Онъ кончилъ, наступило молчаніе, прерываемое только шумомъ вѣтра и ударами мокраго снѣга. Мистеръ Ляйкинсъ нетерпѣливо возразилъ:
— Ну, и что же?
— Да ничего, — отвѣтилъ Рилей, — это случилось тридцать лѣтъ тому назадъ.
— Хорошо, хорошо, но что же дальше?
— Я очень друженъ съ этимъ древнимъ патріархомъ. Каждый день вечеромъ онъ приходитъ ко мнѣ проститься. Часъ тому назадъ я видѣлся съ нимъ по обыкновенію; онъ отправляется завтра утромъ въ Теннеси; говорилъ, что разсчитываетъ получить свои деньги и тронуться въ дорогу раньше, нежели такой полуночникъ, какъ я, встанетъ съ постели. Слезы стояли въ его глазахъ, такъ онъ былъ радъ, что скоро еще разъ увидитъ свой старый Теннеси и всѣхъ друзей.
Опять наступило молчаніе, прерванное, наконецъ, незнакомцемъ.
— И это все?
— Все.
— Однако, принимая во вниманіе, что теперь ночь и такая скверная ночь, мнѣ кажется, что исторія ваша черезчуръ уже длинна. Но что же дальше?
— О, ничего особеннаго.
— Да, въ чемъ же, наконецъ, смыслъ всего этого?
— О, да почти никакого. Только, если вы не очень ужь спѣшите возвратиться въ С. Франциско, получивъ назначеніе, то я бы посовѣтывалъ вамъ «остановиться у Гадсбая» и немного отдохнуть. Прощайте. Богъ да поможетъ вамъ!
Сказавъ это, Рилей преспокойно повернулся на каблукахъ и ушелъ отъ изумленнаго школьнаго учителя, неподвижная, фигура котораго, занесенная снѣгомъ, еще долго виднѣлась на мѣстѣ при слабомъ мерцаніи уличныхъ фонарей.
Онъ такъ и не получилъ мѣста почтмейстера. Возвращаюсь, однако, къ Люцерну и его рыболовамъ; послѣ почти девяти часовъ ожиданія я рѣшилъ, что тотъ, кто пожелаетъ дождаться, когда хоть одна изъ этихъ откормленныхъ опытныхъ рыбъ будетъ поймана на удочку, хорошо сдѣлаетъ, если «остановится у Гадсбая» и не будетъ очень спѣшить. Похоже на то, что въ теченіе послѣднихъ сорока лѣтъ ни одной еще рыбы не было поймано съ этой набережной, и тѣмъ не менѣе терпѣливый рыбакъ весь день сидитъ у воды, наблюдаетъ за своимъ поплавкомъ и, какъ кажется, вполнѣ доволенъ своею судьбой. Такихъ же довольныхъ, счастливыхъ и терпѣливыхъ рыболововъ и почти въ такомъ же количествѣ можно еще видѣть развѣ въ Парижѣ, на берегахъ Сены, хотя общая молва и утверждаетъ, что единственная добыча, которая за послѣднее время была тамъ поймана — это дохлыя собаки и кошки.
ГЛАВА XXVII
Вблизи Люцернскаго Льва находится единственное въ своемъ родѣ мѣстечко, которое называютъ здѣсь «Ледниковымъ садомъ»; расположено оно на возвышенности. Четыре или пять лѣтъ тому назадъ работники, копавшіе здѣсь рвы для фундамента какого-то зданія, случайно натолкнулись на эти любопытные остатки давно минувшихъ лѣтъ. Ученые нашли въ нихъ подтвержденіе своихъ гипотезъ относительно ледниковаго періода, и по настояніямъ ихъ этотъ маленькій кусочекъ земли былъ купленъ и навсегда сохраненъ отъ возможности быть застроеннымъ. Со всего участка былъ снятъ верхній слой почвы, подъ которымъ были погребены всѣ слѣды въ видѣ царапинъ и рытвинъ, оставленныхъ когда-то существовавшимъ на этомъ мѣстѣ ледникомъ при медленномъ, но неудержимомъ движеніи его внизъ. На протяженіи всего этого участка въ материковой скалѣ оказались громадныя ямы, имѣющія форму котла, и образованныя вслѣдствіе вращенія на одномъ мѣстѣ большихъ камней; силою, вращающею эти камни, являются тѣ стремительные потоки, которые существуютъ въ глубинѣ каждаго ледника. Камни эти и по сіе время лежатъ въ своихъ котлахъ, стѣнки которыхъ, равно какъ и сами камни, отполированы, какъ нельзя быть лучше, вслѣдствіе долговременнаго шлифованія другъ о друга, которому они подвергались въ ту отдаленную отъ нашихъ дней эпоху. Не малая нужна сила для того, чтобы вращать такимъ образомъ эти громадныя глыбы камня. Вся окрестность въ то время имѣла, вѣроятно, совершенно иную форму, чѣмъ теперь: долины поднялись и сдѣлались холмами, а изъ холмовъ образовались долины. Камни, найденные въ котлахъ, несомнѣнно совершили большое путешествіе, такъ какъ скалъ подобнаго рода ближе весьма отдаленнаго Ронскаго ледника въ окружающей мѣстности не найдено.
