Исчезли птицы.
Ей почему-то все та же
Картина снится,
Что расцветающий сад -
Не примета мая.
Это у нашей Земли голова седая!
— Ну и что? — резонно поинтересовался Влад, пока молодой исполнитель, размахивая широкими рукавами рубахи, пробирался по лестнице вверх, на площадку.
— Это Алькины стихи, — шепотом ответила Маша. Ее сердце вторило беспокойным ударам, которые то и дело вклинивались в мелодию песни. Влад еще несколько секунд в недоумении смотрел на свою приятельницу, а она только нетерпеливо махнула рукой: молчи, мол, потом! По экрану бежала строчка букв, которые Маша сфотографировала глазами: Игорь Золотов. «Память». Стихи и музыка Игоря Золотова. Влад тоже прочитал и снова глянул на Машу.
— Может, ты что-то путаешь?
Маша знала, что сейчас будет последний куплет. Слова она проговорила раньше исполнителя:
Женщина в сумерках просит:
«Исчезни, Память! Сколько ты можешь
Крестов в этом небе ставить?!»
Память приходит и спит
В изголовье века…
Что же ей нужно от грешного человека?
Игорь Золотое раскланялся, ему вынесли цветы. Камера крупным планом высветила из зала лица плачущих женщин. Песня произвела впечатление.
— Ты хочешь сказать, что эту песню написал восьмилетний ребенок? — крайне недоверчиво протянул Влад.
— Семи! — поправила Маша. — Семилетний. Она сочинила это в прошлом году, когда с Софьей Наумовной девятого мая ходила на могилу Неизвестного солдата. Тихо! Слушай интервью!
Влад присвистнул.
Камера проводила певца за кулисы, по коридору, мимо ожидающих выхода конкурентов.
В гримерной молодая тележурналистка стала задавать ему вопросы:
— Имеете ли вы, Игорь, музыкальное образование? Игорь отрицательно помотал головой и объяснил, что был неусидчив с детства. Журналистка ему поулыбалась и спросила:
— Игорь, вы достаточно молоды. Ваш возраст — пора первой любви, первых разочарований. Откуда такая серьезная тематика в песнях? Вы надеетесь найти отклик в сердцах современной молодежи?
Певец секунду пожевал губами, оглядываясь, словно в поисках подсказки, и наконец заговорил:
— На самом деле… я думаю… молодежь волнует не только тема неразделенной любви… Как бы… есть и другие темы. Патриотические там…
— Да-а, — протянул Влад. — Его изысканная речь явно расходится с уровнем его песни.
Журналистка повернула к камере задорное личико и проговорила:
— Действительно, сегодняшний успех песни «Память» — тому подтверждение. На пороге новый век, время новых тем, новых песен. Какими же они будут?
Интервью с Игорем Золотовым на этом закончилось, и снова показали сцену. Туда уже выбежал стриженый переросток и принялся в такт музыке стучать по полу ногой. В голой руке, чуть на отлете, он держал микрофон.
Влад убрал звук.
— Почему ты до сих пор мне ничего не сказала? Я понятия не имел, что она пишет стихи. Такие стихи!
— Откуда я знала, что это может иметь какое-то значение?
Маша завернулась в одеяло и положила подбородок на колени.
Шейла, поскуливая, улеглась вдоль дивана.
— Выходит, она вундеркинд?
— Как-то никогда не связывала ее с этим словом. По-моему, вундеркинд — это больше юным математикам подходит. А она… Софья Наумовна ее зовет Лунная девочка. Она лунатик. Первый раз я это заметила, когда ей было лет шесть.
— Как это было?
Маша быстро вспомнила душную июньскую ночь, вороха тополиного пуха, как снег лежащего во дворе. Чтобы устроить хоть какое-то подобие сквозняка, она открыла окно и дверь в коридор.
Маша уже засыпала, когда услышала шорох. Открыла глаза и заметила Алькин силуэт в коридоре. Девочка скользнула в сторону кухни, и Маша долго не слышала ни звука оттуда. Подумала: вдруг она уснула там, прямо на табуретке? Уже собралась пойти проверить, но вскоре легкий силуэт вновь мелькнул в коридоре и остановился прямо напротив Машиной комнаты.
Девушка решила, что ребенок спросонья перепутал двери, и собралась уже проводить Альку, но она шагнула навстречу и остановилась. Маша хотела было окликнуть ее, но девочка стала говорить, как бы подбирая слова или прислушиваясь к еле слышному голосу:
…Когда звезду зажгут фонарщики В ночных небесных облаках…
Маша нашарила ручку на столе и, сама не зная зачем, стала записывать:
…Притихнут девочки и мальчики,
Ее качая на руках.
Вокруг звезды бушует ветер,
Ее так просто погасить.
И нет волшебников на свете,
А кто звезде поможет жить?
Маша не смогла бы объяснить, с чего ей пришло в голову записывать сонное бормотание ребенка на бумагу. Она и не предполагала тогда, что записывает Алькины собственные стихи.
Между тем девочка, глядя прямо перед собой в сине-желтую лунную ночь, продолжала:
Не станет время ждать волшебников,
И не свершатся чудеса,
Не доплывет корабль до берега,
Когда плохие паруса…
Звезда — она почти планета,
Ей лишь твоя нужна ладонь,
Чтоб защитить собой от ветра,
Чтоб не погас ее огонь.
