И он выпрыгнул под дождь. Я поспешно начал одеваться в полной тишине под неловко отведенными взглядами, а после спрыгнул вниз, коротко и безразлично попрощавшись. Мы поставили свои палатки примерно в тридцати ярдах от домика. Нужно сказать, что это не самый легкий и приятный процесс, если льет сильный дождь, и забрались внутрь. Перед тем как мы закончили, голоса из приюта усилились и нас удостоили громким победным смехом. Они шумели дотемна, потом пьяно шумели до утра. Я представлял, что вдруг они почувствуют угрызение совести и дадут нам небольшой примирительный подарок, например, кекс или хот-дог, но они этого не сделали.
Когда мы проснулись утром, дождь прекратился, хотя все вокруг еще было совсем невзрачным и тоскливым, и вода капала с деревьев. Мы не стали заморачиваться насчет кофе, потому что просто хотели поскорее отсюда убраться. Мы сложили палатки и собрали вещи. Кац пошел забрать футболку с сушилки и доложил, что шесть наших «друзей» преспокойно спят. Он презрительно добавил, что обнаружил там две пустые бутылки из-под бурбона.
Мы подняли рюкзаки и тронулись в путь по тропе. И только отошли от лагеря примерно сотни четыре метров, как вдруг Кац остановил меня.
– Помнишь ту женщину, которая сказала: «О, нам что, надо делиться?» – и спихнула наши вещи в самый конец веревки? – спросил он.
Я кивнул. Конечно же, я ее помнил.
– Я не то чтобы сильно этим горжусь, а еще я хочу, чтобы ты меня понял. Но когда я пришел за своей футболкой, то заметил, что ее ботинки стоят прямо у края и, ну, я сделал что-то не очень хорошее.
– Что? – Я пытался себе представить что, но не смог.
Он раскрыл кулак. Там лежала пара замшевых шнурков. Он широко и победно улыбнулся, а потом спрятал их в карман и зашагал дальше.
Глава XIIIКонец великого приключения
А теперь о том, как закончилось начало нашего великого приключения. Мы прошли 29 км до Фронт Ройяль, где моя жена должна была забрать нас через два дня, если бы смогла найти дорогу от Нью-Гэмпшира через неизведанные места.
Мне надо было на месяц отвлечься на другие дела. А главное – попытаться убедить американцев купить мою книгу, хотя в ней почти ничего и не было о безуспешной попытке сбросить вес, о беге с волками, о процветании среди нервозности или о суде над О’Джей Симпсоном (несмотря на это, было продано более 60 экземпляров). Кац собирался вернуться в Де-Мойн, где ему предложили строить дома, но он обещал вернуться в августе и пройти со мной по очень известной тропе «Сто миль дикой природы» в Мэне.
В какой-то момент, в самом начале путешествия, он говорил о том, что хочет пройти всю тропу в одиночестве, пока я не присоединюсь к нему в июне, но когда я вспомнил об этом сейчас, он лишь усмехнулся и пригласил меня вернуться в реальный мир, когда я этого захочу.
«Честно говоря, мне удивительно, что мы так далеко зашли», – сказал он. И был прав. Мы прошли 800 км, то есть миллион с четвертью шагов. У нас были причины этим гордиться. Мы теперь были настоящими путешественниками. Мы какали в лесах и спали с медведями. Мы стали, и теперь уж навсегда, маунтинменами – искателями приключений.
Смертельно уставшие, к семи мы добрались до Фронт Ройяля и сразу пошли в первый попавшийся мотель. Он был ужасным, но дешевым. Кровати провисли, телевизоры рябили, словно в них одновременно сломался какой-то компонент, а моя дверь вообще не запиралась. Выглядело все так, словно она была заперта, но если ты снаружи нажимал на нее пальцем, она мгновенно распахивалась. На пару секунд это привело меня в замешательство, но потом я понял, что вряд ли кому-то нужны мои вещи, так что я захлопнул дверь и отправился к Кацу, и мы пошли ужинать. Мы поели в стейк-хаусе ниже по улице, а потом валялись и смотрели телевизор.
С утра пораньше я пошел в K-mart и купил там два новых комплекта одежды: носки, белье, джинсы, кеды, платки и две самых бодрых рубашки, которые только смог найти (одна с якорями и лодками, вторая – с достопримечательностями Европы). Я вернулся в мотель, отдал Кацу половину (он был в восторге), потом пошел к себе в номер и надел новое облачение. Через десять минут мы встретились на парковке, красивые и модные, и обменялись льстивыми комментариями. Нам нужно было убить целый день, так что мы позавтракали, вдумчиво и медленно прошлись по центральной деловой улице, потыкались по магазинам, нашли походный магазин, где я купил такую же палку, как потерял, а в полдень решили все-таки прогуляться. В итоге это мы и сделали.
Мы нашли несколько железнодорожных путей, которые следовали поворотам реки Шенандоа. Нет ничего более приятного, ничего более летнего, чем гулять вдоль по рельсам в новой рубашке. Мы шли бесцельно, не торопясь, два маунтинмена на каникулах, болтая ни о чем, иногда сходя с рельсов, чтобы пропустить товарный поезд, шли, наслаждаясь солнечным светом, бесконечным серебристым блеском рельсов и простым удовольствием от ходьбы без устали. Мы шли почти до заката. Это был прекрасный способ завершить путешествие.