Въ теченіе нѣсколькихъ дней мы довольствовались тѣмъ, что любовались на голубое Люцернское озеро и на обступившія его со всѣхъ сторонъ горныя вершины, покрытыя вѣчнымъ снѣгомъ; и нельзя не сознаться, что зрѣлище этихъ исполиновъ безразлично были ли они освѣщены яркимъ солнцемъ или мягкимъ свѣтомъ луны, одинаково имѣло въ себѣ какую-то необъяснимую и чарующую прелесть. Наконецъ, мы порѣшили, что не дурно бы было прокатиться намъ по озеру на пароходѣ, а затѣмъ сдѣлать пѣшую прогулку на вершину Риги. Поѣздка на пароходѣ до Флюслена была восхитительна, чему много способствовала ясная солнечная погода съ легкимъ вѣтеркомъ. Всѣ пассажиры безъ исключенія сидѣли на скамейкахъ верхней палубы подъ растянутымъ тентомъ; всѣ болтали, смѣялись; отовсюду слышались восторженныя восклицанія по поводу прелестныхъ пейзажей. Поистинѣ прогулка по этому озеру можетъ доставить громадное удовольствіе! Горы развертывали предъ нами свои нескончаемыя красоты. Мѣстами онѣ поднимались точно прямо изъ водъ озера и своею ужасною массою подавляли нашъ крошечный пароходикъ. Горы эти, хотя и не достигали границы вѣчнаго снѣга, однако же, были достаточно высоки и своими вершинами заходили за облака, которыя окутывали ихъ какъ бы покрываломъ; горы эти состояли на изъ голой и безжизненной скалы, но были покрыты зеленью и производили на зрителя пріятное и веселое впечатлѣніе. Мѣстами онѣ были настолько круты и обрывисты, что трудно было себѣ представить, чтобы человѣкъ могъ ходить по нимъ, а между тѣмъ и на нихъ есть тропинка и швейцарцы ходятъ каждый день.
Нижняя часть нѣкоторыхъ изъ горъ имѣетъ довольно пологій наклонъ, подобно громадной крышѣ надъ кораблемъ, стоящемъ въ докѣ; подъемъ верхней части гораздо круче и дѣлаетъ впечатлѣніе чего-то въ родѣ мансардной кровли. Хорошій глазъ можетъ иногда различить на такой мансардѣ какія-то крошечныя постройки въ родѣ западни для куницъ; и только, хорошо присмотрѣвшись, можно разобрать, что это стоятъ крестьянскія жилища; вотъ ужъ, поистинѣ, можно сказать про такое мѣсто, что оно на вольномъ воздухѣ. А что если крестьянинъ, расхаживая такъ, задремлетъ или ребенокъ его выскочитъ какъ-нибудь за калитку? Не легкую прогулку придется совершить его друзьямъ съ этихъ заоблачныхъ высотъ внизъ, чтобы разыскать его останки. А все-таки, какъ привлекательно выглядываютъ эти воздушные домики! Они такъ удалены отъ всѣхъ заботъ и тревогъ свѣта, и какъ бы погружены въ атмосферу мира и дремоты, что, поживъ въ нихъ, врядъ ли кто захочетъ перейти на жительство снова на наши равнины.
