– Чего-нибудь выпьете?
Он смотрит на нас с интересом, словно приобрел какой-то раритет. Годы оказались безжалостны к нему. Лицо, когда-то красивое, стало похожим на морду хищной рептилии, кудри высыпались, большие залысины сделали очертания лба уродливыми. Глаза темные и злобные, губы хоть и улыбаются, но до глаз улыбка не доходит.
– Могу предложить напитки на любой вкус, – говорит он.
– Нет. Что вам нужно?
Он смотрит на меня удивленно – словно вдруг заговорила одна из мертвых голов, висящих на стенах. Возможно, для него это так и есть.
– Даже не спросите, кто я такой? Не возмущаетесь, что вас сюда притащили силой?
– А смысл есть?
– Нет, конечно… Что ж, так даже лучше. Люблю конкретные разговоры.
– Ну и?..
Я буду выводить тебя из равновесия, старый кретин. Я понимаю, что это все равно что дразнить кобру, но все-таки попробую. Ты всего-навсего преступник – успешный, авторитетный, но преступник, случайно избежавший тюрьмы, но ведь все, кроме смерти и прошлого, можно исправить.
Едкая ухмылка зазмеилась на его тонких губах. Он вглядывается в мое лицо, словно хочет найти ответ на какой-то вопрос, но на мне узоров нет, так что давай, старик, потанцуем!
– Ты неуважительна к старшим.
– Мой дед тоже это говорил.
– И что?
– Ничего. Умер от горя, бедняга.
– Вот оно что… Нет, я не умру.
– Умрешь, и довольно скоро, потому что ты старый. Смотри, что у меня есть.
Я бросаю ему на колени фотографию, где он вдвоем с Оксаной. Он держит снимок, пальцы немного дрожат – старческий тремор или впечатлительный сильно?
– Где ты это взяла? – голос его стал хриплым и надтреснутым.
– Сорока на хвосте принесла, господин адвокат.
Его глаза наливаются яростью. Он откинулся на спинку кресла, чтобы успокоиться. Давай, старик, справляйся со своим гневом. Обожаю доводить людей до бешенства.
– Любишь играть с огнем?
– Я – нет, но твой камин опасен. Что тебе от нас нужно?
Он смотрит на снимок, не отрываясь. Может, ему жаль, что он стар, жизнь прошла, и что осталось?
– Я хотел вам кое-что предложить. А именно: деньги и новые имена. Вы могли бы уехать и жить в любой стране безбедно. Да, я хотел это уладить. Но теперь мне интересно, что еще вы раскопали, а потому вы немного задержитесь у меня в гостях, и мы поговорим. Здесь есть умельцы, у которых даже мертвые заговаривают. Скоро ты, красавица, будешь умолять меня послушать историю твоей жизни, а смерть примешь как милость. Так что подумайте об этом оба – до утра. Надеюсь, вдвоем вы найдете, как скоротать время.
В комнату заходят двое: маленькие головки, гора мускулов, и похожи друг на друга, как братья.
– В подвал обоих.
Мы поднимаемся и выходим. Собственно, он бы все равно нас обманул. Так или иначе, нас убьют, но смерть из-за угла меня не устраивает. Если придется умереть – так хоть знать, когда и как.
– Ныряйте сюда.
Подвал тут впечатляющий. Что ж, нечего пенять, так оно и должно было случиться. Вот только хозяин сидит сейчас и выклевывает себе печень – старые фотографии способны освежить память.
– Сидите тут.
Похоже, больше двух слов ребята говорить не умеют. Мозг им выдали слишком малофункциональный, это прирожденные копатели: даешь такому в руки лопату, и он будет копать, и пророет насквозь земной шар, ни разу не поинтересовавшись, зачем это нужно. Просто «круглое – катим, квадратное – несем», и все. Наверное, и такие создания зачем-то нужны.
Железная дверь гремит, закрываясь. Мы находимся в небольшом помещении, оборудованном в подвале. Свет проникает сюда через отверстие вентиляции. Я двигаюсь вперед, нащупывая дорогу. Стена неровная, пол цементный, а темно-то как!
– Лиза, ты где?
– Тут. Иди сюда, Вадик, я нашла что-то, похожее на лежак.
Он нащупывает в темноте мою руку, устраивается рядом. Жесткие доски впиваются в тело, Рыжий молчит. Сердится… Старый хрыч врал нам – даже если бы согласились взять деньги и уехать, прожили бы мы недолго. Возможно, даже меньше, чем под собственными именами.
– Я всегда поражался твоему умению задеть человека за живое. Смолчать ты никак не могла, – бурчит Рыжий.
– А смысл?
– Да, нас убьют в любом случае. Но пока мы им зачем-то еще нужны.
– Интересно, зачем? Темно здесь, как у негра за пазухой. Если бы ты послушал меня раньше, то был бы сейчас дома, а не вляпался вместе со мной в дерьмо.
– Не говори глупостей. Зачем мне жизнь без тебя? Мы всегда были вместе, вот и умирать будем вместе.
– Кто говорит о смерти?
Он прижимает меня к себе, словно хочет защитить от беды, нависшей над нами. Милый мой Рыжий, какая же я была дура все эти годы! А теперь уже поздно что-то исправлять. Или нет? Мы не должны сдаваться. Выход есть, даже если мы его не видим.
Я слышу, как бьется сердце Рыжего. Мы всегда были вместе, это правда. И я не позволю каким-то дегенератам убить нас только потому, что им так удобнее. И еще…
Блин, мне это кажется или кто-то здесь есть?
