здешние медведи полностью привыкли и к людям, и к человеческой еде. У кого же они пытаются отобрать еду в дикой местности? Правильно, у таких бедолаг, как мы с Кацем. В истории походов по Аппалачской тропе известно множество случаев нападения медведей на походников именно в отдаленных районах Грейт-Смоки-Маунтинс.
С этими веселыми мыслями мы и отправились в высокий и густой лес, покрывающий гору Шакстек. Я держался к Кацу ближе, чем обычно, держа свою трость как дубинку. Он, конечно, в этой связи считал меня полным идиотом.