– Да, я согласен, – усмехнулся он.
Я потянулся к нему и как-то глупо и дружелюбно ткнул его в плечо. Он воспринял мой жест с радостью.
– И знаешь, в чем вся хрень? – Он задал вопрос, будто бы собирался с силами. – Я бы убил сейчас за ужин у телевизора. Правда-правда.
Мы засмеялись.
– Готовый ужин «Голодающий холостяк» с пластиковыми потрохами и горячей подливкой. Ммммммммм. Я бы оставил твою тощую задницу здесь в обмен на один лишь запах этого блаженства. – После этого он протер глаза, воскликнул: – Ах, к черту! – И подошел к краю обрыва, чтобы помочиться.
Я посмотрел на него, старого и уставшего, и подумал, что же такого мы забыли здесь, на вершине. Ведь мы уже не были мальчишками.
Я начал рассматривать карту. Мы были практически без воды, но находились примерно в двух километрах от пруда Клауд, где могли бы пополнить свои запасы. Мы разделили последние капли, и я сказал Кацу, что пойду вперед к пруду, нафильтрую воды и оставлю для него бутылки.
За двадцать минут легкой ходьбы по травянистому склону я добрался до пруда. Пруд находился ниже, и к нему вела крутая дорожка, уводившая на четверть мили от Аппалачской тропы. Я оставил рюкзак у большого камня у дороги и начал спускаться вниз к берегу пруда с нашими бутылками и фильтром.
Мне понадобилось примерно двадцать минут, чтобы спуститься, наполнить три бутылки и подняться обратно, так что когда я вернулся на тропу, прошло уже минут сорок с тех пор, как мы с Кацем расстались. Даже если бы он задержался на вершине и шел бы в самом неспешном темпе, это не заняло бы у него столько времени. К тому же идти было легко, и я знал, что он мучится жаждой, так что мне показалось странным, что его нет на месте. Я подождал еще минут пятнадцать, затем двадцать, затем двадцать пять. И наконец я оставил свои вещи и отправился на его поиски. Я не видел его уже больше часа. И когда поднялся на вершину, то увидел, что его там нет. Я встал в недоумении на той же точке, где мы распрощались. Его рюкзака не было на месте. Он совершенно точно двинулся дальше, но если его не было на горе Баррен и около пруда Клауд, то где же мне было искать его? Единственным возможным объяснением было то, что он, возможно, пошел назад, что сразу отпадало: Кац никогда не оставил бы меня без предупреждения. Может быть, он упал с обрыва? Но это было просто абсурдно: склоны не были настолько опасными, хотя этого никогда нельзя знать наверняка. Джон Коннолли рассказал нам за несколько недель до этого о своем друге, который потерял сознание на жаре и сошел с безопасной протоптанной дороги. Он несколько часов пролежал незамеченным, пока не испекся на солнце заживо. Я тщательно прочесал весь путь до пруда в поисках следов, иногда поглядывая за край склона в страхе, что увижу тело Каца, валяющимся на камнях. Я несколько раз звал его, но ответом мне было только эхо.
Когда я достиг поворота, прошло почти два часа с нашей последней встречи. Ситуация становилась все более тревожной и необъяснимой. Последнее возможное объяснение состояло в том, что пока я был у пруда, он случайно прошел дальше поворота, но это казалось мне совсем невероятным. У тропы стоял заметный знак, на котором было написано: «Пруд Клауд», и мой рюкзак валялся у самой дороги. Даже если бы Кац каким-то образом не увидел бы всего этого, он знал, что пруд находится всего в паре километров от горы. Если вы прошли по Аппалачской тропе столько же, сколько и мы, у вас бы выработалось отменное пространственное чутье. Он не мог уйти далеко, не осознав свою ошибку и не вернувшись назад. Это было бы просто глупо.
Я точно знал лишь одно: Кац сейчас один блуждает где-то в лесу, без воды, без карты, без какого-либо понятия, что ждет его впереди и что стало со мной. Если в мире и существует человек, который, потерявшись, попытается сойти с главной тропы, чтобы срезать путь, так это Кац. Я начал сильно волноваться. Оставив на рюкзаке записку, я отправился дальше по дороге. Через полмили тропа начала круто, почти вертикально спускаться вниз на 600 футов, ведя к низкой безымянной долине. Здесь он точно должен был осознать, что свернул не туда. Я говорил ему, что пруд Клауд находится на возвышенности.
Выкрикивая его имя, я начал осторожно спускаться по тропинке по откосу, страшась того, что, возможно, ждало меня внизу, ведь погрузившись в свои мысли, здесь так легко было сорваться вниз, особенно с огромным и вечно мешающим рюкзаком. Но и здесь я не обнаружил от Каца ни следа. Я проследовал по тропе еще пять километров через долину и вверх до вершины горы Форф. Отсюда у меня был хороший обзор во всех направлениях. Лес выглядел огромным как никогда раньше. Я долго и громко звал его, но так и не услышал отклика.
