четыре тысячи квадратных метров, из которой и валил густой белый дым, тот самый дым, который можно увидеть при сжигании старых одеял или шин. Сложно было через эту завесу вычислить глубину дыры. Земля была теплой и слегка прикрытой пеплом.
Я вернулся ко входу. На старой дороге стояло заграждение, а новая огибала холм и город. Я перешагнул через барьер и пошел по старому шоссе номер 61. Через асфальт пробивалась трава, но все-таки казалось, что дорогой пользуются. С обеих сторон дороги земля дымилась как после лесного пожара. Примерно в 50 метрах от меня в центре дороги появилась трещина, а вскоре она превратилась в дымящийся провал шириной в несколько сантиметров. В некоторых местах дорога с одной стороны трещин просела или вообще превратилась в яму. Время от времени я всматривался в трещины, но не мог увидеть их глубины из-за дыма, который ел глаза, когда ветерок менял направление.
Я шел еще несколько минут, внимательно исследуя шрамы, покрывавшие эту землю, словно работал каким-то инспектором дорог. Через некоторое время до меня дошло, что я нахожусь в центре, прямо совсем в центре земли, под которой вот уже 34 года горит уголь, и меня от этого пожара отделяет лишь тонкая корочка асфальта. Скажем прямо, не самое лучшее место. Может быть, у меня разыгралось воображение, но земля вдруг показалась мне похожей на губку и теплой, как будто я шел по матрасу. Испугавшись, я быстро убрался в машину.
Казалось странным, что я или еще какой-нибудь тупица может легко приехать в такое опасное место, как Сентрейлия, но тут и правда не было ничего, что могло бы это предотвратить. Что еще более странно, так это то, что эвакуация Сентрейлии не была полной. Те, кто хотел остаться, могли остаться, и в итоге кто-то так и сделал. Я вернулся в машину и поехал к одинокому дому в центре города. Дом был покрашен в бледно-зеленый цвет и выглядел так, что за ним явно ухаживали. На подоконниках стояли искусственные цветы и прочие скромные украшения, а рядом с недавно покрашенным крыльцом росли бархатцы. Но возле дома не было машины, и на мой звонок тоже никто не ответил.
Еще несколько домов, как я понял, подойдя поближе, были необитаемы. Два из них были заколочены и увешаны знаками: «ОПАСНО». В пяти или шести остальных, включая три дома, стоящих рядом, явно кто-то жил. В одном в саду даже лежали детские игрушки (кто вообще будет растить детей в таком месте?), но сколько я ни звонил, так ничего и не добился. Все были либо на работе, либо, возможно, лежали мертвыми на кухне. Казалось очень странным, что кому-то разрешили тут остаться, но Америка – удивительная страна, где принимают во внимание частную свободу. В одном доме я постучал в дверь и заметил, как дернулась занавеска, но был в этом не уверен. Кто знает, насколько сильно можно свихнуться, прожив три десятка лет над адом и постоянно дыша углекислым газом? Возможно, правда, что они просто устали от любопытных путешественников, которые шатались по окрестностям и считали их город просто любопытной достопримечательностью. Я даже порадовался тому, что на стук никто не отвечал, так как совершенно не знал, что же у них спросить.
Было уже сильно за полдень, так что я проехал около восьми километров к ближайшему городу. Это был Маунт-Кармель – маленький живой городок, хотя и немного старомодный. На его главной улице были машины, а на тротуарах пешеходы, идущие по своим делам. Я пообедал в Academy Luncheonette and Sporting Goods Store. Это, наверное, единственное место в Америке, где можно пялиться на спортсменов, поедая сандвич с тунцом. После чего собрался вернуться на поиски АТ, но когда шел обратно в машину, увидел библиотеку и зашел туда спросить про Сентрейлию.
У них была информация: целых три толстых папки, набитых газетными и журнальными вырезками с 1979 по 1981 год. Именно тогда Сентрейлия как раз привлекла к себе внимание всей Америки, особенно когда маленький мальчик Тодд Домбовски был почти проглочен землей в саду у своей бабушки.
Там еще имелась тонкая книжечка по истории Сентрейлии, которая должна была быть выпущена к столетию города, прямо перед пожаром. В ней было много фотографий бурлящего города, не абсолютно такого же, в котором была библиотека, но в чем-то схожего с ним, только с разницей в три с чем-то десятка лет. Я забыл о том, как давно был этот 1960 год. Все мужчины на фото были в шляпах, женщины и девочки – в пышных юбках. Никто, конечно, не знал, что их приятный городок обречен. Было почти невозможно связать полное жизни место с фотографий с пустым полем, от которого я только что уехал.
Когда я складывал все обратно в папки, на пол спланировала вырезка. Это была статья из «Newsweek». Кто-то подчеркнул короткий параграф в конце статьи и поставил три восклицательных знака на полях. Это была цитата из наблюдений за пожаром в шахте. В ней писалось о том, что если пожар будет продолжаться в том же темпе, то углю под Сентрейлией гореть еще тысячу лет.