– Вадик, мы тут не одни.
– Нет, Лиза, не может быть. Здесь никого нет, кроме нас.
– А я говорю – есть!
– Может, крысы?
Может, и крысы. Сумку у меня почему-то не отобрали, только порылись в ней – и то для вида, без души. Я высыпаю мусор на пол. Ага, вот они – спички, которые я прихватила в баре.
Я поджигаю спичкой какую-то рекламу. Неровный свет выхватывает из тьмы часть помещения, у противоположной стены стоит такой же топчан, и на нем кто-то лежит. Я была уверена… черт, бумажка догорела и обожгла мне пальцы.
– Ты видел?!
– Да. Осторожно, я сам.
– Еще чего!
Мы поджигаем еще одну бумажку и подходим к лежащему. Почему он молчал все это время? Или умер?
– Лиза, смотри, это не…
– Да! Боже мой, посмотри на него!
Тут лежит все, что осталось от Остапова. С первого взгляда ясно, что он не отделается испугом, как Андрей. За Леху кто-то взялся всерьез и довел дело до конца.
– Лиза, посвети мне.
Я поджигаю один из носовых платков, намотав его на косметический карандаш. Рыжий наклоняется над телом. Его руки привычно ощупывают раненого, оценивают повреждения, но, на мой взгляд, Леха – уже труп.
А он стонет и открывает глаза. Вернее, глаз, потому что второй ему кто-то выбил. На его месте – кровавая дыра.
– Леш!
Он смотрит на меня, не узнавая, потом его взгляд становится осмысленным.
– Леха, скажи хоть что-нибудь!
– Лиза, у него шок. Многочисленные переломы, одно из ребер, похоже, вошло в легкое, глаз не подлежит восстановлению, и он тут находится не менее суток.
– Леш, как же ты?..
Он умоляюще смотрит на меня и шевелит губами. Я наклоняюсь к нему. Он что-то шепчет, но я не понимаю. Цифры? Я не запомню. Но он повторяет их, и я записываю на руке карандашом.
– Полковник Слисаренко… Позвоните, и помощь… будет.
– Леха, ты только держись! Я сейчас что-нибудь придумаю.
– Я… не лгал тебе… тогда… Лиза…
– Кто тебя так, Леха?! – Ну что я спрашиваю, и так все ясно.
– Гриб… Анна ему… они…
Он снова закрывает глаз. Мне кажется, что уснуть для него будет лучше, но я должна что-то придумать. Должен быть выход!
– Леш!
– Лиза, он умер. – Рыжий обнимает меня. – Черт, я недолюбливал его, а теперь мне жалко. Не плачь только, Лиза.
– Я не плачу.
Я в ярости. Если бы мне сейчас попался кто-нибудь из местных долгожителей, не сносить бы ублюдку головы. Ведь я уже видела когда-то такое же избитое, искалеченное тело. Таким когда-то был Кук – и мы не простили убийцам его смерть. Закон пощадил их, а мы – нет. Так что Гриб уже труп.
– Вадик, помнишь, как те двое просили нас не убивать их?
– Что ты, Лиза?! Почему ты их вспомнила?
– Просто так. – Меня от злости сейчас взорвет. – Ты помнишь, как мы поймали их? Сначала толстого, он шел из пивной. Как он плакал и просил не убивать его, помнишь? А мы забили его дубинами, словно бешеного пса. А второй вышел в гараж, Стас достал его по голове, а уж потом мы вместе молотили его, пока он не издох. Ты помнишь?!
-Да.
– Так неужели мы простим вот это?!
– Кук был нашим другом.
– А Леха разве нет? Я уверена, что он был нашим другом и пытался спасти нас, как мог. Стас доверяет ему.
– Стас… Да.
– Вадик, я убью их всех и сожгу эту паршивую развалюху.
– Сначала надо как-то выбраться отсюда.
– Выберемся. Подсади меня к отверстию в стене.
– Что ты задумала?
– Пока ничего, просто осмотрюсь.
Рыжий нагибается, я влезаю ему на плечи и оказываюсь прямо около вентиляционного отверстия. Все ясно. Если вылезти отсюда, то можно проползти по большой трубе, хоть она и горячая, ничего. А дальше видны ступеньки, там выход. Думаю, они настолько уверены в себе, что сторожить дверь никому и в голову не пришло.
– Что ты видишь?
– Если пролезем в дыру, мы сможем выйти.
– Уверена?
– Нет, но надо попробовать. У меня есть оружие.
Я прыгаю на пол и показываю Рыжему револьвер.
– Я же запретил тебе носить с собой эту штуку! Ты разве забыла, что было у Стаса? Дай сюда немедленно!
– Вот еще! Сто лет мне будешь вспоминать того скунса! Он вонял, и я выстрелила на запах.
– Это несерьезно.
– Не будь занудой. Да что тебе до этого револьвера? Осталось пять патронов.
– Думаю, нам их хватит. Так что будем делать? Скоро полночь.
Я не люблю ночь, потому что когда я вижу звезды, то думаю о мирах Лавкрафта[2]. Но тем не менее ночь, как и я, всегда сама по себе. Мне ночью думается лучше всего. И нам сейчас повезет, я уверена. Если все выйдет как надо, возможно, мне удастся сжечь этот дом.
– Подсади меня, а я подам тебе оттуда руку.
Я, наверное, похудела за последние дни, даже филейная часть протиснулась в дыру. Я оседлала трубу, она немилосердно печет мне руки, живот и задницу, но я ложусь на нее и подаю руки Рыжему.