Утром мы отправились завтракать, а затем, как под пыткой, три часа стояли рядом с дорогой, пытаясь углядеть конкретную машину с сияющими лицами, по которым я так сильно скучал. Думаю, вы можете представить себе сцену встречи: радостные объятия, бессвязные диалоги о том, как сложно было найти поворот и мотель; восхищение тем, в какой прекрасной форме находится папа; менее восторженная реакция на мою новую рубашку; внезапное воспоминание о Каце (который застенчиво стоял на обочине); взъерошивание волос, да и вообще вся эта радостная суета по поводу того, что мы наконец вместе.
Мы привезли Каца в Национальный аэропорт в Вашингтоне, где он сел на вечерний рейс до Де-Мойна. В аэропорту я осознал, что мы в одно мгновение оказались в разных вселенных: он в «Где тут проверка паспортов?», а я в мыслях о том, что меня ждет моя семья, что машину мы припарковали плохо и что в Вашингтоне сейчас час пик. Так что расстались мы странно, почти без эмоций, с пожеланием хорошо долететь и обещанием снова встретиться в августе. Когда он улетел, мне стало грустно, но потом я вернулся в машину, увидел жену и детей и сразу же забыл о нем на несколько недель.
Был конец мая, почти июнь, когда я вернулся на дорогу. Я пошел погулять в лес недалеко от дома, с бутылкой воды, двумя сандвичами с арахисовым маслом, картой (для проформы) и ничем больше. Стояло лето, так что леса были полны зелени, птичьих трелей, москитов и мух. Я прошел восемь километров по холмам через лес к городу Этна, там сел за старым кладбищем, съел свои сандвичи, собрался и пошел назад. Я вернулся еще до ланча. И понял, что все было не так.
Назавтра я поехал к горе Мусилоке, которая находится в восемьдесяти километрах от моего дома, на южной части Белых гор. Мусилоке – замечательная гора, одна из самых красивых в Новой Англии, по-львиному величественная и прекрасная, но находится она не пойми где, так что мало кого привлекает. Принадлежит она Дармутскому колледжу Ганновера, студенты которого присматривали за ней как могли с начала века. Именно на этой горе Дартмут впервые в Америке провел соревнования по горным лыжам, а первый национальный чемпионат был проведен здесь в 1933 году. Но гора была слишком далеко, и вскоре соревнования переехали в другие горы – поближе к дорогам, а Мусилоке снова была забыта. Сегодня вы и не подумаете предположить, что когда-то она знавала лучшие дни.
Я припарковался на маленькой грязной парковке, один, и отправился в лес. В этот раз я взял с собой воду, сандвичи с арахисовым маслом, карту и спрей от комаров. Гора Мусилоке в высоту составляет полтора километра, и в общем достаточно крутая. Я прошел ее налегке и не останавливаясь. Для меня это был новый и удивительный опыт. Вид с вершины меня впечатлил, но без Каца и полного рюкзака это все равно было не то. Домой я вернулся в четыре часа дня. Не так, все было не так. Не может такого быть, чтобы ты шел по Аппалачской тропе, а потом пошел домой косить траву.
Так что я решил вернуться на тропу. Проблема заключалась в том, что на АТ почти невозможно было вернуться без чьей-либо помощи. Я мог долететь до Вашингтона, Ньюарка, Скрэнтона или Уилкис-Барре, да до любого города, расположенного недалеко от тропы, но все равно я оказался бы очень далеко от самой тропы. Я не мог попросить жену довезти меня до Вирджинии или Пенсильвании, это выглядело примерно так же, как попросить ее довезти меня до Дюссельдорфа. Так что решил поехать сам. Я бы припарковался где-нибудь, день-другой шел по холмам, вернулся, а потом снова поехал бы дальше. Я подозревал, что это на деле будет выглядеть немного глупо, даже не совсем нормально, и я в чем-то оказался прав, но лучшего варианта у меня просто не было.
Таким образом, в первую неделю июня я снова стоял на берегах Шенандоа в Харперс-Ферри в Западной Вирджинии.
Харперс-Ферри по нескольким причинам является весьма увлекательным местом. Во-первых, там очень мило. Там находится Национальный исторический парк, а это значит, что данное место охраняется государством, поэтому там нет ни Pizza Hut, ни McDonald’s, ни Burger King и даже постоянных жителей как минимум, в нижней, более старой части города. Вместо этого тут можно увидеть восстановленные дома с памятными табличками. Так что особой живости тут не найдешь, зато есть ощущение замершего момента. При этом ты сразу понимаешь, что в этом городе очень приятно было бы жить, если бы люди могли существовать где-либо без Pizza Hut и Taco Bell (я вот думаю, что могли бы, и не менее полутора лет), но в итоге ты приходишь к выводу, что это все-таки несколько искусственный город, чудесным образом расположенный среди крутых холмов в месте слияния рек Шенандоа и Потомак.
И раз мы оказались в Национальном историческом парке, то, естественно, попали в историческое место. Именно в Харперс-Ферри известный аболиционист Джон Браун решил освободить американских рабов и создать свою собственную новую нацию в северо-западной Вирджинии. Это было достаточно амбициозной идеей хотя бы потому, что его команда насчитывала всего два десятка человек. В итоге 16 октября 1859 года он и его маленькая группа пробрались в город под покровом темноты, захватили без сопротивления федеральный арсенал (его охранял только один человек), но все равно ухитрились убить случайного прохожего, который по иронии судьбы был освобожденным черным рабом. Когда все узнали, что федеральный арсенал со 100 тысячами ружей и огромным количеством прочего оружия находится в руках маленькой компании безумцев, президент Джеймс Бьюкенен вызвал подполковника Роберта Ли, который тогда был еще верным солдатом США, чтобы тот решил вопрос. У Ли и его людей победа над повстанцами заняла примерно три минуты. Брауна захватили живым, допросили и приговорили к повешению.