— Неужели?
— На один процент.
— Ах да! Я и забыла! Как это великодушно с вашей стороны.
Маша забралась на подоконник и толкнула створку окна. В комнату сразу ворвался птичий гомон, елка положила на подоконник свою мохнатую лапу.
— Так вот, — заключил Зверев, наблюдая, как Маша возится у окна, — если вы удочерили девочку бескорыстно, то не можете бросить ее из-за своих амбиций. Ведь не она вас выбирала, правда?
Маша внимательно посмотрела на Дениса. Его что, отрезвили ее обвинения? Или он в самом деле маньяк и ему доставляет удовольствие издеваться над людьми?
Чего он хочет от нее?
Она так и спросила, глядя ему прямо в глаза, машинально отметив, что глаза у него, как и у Альки, серые:
— Что вы. От меня. Хотите?
— Хочу, чтобы вы помогли мне. — Зверев оставил табуретку и пошел к открытому окну.
Он посмотрел в сад, окинул взглядом елку.
— Я?
— Ну а кто же? Я не видел дочь пять лет. Я фактически не знаю ее. Хотя в глубине души я чувствую, я уверен, что мы подружимся. Но… нужно время. Я боюсь навредить ей. Думаю, будет не очень хорошо, если я сразу вот так оторву ее от всего привычного. Я не знаю тонкостей ваших отношений с моей дочерью, но вполне допускаю, что она к вам по-своему привязана. Будет лишним наносить ей еще одну рану.
— Как вы заговорили! «По-своему привязана»! Не вы ли полчаса назад кричали, что я дрессирую ее?
Денис протянул руку и дотронулся до ее холодных пальцев. Она тотчас отдернула руку. Он улыбнулся краешком рта.
— Ну, вы тоже наговорили мне… много, — напомнил он. — Это говорит только о том, что все мы люди. Давайте заключим перемирие. Я не буду ни в чем обвинять вас, а вы меня — на время.
— И вы поверите авантюристке?
— Вы злопамятны, Маша…
— А вы что же, прощаете все обиды? Денис отрицательно покачал головой:
— Не прощаю… Возможно, я погорячился в отношении вас. Время покажет. Вы собирались провести здесь все лето?
— Да, но я не рассчитывала…
— На мое общество? Я не буду вам докучать. Я буду общаться с дочерью. И пока мы будем привыкать друг к другу, у меня могут возникнуть вопросы, ответить на которые сможете только вы. О расходах не беспокойтесь. Я все возмещу.
— Да пошли вы! — огрызнулась Маша. — Если я и останусь, то не из-за вас и не из-за ваших паршивых денег. Я люблю Альку, она мне как родная. И мне больно отдавать ее… такому папаше.
На колкость Зверев не отреагировал.
— Ну вот и славно. Думаю, что все обойдется без недоразумений.
Вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
Маша спрыгнула с подоконника и улеглась на кровать. Что же выходит, она теперь пленница? Нет, конечно, если она задумает уйти, она уйдет. И этот… папаша ее не остановит. Что он сделает? Насильно запрет ее в мансарде? Будет караулить день и ночь? Глупо. Они здесь не одни. Зотовы не позволят так над ней издеваться. Самое неприятное, что в главном он прав. Она не может уехать вот так, бросив Альку на чужого дядю.
Нет, в том, что Зверев ее настоящий отец, Маша уже не сомневалась. Внешне они похожи ровно настолько, насколько восьмилетняя девочка может походить на тридцатилетнего мужчину.
Но вот какой он отец? Каково будет с ним такому незаурядному ребенку, как Алька? Если она, Мария Сивцова, может хоть как-то смягчить этот процесс привыкания, она обязана остаться.
А если это действительно тот типчик, к которому и на пушечный выстрел детей нельзя подпускать? Ведь слухи на пустом месте не рождаются…
Тогда ей придется бороться. Да, конечно, он — законный отец. Но ведь и законных родителей лишают прав на ребенка, если они плохие родители.
Перспектива таскаться по судам не придала Маше бодрости.
Она услышала шаги внизу, в бане, и закрыла глаза. Пусть думают, что она спит.
— Марусь, обедать собираешься? — Инна осторожно прикрыла за собой дверь и остановилась на пороге.
Маша открыла глаза. Инна держала в руках тарелку с дымящимися макаронами, поверх которых лежала посыпанная зеленью ножка курицы.
— Проходи, — улыбнулась Маша, — чего стоишь как неродная? — Маша вспомнила, что не ела со вчерашнего обеда. — Если бы не ты, Инночка, я бы еще долго не вспомнила о еде.
— Ты очень расстроилась? — Инна поставила тарелку на стол и села на табуретку.
Маша поднялась и села напротив подруги. Ее удрученный вид говорил сам за себя.
— Зря, — возразила Инна. — Он так счастлив, что нашел ее. И ты должна быть рада. Ведь они родные.
Маша кивнула и принялась за еду. Трудно все это объяснить Инне Зотовой. Инночка такой человек… Она смотрит на мир через волшебные розовые очки, поэтому видит все совершенно иначе. Любит то, что Маше в голову не пришло бы полюбить. В людях видит только хорошее. Как в другом измерении живет.
— А мне он понравился. — Инна смотрела мимо Маши, в сад за окном и не обратила внимания на тот полный недоумения взгляд, который ей послала подруга. — Мужественное лицо, решительность во всем. Знаешь, обходительный такой, вежливый. Обещал Никите на сенокосе помочь.