Мы плыли по одному изъ красивѣйшихъ маленькихъ рукавовъ озера среди колоссальныхъ зеленыхъ стѣнъ, наслаждаясь все новыми и новыми красотами по мѣрѣ того, какъ панорама обоихъ береговъ постепенно какъ бы развертывалась передъ ними и исчезала, вслѣдствіе кривизны рукава, позади; временами, въ видѣ сюрприза, горы раздавались и передъ нами появлялась чудовищная бѣлая громада снѣговой горы, какъ напримѣръ, отдаленная, но все же доминирующая надъ всѣмъ, Юнгфрау, или другой изъ гигантовъ, на цѣлую голову превышавшій всю остальную массу не меньшихъ горъ. Въ одну изъ такихъ минутъ, когда я всецѣло быль погруженъ въ созерцаніе подобнаго сюрприза, стараясь навѣки запечатлѣть его въ своей памяти, пока онъ не исчезъ еще за поворотомъ, какой-то молодой, беззаботный голосъ внезапно оторвалъ меня отъ волшебной картины.
— Вы, кажется, американецъ? Я тоже американецъ.
Передо мной стоялъ юноша лѣтъ около восемнадцати или девятнадцати, средняго роста, и довольно стройный; лицо его сіяло довольствомъ и прямодушіемъ; глаза быстро перебѣгали съ предмета на предметъ, но смотрѣли довольно смѣло; вздернутый кверху носъ какъ будто бы сторонился отъ шелковистыхъ небольшихъ усиковъ, съ которыми, вѣрно, онъ не успѣлъ еще познакомиться. Сильно развитыя челюсти говорили о хорошемъ аппетитѣ. На головѣ у него была соломенная съ узкими полями шляпа, съ низкой тульею, вокругъ которой была обвита широкая голубая лента съ вышитымъ спереди якоремъ; сюртукъ съ короткой тальей, панталоны, жилетъ, все было изящно, опрятно и по самой послѣдней модѣ; на ногахъ были одѣты чулки съ красными полосками и кожаные патентованные съ низкими задниками башмаки, зашнурованные черною тесьмою; воротничекъ рубашки сильно открывалъ шею, повязанную голубой ленточкой; дорогая булавка съ брилліантомъ, совершенно новыя перчатки, длинные рукавчики, зашпиленные большими изъ оксидированнаго серебра запонками съ изображеніемъ головы англійскаго мопса довершали его костюмъ. Въ рукахъ у него была элегантная тросточка съ набалдашникомъ въ видѣ головы бульдога съ красными стеклянными глазами. Подъ мышкой онъ держалъ нѣмецкую грамматику Отто. Волосы были коротко острижены, а по затылку, какъ я успѣлъ замѣтить, когда онъ повернулся шелъ тщательно разобранный проборъ. Вынувъ изъ щегольскаго портсигара сигаретку, онъ вставилъ ее въ мундштукъ изъ морской пѣнки, который онъ носилъ при себѣ въ сафьянномъ футлярѣ, и потянулся за моей сигарой. Когда онъ закурилъ, я отвѣтилъ:
— Да, я американецъ.
— Я такъ и зналъ. Я всегда могу узнать американца. На какомъ суднѣ вы сдѣлали переходъ черезъ океанъ?
— На «Голсатіи».
— А мы на «Батавіи Кюнэрдъ», знаете? Какъ удалась ваша поѣздка?
— Погода была порядочно бурная.
— Такая же была и во время нашего перехода. Капитанъ говорилъ, что ему рѣдко встрѣчалось видѣть болѣе бурную погоду. Вы откуда?
— Изъ Новой Англіи.
— И я также. Я изъ Нью-Блюмфильда. Вы не одинъ путешествуете?
— Нѣтъ, съ пріятелемъ.
— А мы такъ всѣмъ семействомъ. Ужасная скука разъѣзжать одному, неправда ли?
— Да, довольно скучно.
— Бывали вы здѣсь раньше?
— Да.
— А я не былъ еще. Это мое первое путешествіе по здѣшнимъ мѣстамъ. Но зато мы были повсюду, между прочимъ, въ Парижѣ. Я поступаю въ слѣдующемъ году въ Гарвардъ и теперь все свое время посвящаю изученію нѣмецкаго языка. Безъ него я не м