– Но почему?
– Я не знаю.
– А Стас? Ему что-нибудь известно?
– Нет, вряд ли. У него с Деберцем дела какие-то, ни во что другое он не впутывается, но кто там знает, как оно… Стас ради денег готов на что угодно…
– Кто тебе приказал соврать мне о телефонном разговоре Деберца?
– Я сама его слышала, клянусь! У него так противно телефон пищит – помнишь, когда-то песня была «Интернационал». Я разговор сама слышала…
…«Интернационал». И Андрей говорил, что у того, кто держал его в подвале, такая мелодия на сотовом. Нет, все равно не сходится. Я-то здесь каким боком?
– Лиза…
Ирка смотрит на меня, как из колодца. Я уже видела такой взгляд – когда-то давно, на больничной практике. Она не выживет.
– Лиза, мне так жаль… Почему я не послушала вас? Я все время спрашиваю себя – почему? И не нахожу ни одной причины. Сама виновата.
– Не надо так. Все будет хорошо, ты вылечишься, а летом – наступит лето, теплое, солнечное, и мы с Рыжим повезем тебя на море, и все будет хорошо, совсем. Все станет как раньше.
– Не надо, Лиза. Ты умеешь врать, но не стоит. Я знаю, что мне конец. Помнишь, я ушла тогда от вас? Мне квартиру снял тесть Стасика. Негодяй был еще тот, а у меня глаза разгорелись на все: одежда, цацки, ночные клубы, шикарная жизнь… А потом я ему надоела и он пристроил меня в ночной клуб – танцовщицей.
– Стас знал?
– Да. Он отговаривал меня, хотел помочь, просил вернуться к вам, но я, дура, уперлась… Все мне казалось, что никто ничего не понимает, одна я умная.
– И что?
– Прогнала Стаса и пошла в клуб. Там было уже меньше денег, а мне хотелось доказать всем, и вам с Рыжим, что я взрослая и знаю что делаю. А потом предложили работу в Голландии – тоже танцовщицей. Мы, дуры, номера готовили, костюмы, а приехали – и словно в болото нырнули: публичный дом, клиенты… А ведь накануне отъезда Стас приходил и говорил мне, что так будет, уговаривал одуматься, а я… Дура, как есть – дура! Едва вырвалась – заболела, тогда меня отпустили. Потом Жора подобрал, а в последний год я только полы мыла да презервативы подметала – за еду и место в углу, потому что ни кола ни двора. Все хотела выше головы прыгнуть, чтобы на халяву получить весь мир в кармане, а Старик говорил – так не бывает. Вы с Рыжим послушали его, и Стас послушал, хоть и устроился на свой лад, а я нет, вот и получила теперь.
На ее лице проступили красные пятна, она начала задыхаться.
– Ирка, ты что? Доктор!
Молодой врач и несколько сестер забегали вокруг Ирки, кровь текла у нее из горла, почему они не остановят ее, почему?! Господи, ну дай ей выжить, она расплатилась за свою глупость сполна, пусть она останется с нами, мы отвезем ее к морю, на теплый песок, только пусть она выживет…
– Время смерти – восемнадцать часов тридцать три минуты.
Врач смотрит словно сквозь меня. Он видел смерть, но он не знает, что я тоже видела ее и потому не плачу. Всему на свете есть объяснение.
– Мне очень жаль, болезнь была сильно запущена.
– Когда я могу забрать тело?
– Завтра. Зайдите ко мне в кабинет, я выпишу вам свидетельство о смерти, иначе вы не сможете ее похоронить.
Небольшой кабинет, письменный стол и кушетка – и все.
–– Вот, прошу. Завтра приезжайте забрать тело.
– Хорошо.
– Вы с сестрой не были близки?
– Нет. Она убежала из дому еще подростком и жила как умела. Я знаю, о чем вы думаете. Но так сложилось, я не могла на это повлиять. Мне жаль ее. Скажите, к ней кто-нибудь приходил?
– Только ваш брат, доктор Якоб. У вас разные отцы?
– Нет, док, у нас разные матери, а отец один. И я должна сообщить ему, что его дочь умерла. Не представляю, как он это переживет.
– Сочувствую. Кстати, сегодня о ней справлялся еще один человек. Высокий очень красивый брюнет, в темном пальто…
– Да? Спасибо, коллега. Я прошу вас… Если будут спрашивать, не сообщайте никому, что я успела с ней повидаться и поговорить.
– Как это?
– Говорите, что я пришла, когда она уже умерла. Так будет лучше, поверьте.
– Хорошо, как скажете.
9
Старик почти не изменился. Тот же синий костюм-тройка, аккуратный и отглаженный, те же усы – седые и густые, только добавилось морщин вокруг глаз, вот и все. Есть люди, к которым время прикасается осторожно. Старик именно такой.
Мы хороним Ирку. Не смогла я отвезти ее на далекое и неуютное Матвеевское кладбище. Этот город был для Ирки холодным и жестоким, потому мы отвезли ее в Березань – туда, где она когда-то была счастлива. Мы все были счастливы – благодаря Старику. Тут она обретет свой последний приют рядом с Куком. И будут шуметь для нее старые туи, и будет слышать она, как течет речка, – там до сих пор есть наше место, где мы жгли костры, где мы были вместе. Мы и сейчас вместе, только теперь и ее место здесь будет пустовать.
– Земля ей пухом…
Я поднимаю взгляд. Танька. Толстая, неопрятная, все тот же хмурый взгляд исподлобья. Наши глаза встречаются. Когда откинулась, Танька?
– Привет, балерина, – голос у нее хриплый и прокуренный. – Давно не виделись.