По вздоху, сопроводившему слово «огонь», Маша догадалась, что стихи кончились, и положила бумагу с шариковой ручкой на пол.
Через несколько дней сюжет повторился с той только разницей, что стихи были другие.
Когда утром она прочитала их Альке, та серьезно слушала, а потом спела Маше свое стихотворение. Правда, она забыла некоторые слова и на их место вставила обычное «ла-ла-ла».
Мелодия была приятной. Что характерно — после своих лунных выступлений она мгновенно засыпала. Иногда Маше удавалось отвести ее в кровать, а иногда приходилось укладывать девочку с собой на диване. Алька сворачивалась клубочком и сладко сопела во сне. Маша лежала рядом и пыталась осмыслить феномен.
Естественно, она понимала, что является свидетелем чего-то уникального, в высшей степени необычного.
Во-первых, Алька тогда не умела писать и ее сонное существо вроде как искало того, кто сможет перенести ее творения на бумагу. Наташу было не добудиться, и поэтому девочка шла к соседке. Конечно, не сознавая, что делает. Утром она ничего не помнила, кроме собственно стихов.
Да и были ли это ее стихи? Странно — откуда в лексиконе шестилетнего ребенка могли появиться такие слова, как, например, «мнится»? Тут было над чем задуматься.
Сама Алька объясняла свое творчество так: «Я слышу, голос ангела!»
Для Маши это было совершенно непонятно и, конечно же, интересно. Она стала… личным секретарем своей маленькой соседки.
За два года у них накопилась довольно внушительная общая тетрадь со стихами. Последние творения были написаны крупным, корявым почерком автора.
Пока Маша все это рассказывала, и Влад и Шейла слушали ее, что называется, развесив уши.
Когда она закончила, Влад поднялся и в раздумье стал мерить комнату шагами.
— Ты думаешь, что ее украли? — осторожно предположила Маша. — Из-за стихов?
Он не отозвался. Потом сел в кресло напротив дивана и спросил:
— Ты кому-нибудь рассказывала о ней? Может быть, давала почитать ее стихи?
— Да. Первый экземпляр, рукописный, сейчас у Анны, моей подруги. Она психолог и заинтересовалась Алькиным творчеством с точки зрения психологии. Второй, отпечатанный на машинке, я отнесла Вовке Спицыну. Это мой знакомый радиожурналист. Была идея напечатать стихи в каком-нибудь издании. Потом я уехала в Англию.
— Короче, до сих пор стихи хранятся у этих двоих?
— Думаю — да. Анка не могла никому отдать, это же рукопись. Она там что-то изучает. Кажется, собирается статью научную писать. «Творчество как средство психологической реабилитации после стресса». Что-то в этом роде. Да я ей позвонить могу, узнать.
— Ну а журналист?
— Ну а с Вовкой мы как раз и планировали показать специалисту — какому-нибудь писателю. Только я после возвращения не позвонила ему. Возможно, он кому-нибудь и показал. Влад, ты серьезно думаешь, что ее могли украсть из-за стихов?
Маша воззрилась на Влада как на Бога. В конце концов, он юрист. Возможно, он знает что-нибудь такое, что ей не дано.
Влад несколько секунд смотрел на нее, как бы не слыша вопроса, потом пожал плечами:
— Не знаю. Возможно, это совпадение. Мало ли случаев плагиата. Например. В какой-нибудь богемной тусовке этому Игорю попадают в руки стихи ребенка-вундеркинда. Он узнает, что они не опубликованы, что у ребенка нет влиятельных родителей, которые станут судиться из-за каких-то там стихов. И мальчик выдает их за свои. А девочку, возможно, он и в глаза не видел и знать не знает. Возможно?
— Возможно, — со скрипом согласилась Маша. — Только что-то подсказывает мне, Влад, что все это не случайно. Ты когда-нибудь раньше видел этого Игоря Золотова? Почему он возник на экране именно тогда, когда пропала девочка, — не позже, не раньше? И этот обыск? А может, они искали у меня в комнате ее стихи? Что, если к ним попало только несколько, а им нужно — много?
— Я пойду чайник поставлю. Все равно теперь не до сна.
Влад ушел на кухню, и Маша натянула футболку и джинсы. Влад принес печенье и сахар, поставил на журнальный столик.
— Ну предположим, что ее украли с целью присвоить себе ее творчество… Меня смущает одно: почему они так уверены, что ее никто не станет искать? Что никто не будет оспаривать авторство?
— А кто знает про стихи, кроме тебя? Ты да я, да мы с тобой. Ты выходишь замуж, и тебе не до соседки. Да и никто тебя в расчет наверняка не принимал. Соседка — не мать и даже не тетка. Никто же не знает, какая ты.
— Если следовать твоей версии, то она сейчас должна быть в безопасности?
— Это твоя версия, я ее только развиваю.
И Влад ушел на кухню. Через минуту вернулся с чайником и чашками. Маша стояла у окна и смотрела в залитое огнями лицо ночного города.
— Влад, — тихо позвала она, — ты не сердишься, что я втянула тебя… в это?