Так вышло, что в нескольких километрах от Сентрейлии находилось еще одно странное место, о котором я много слышал и хотел на него посмотреть. Это склон горы в долине Лехай, который был так сильно загрязнен цинком, что там полностью исчезла вся растительность. Я услышал об этом от Джона Коннолли, который говорил, что гора находится где-то рядом с Палмертоном, так что я выдвинулся туда на следующее утро. Палмертон – довольно крупный город, мрачный и индустриальный, но и у него есть свои приятные моменты, например, пара больших солидных зданий начала ХХ века, которые излучали собой уверенность, а также приятная центральная площадь и деловой район, находящийся явно не в лучшем состоянии, но пытающийся прийти в себя. Фон города составляли большие, похожие на тюрьмы фабрики, которых на первый взгляд было очень много. В одной из частей города мне показалось, что я нашел свою цель. Это был широкий и крутой кусок горы длиной в несколько километров и высотой в полкилометра, на котором напрочь отсутствовала какая-либо растительность. Рядом с дорогой имелась парковка, а метрах в ста от нее возвышалась фабрика. Я припарковался, вылез из машины, осмотрелся и открыл рот. Это на самом деле впечатляло.
Пока я так стоял и смотрел, из будки охраны вылез толстяк в форме и пошел ко мне с грозным видом:
– Че ты тут делаешь? – пролаял он.
– Извините? – ответил я, несколько ошарашенный. – Смотрю на холм.
– Запрещено!
– Запрещено смотреть на холм?
– Тут запрещено, это частная собственность.
– Извините, не знал.
– Ну, читайте. Она частная. Так на знаке написано, – и он показал на знак, на котором не было написано ничего, и на секунду замолчал. – Короче, частная.
– Извините, не знал, – снова сказал я, пока не понимая, насколько серьезно он относится к своим обязанностям. Я все еще смотрел на холм.
– Удивительно, правда?
– Что?
– Гора. Тут же нет ни одного растения.
– Я не замечал. Мне не за это платят.
– Посмотрите как-нибудь. Думаю, что вы удивитесь. Так что, тут цинк обрабатывают? – спросил я, кивая на здания за его плечом.
Он подозрительно посмотрел на меня:
– Зачем тебе это знать?
– У меня цинк закончился, – и я вернул ему взгляд.
Он посмотрел на меня искоса, словно говоря: «Умный нашелся, да?», затем внезапно и решительно сказал:
– Думаю, мне нужно узнать твое имя. – Он натужно вытащил записную книжку и карандаш из заднего кармана.
– Что, только потому, что я спросил про фабрику?
– Нет, потому что на частную территорию проник.
– Я не знал, что она частная, тут даже знака нет.
Он поднял карандаш:
– Имя?
– Не смешите меня.
– Сэр, вы проникли на частную территорию. Вы собираетесь сообщить мне свое имя?
– Нет.
Мы немного попрепирались. В итоге он разочарованно покачал головой и сказал:
– Вы сами напросились. – Он вытащил рацию, расправил антенну и включил. А я… я слишком поздно понял, что именно об этом он мечтал на протяжении долгих и однообразных часов, проведенных в одиночестве в будке охраны.
– Джей Ди? – сказал он в приемник. – Это Лютер. У меня тут нарушитель.
– Что вы делаете?
– Конфискую ваш транспорт.
– Не смешите меня. Я просто ненадолго съехал с дороги. Я уже уезжаю.
Я сел в машину, завел двигатель и собрался уехать, но он загородил дорогу. Я высунулся из окна:
– Пардон.
Но он не двигался. Он просто стоял ко мне спиной, скрестив руки, не обращая на меня внимания. Я погудел, но он не реагировал. Я высунулся из окна и сказал:
– Хорошо, я скажу вам свое имя.
– Слишком поздно.
– О господи, – пробормотал я и потом снова сказал ему в окно: – Пожалуйста? – и опять, – Пожалуйста, парень, ну? – Но он уже не собирался менять линию поведения.
Я снова обратился к нему:
– Слушай, у них в описании работы написано «придурок» или тебе надо было на курсы ходить? – Затем я выдохнул очень плохое слово, сел и стал злиться.
Через полминуты приехала машина, из которой вышел человек в темных очках. Он был в такой же форме, но лет на 10–15 старше и намного опрятнее. Он выглядел как опытный сержант.
– Проблемы? – спросил «сержант», глядя то на меня, то на Лютера.
– Может, вы мне поможете? – сказал я очень вежливо. – Я ищу Аппалачскую тропу. Этот джентльмен говорит, что я нарушитель.
– Джей Ди, он смотрел на холм, – толстяк сказал это очень взволнованно, но Джей Ди поднял руку, чтобы его успокоить, потом повернулся ко мне: – Вы походник?
– Да, сэр, – я показал на рюкзак на заднем сиденье. – Я просто хотел уточнить, где я, но тут мне заявили (я разочарованно хохотнул), что я нарушитель и что у меня забирают машину.
– Джей Ди, этот парень смотрел на холм и задавал вопросы.
Но Джей Ди снова поднял руку.
– Куда направляетесь?
Я сказал. Он кивнул.
– Тогда вам надо проехать дальше по дороге около шести километров до Литт-Гэп и повернуть направо к Дэнилсвиллю. На вершине холма увидите тропу. Вы ее не пропустите.