– Давно. Как жизнь, Танька?
– Ничего, живу. Жаль Ирку.
– Жаль…
Нам не о чем с ней говорить, хотя между нами стоит кое-что: грязный кабинет, старый небритый следак и ее, Танькин, голос: «Я видела их, они сидели у реки. Да с кем я их могла спутать? Эти придурки всегда сидят на одном и том же месте, и тогда сидели всю ночь почти! Гитарка бренчала, достали просто».
Не сидели мы у речки, а выловили по одному двух ублюдков и взыскали с них долг – с каждого, с процентами. Только Танька хотя и знала, а нас не выдала. И вот мы снова встретились – здесь, рядом с Иркой, которая лежит в гробу, маленькая и бледная, и ни до чего ей нет дела, но она примирила нас сейчас. Примирила навсегда.
Крышку закрыли, дед-сторож забивает ее гвоздями. Все, Ирка, здесь тебе быть вечно. Что ж, так вышло. Мы бросаем в яму комья земли. Я помню, как когда-то мы вот так же хоронили Кука.
– Стас приехал. – Танька рассматривает дорогую машину. – Большой человек, смотрю.
-Да.
– У вас же что-то с ним было.
– Было, да сплыло, – отвечаю ей.
– Ну что ж, помянем Ирку.
Мы идем по кладбищу: я, Танька, Рыжий и Старик. Позади плетутся Стас и еще несколько наших – из тех, кто осел в Березани. Мы с Рыжим устраиваем поминки.
– Лиза, нужно поговорить. – Старик сжимает мою ладонь. – Вы с Вадимом заночуете у меня?
– Если не помешаем.
– Нет. Надо поговорить.
Молча заходим в старую столовую, где уже накрыты столы, наливаем рюмки и пьем. Мы привыкли молча терпеть беду, вот и сейчас молчим. А что говорить? Мы, ничьи дети, только сами друг о друге пожалеем. Хорошо, что есть кому похоронить и помянуть по-людски.
– Теперь буду две могилы обихаживать. – Танька накалывает вилкой кружок колбасы. – Кука могилу, ну и еще Иркину.
– Я оставлю тебе деньги, закажешь им памятники, – говорю я.
– Не боишься, что присвою?
– Нет. Ты этого не сделаешь.
– Правильно. Не сделаю. – Танька хмуро сопит. – Слушай, балерина, тут такое дело… Короче, всякое между нами бывало, но все равно скажу. Недели три назад приезжали сюда ребята на крутых машинах. Расспрашивали о тебе и ко мне приходили.
– О чем расспрашивали?
– Вот дура, говорю же – о тебе. Ну, какая ты, о привычках твоих… Я им, конечно, не сказала, какая ты сука, пусть это станет для них сюрпризом, но ты имей в виду.
– Хорошо. Спасибо тебе, Тань.
– Не за что. – Она пожала плечами, отгоняя неловкость. – Ты смотри, балерина, чтоб мы и тебя вот так, как Ирку, не… черт, что я болтаю? А Рыжий – настоящий красавец. Спишь с ним?
– Нет.
– Ну и дура. Он за тобой всю жизнь, как подсолнух за солнцем.
– Что ты говоришь? Он просто мой друг.
– Только такая, как ты, может не видеть очевидного. Смотри, балерина, это тебе не Стас, плесень гнилая.
– Почему плесень?
– Отродясь такой.
– Да ну, глупости.
– А я тебе говорю. Я всегда знаю, кто есть кто, чуйка у меня. Потому ты меня так раздражаешь.
– Не понимаю…
– Да где уж тебе понять! Ты всегда была – словно аристократка, и ничего к тебе не липло. Ни черта ты в людях не понимаешь, хоть и ученая. Всех по себе меряешь, а только не все такие. Ладно, пора мне, дома дети ждут. Чего смотришь? Двое их у меня, я уже давно завязала, на железке работаю обходчицей, и муж тоже. Давай, балерина, не кашляй и смотри под ноги.
Она уходит, ее бесформенная фигура исчезает за поворотом. Вот вам и Танька! Не зря Старик на нас жизнь потратил. Старик… О чем он хочет поговорить? Неужели и к нему приходили таинственные посетители? Только я не понимаю, кого и почему я могла заинтересовать.
– Лиза! – Это Стас.
– Зачем ты приехал?
– Я приехал на похороны, Ирку проводить.
Он стоит, освещенный закатным солнцем, и мне так больно его видеть, что нечем дышать. Я же… любила его. И, может, люблю до сих пор. Только видеть его сейчас для меня – худшее из зол. Стасик, что ты сделал со мной?
– Жалко ее. – Он смотрит так знакомо, и мое сердце сжимается от боли, уже забытой. – Я должен кое-что тебе сказать.
– Говори.
– Я не знаю, что происходит, но вокруг тебя началась какая-то возня. Лиза, ты в опасности, и если в последнее время произошло что-то… необычное, расскажи мне.
– Я тебе говорила: убили моего соседа. Ну а теперь – Ирка. Это считается необычным?
– Ты же не успела с ней поговорить. О чем ты хотела расспросить ее?
Спасибо, коллега, не сдал меня. Значит, кто-то уже интересовался, успела ли я побеседовать с Иркой. Теперь – мой ход.
– Я просто пришла ее навестить.
– Лиза…
– Мне нечего тебе сказать. Я не понимаю, кто может мною интересоваться? Я просто врач, обслуживаю обычных людей, не знаю никаких тайн, кому я могла понадобиться – сирота без роду, без племени? Стас, ты и сам это знаешь.
– Да, но стало очевидным, что чего-то мы не знаем. Чего-то, что непосредственно тебя касается.