К этому моменту день начал подходить к концу. Я понимал, что Кац уже провел без воды почти четыре часа. Я понятия не имел, как долго может протянуть обезвоженный человек на таком солнцепеке, но по опыту догадывался, что плохо становится уже через полчаса. С ужасом я понял, что он мог увидеть другой пруд: в долине в 600 м ниже их находилось еще полдюжины. В замешательстве он, скорее всего, направился к одному из них, не зная, какой путь ему предстоит. Даже если он и не был сбит с толку, то вперед его могла толкать все усиливающаяся жажда. Эти пруды выглядели невероятно прохладными и освежающими. Ближайший из них находился лишь в четырех километрах отсюда, но к нему не была протоптана тропа, к нему вел только опасный лесной склон. Идя по лесу и потеряв ориентир, можно было легко промахнуться мимо пруда на целую милю. Более того, можно было подойти к нему на 50 м и не знать об этом, как мы сами убедились в этом на примере озера Плезант несколько дней назад. А заблудившись в этом нескончаемом лесу, вы точно погибнете. Вот так запросто. И никто не сможет помочь вам. Ни один вертолет не заметит человека через плотный покров деревьев. Ни одна спасательная команда не сможет отыскать несчастного. Ни одна из них, как я подозревал, даже не будет пытаться сделать это. Да еще в лесу полно медведей, которые ни разу в жизни не видели человека. Все эти ужасные сценарии разрывали мою голову.
Я снова поднялся к повороту к пруду Клауд, надеясь как никогда раньше, что увижу его рядом с моим рюкзаком и услышу какое-нибудь неожиданно смешное оправдание, к примеру, что мы несколько раз разминулись, как в дурацкой комедии: когда он увидел мой рюкзак, то отправился на мои поиски, а чуть позже я подошел к тому же месту и в замешательстве начал ждать его, а затем ушел и сам. Но я знал, что его там не будет. И его там действительно не было. Когда я вернулся, начинало темнеть. Я написал новую записку и на всякий случай придавил ее камнем прямо посередине тропы. Потом надел рюкзак и отправился к пруду, где нашел себе укрытие.
По иронии судьбы это было самым замечательным местом для стоянки, которое я видел на Аппалачской тропе, и я впервые ночевал без Каца. Пруд Клауд – это несколько сотен акров изумительно спокойной воды, окруженной глухим хвойным лесом, чьи острые верхушки вырисовывались на фоне бледно-голубого предзакатного неба. Местечко, которое я облюбовал для себя, находилось на ровной поверхности в 30–40 м от пруда и чуть возвышалось над ним. Оно было практически нетронутым. Рядом находилось отхожее место. Оно было почти идеально. Я бросил свои вещи на деревянную платформу для сна и пошел к берегу, чтобы профильтровать воду, чтобы мне не пришлось заниматься этим утром, затем снял свои боксеры и зашел в темную воду, чтобы помыться с помощью банданы. Если бы Кац был здесь, я бы не отказался поплавать. Я старался не думать о нем, потому что мне не хотелось представлять его потерянным и напуганным. В конце концов, я не мог ничего со всем этим поделать.
Вместе этого я присел на валун и начал смотреть на закат. Пруд был до боли прекрасен. Длинные лучи заходящего солнца осветили воду золотым сиянием. Две гагары проплыли к берегу, словно намереваясь прогуляться после ужина. Я еще долго наблюдал за ними и вспомнил кое-что из программы BBC, которую увидел некоторое время назад.
В ней говорилось, что гагары избегают общества друг друга. Но ближе к концу лета, прямо перед тем, как полететь обратно к Северному Атлантическому океану, они проводят несколько «собраний». Примерно дюжина гагар слетается со всех соседних прудов и плавает несколько часов вместе, просто так, чтобы побыть рядом друг с другом. Принимающая гагара проводит гостям гордый, но не слишком помпезный тур по своим владениям: сначала к своему любимому укромному местечку, затем, например, к любопытному пню, потом к зарослям водяных лилий. Кажется, что она говорит: «Вот здесь я люблю порыбачить ранним утром, а вот сюда мы хотим перенести наше гнездо в следующем году». Все остальные гагары следуют за ней с вежливым интересом. Никто не знает, что движет ими (но так же никто не знает, почему одно человеческое существо хочет показать другому свою отремонтированную ванну), или как им удается проводить такие сходки, но все они собираются вместе каждую ночь в определенное время на определенном озере, будто бы каждая из них получила приглашение: «У нас вечеринка!» Думаю, это замечательно. Я был бы еще счастливее, если бы не думал о Каце, бродящем в темноте в попытке найти озеро.
О, и кстати, гагары начали постепенно исчезать, так как озера, в которых они обитают, уменьшаются из-за токсичных дождей.
Эта ночь для меня была просто ужасной. Я проснулся раньше пяти часов и вернулся на тропу с первыми лучами солнца. Я продолжил свой путь на север в направлении, по которому, как мне казалось, должен был идти Кац. Меня не отпускала мысль, что я отправляюсь в самую глубь «Стомильной дали», что было не самой лучшей идеей, если учесть, что он мог все еще быть где-то поблизости. Было немного жутко осознавать, что я остался совершенно один где-то в непроходимой глуши. И эта мысль стала еще более пугающей, когда я второпях споткнулся при повторном спуске в безымянную долину и чуть не пролетел метров пятнадцать вниз, где меня ждала куча острых камней. Я очень надеялся, что поступаю правильно.