Маша кивнула, пережевывая курицу. Правильно. Пусть вкалывает. Поменьше перед глазами будет маячить.
— Он так интересно рассказывает, — продолжала Инна. — Утром за завтраком рассказывал про Индию. Мы заслушались.
Маша отложила вилку и уставилась на подругу.
— Про Индию? Что он там делал, в Индии?
— Ну… Он моряк. Ты что, не знаешь? О чем же вы так долго разговаривали?
Инна не знала, куда деть свое удивление. Маша пожала плечами:
— О» чем, о чем. Да ни о чем. Я по крайней мере до сих пор ничего о нем не знаю. Зато он обо мне сведений насобирал! — Она провела ребром ладони по шее. — И про Бориса, и про Влада, и про Алькино исчезновение, только все шиворот-навыворот. Он считает, что я хотела деньги делать на Алькином творчестве. Можно себе такое представить?
Инна недоверчиво покачала головой:
— Ему наболтали, он и поверил. Его можно понять, он ведь ее пять лет искал…
Инна пыталась найти Звереву оправдание, потому что интуитивно чувствовала доверие к нему. В то же самое время ей хотелось поддержать подругу, ведь та искренне болеет за судьбу девочки.
— Я не доверяю ему, — призналась Маша. — Или он уголовник, или алкоголик. У нас в подъезде считали, что именно первый муж пристрастил Наташу к спиртному. Ты бы видела ее… Красавица! А сбежала от этого Зверева и даже фамилию ребенку сменила, чтобы он найти не мог. Представляешь?
— Бедная девочка. С матерью не повезло, а теперь если и отец такой…
— Вот именно! — Маша отодвинула тарелку. — Не могу отдать ему Альку, не проверив все досконально. Но как?
Некоторое время подруги молчали. Слышно было, как муха жужжит и бьется о стекло.
Наконец по лицу Инночки скользнула лукавая улыбка:
— Устроим ему проверку!
— Это как? — Маша с недоумением покосилась на подругу. Уж больно у той видок был веселенький.
Вот ей, Маше, как раз не до смеха, а той развлечение!
— А мы его напоим!
— Не поняла.
— Да ну тебя. Что же здесь непонятного? Нас с сестрой мама учила: прежде чем вступить с парнем в серьезные отношения, надо его напоить в компании. Тут-то его в полной красе и увидишь. Если он пьяный — дурак, то и в жизни такой будет. Пьяный не может притворяться.
Маша ничего не могла возразить против мудрости Инночкиной матери.
— Если он буйный, то буйство свое покажет обязательно. Если алкоголик, то мгновенно запьянеет. Поняла?
Маша подвинула стул ближе к Инне и взглянула в окно.
— Да, но как мы все это устроим? Нужен повод. День рождения или праздник какой-нибудь.
Инна расхохоталась:
— Придумала проблему! Отец встретился с дочерью! Вот тебе и праздник. В субботу соседи колют свинью. Мы у них мяса займем. Устроим шашлык.
— А ты не боишься? А если он буйным окажется? Дебоширить начнет? Дети все-таки…
— Ой! С моим Никитой не подебоширишь, пожалуй! А я сестру с мужем позову, у них сын взрослый. Справимся с одним-то дебоширом. И потом, пьяных на откровения тянет. Я Никиту настрою, чтобы он больше с гостем разговаривал. Вопросы задавал. А потом все повыспрошу. Идет?
— Пожалуй…
Ночью в мансарду долго не приходил сон. В отличие от Маши Алька и не пыталась уснуть — она сидела на кровати, обняв руками колени, и смотрела в усыпанную звездами синь.
Здесь, в мансарде, понятие «ночная тишина» было относительным. Первое время жильцов развлекали соловьи. Теперь ровным звоном полуночи звучали кузнечики, создавая прекрасный фон к яркой картине ночного неба.
Если долго не спать, смотреть и слушать, начинает казаться, что стрекочут мигающие звезды.
— Маша, а правда мой папа красивый?
— М-м-м… — От неожиданности Маша начала ворочаться на кровати, поправлять одеяло и подушку и наконец ответила неопределенно: — Ты немножко похожа на него.
— Да? — Алька мгновенно развернулась в сторону Маши и задала мучающий ее вопрос: — Он тебе тоже понравился?
Маша с силой взбила подушку и взглянула на тоненький взъерошенный силуэт.
Святая наивность…
— Ну… я бы не стала делать преждевременных выводов… Мы знакомы так мало…
Не брякнешь же вот так ребенку: «Девочка моя, я подозреваю, что папа твой — отъявленный проходимец». Ей, Маше, предстоит быть дипломатом. И остаток лета провести меж двух огней.
— А вот ты ему сразу понравилась!
— Не болтай зря! — одернула Маша. Чего-чего, а фантазии Альке не занимать. Напридумывать — это мы умеем.
— Я не болтаю, — обиделась девочка. — Он сам мне сказал.
— Когда? — Маша приподнялась на локте и недоверчиво посмотрела на нее.
— Сегодня мы ходили гулять и разговаривали. Я спросила его. А он сказал: ничего, симпатичная.
Лицемер! Маша мгновенно представила тон, которым было сказано это «ничего, симпатичная». И ехидная улыбка при этом.
— Я ему рассказала, как мы жили в Москве. Как ты меня английскому учила, как мы с тобой на роликах катались. Помнишь? И как мы барбариски у Софьи Наумовны из буфет