И я понимаю вдруг зачем. Они все знали, но доказать не могли. Никаких доказательств, только их уверенность, но для суда этого мало. Как полковник сказал – «без вас это дело не закончится»? Они всю дорогу хотели засадить меня в тюрьму, чтобы развязать этой психопатке руки и поймать ее на горячем. Как долго бы это тянулось, неизвестно, но все это время меня держали бы в вонючей камере, где полно микробов. А когда дело не выгорело, они просто подставили меня как приманку – в надежде, что я, по своему обыкновению, захочу эту кобру подразнить и она не сдержится. Мало мне будет радости, если она всадит в меня всю обойму.
– Мама, прекрати!
Это Андрей. Хорошо, что мы с тобой не переспали, красавчик, – это был бы инцест. Но чего ты дергаешься? Тебя мамаша не убьет, наверное.
– Сядь, Андрей! Если все так обернулось, то я решила: пусть состояние отойдет благотворительным организациям, но не этой грязной девке.
– Мама, перестань!
– Нет, и лучше молчи, ты меня знаешь! Если бы не твои сопли, Клаус был бы мертв до того, как изменил завещание!
– Фрау Вернер, я бы вам не советовал…
– А ты молчи, слизняк! Ты все равно уже никому ничего не расскажешь – вы четыре ненужных свидетеля…
– Мама, не надо! Прекрати истерику.
– Нет.
Я понимаю только одно: она спятила. Может, не навсегда, но именно сейчас она не в себе, а говорил же Леха: когда человек нервничает, он делает ошибки. Но эта тетя, сдается мне, всех переплюнула.
– Хочешь выстрелить? Так стреляй, чего тянешь? – Я все равно не сдержалась, язык мой – враг мой. Эта дрянь мне не нравится, и все.
– Лиза, не зли ее. – Андрей умоляюще смотрит на меня. – Она выстрелит.
– Как ты выстрелил в своего отца?
– Это не я, клянусь! Я не знал, что они задумали! Я ничего не знал, поверь мне, пока все не произошло – там, в гостинице! Он стал сопротивляться, и они случайно застрелили его. А потом у меня не было выбора.
– Что ты имеешь в виду?
– Мой сын имеет в виду, что он – ничтожество, такое же, как его настоящий отец! – Анна выплюнула это в Андрея. – Сентиментальный кретин, не захотевший помочь родной матери, предатель!
– Мама, перестань!
– Лучше бы я тебя не рожала!
Она переводит на меня дуло пистолета, звучит выстрел… Все, вот и конец. И не наступит лето, и не будет для меня кота на столе, и подсолнухи расцветут для кого-то другого… Но мне почему-то не больно.
– Я убил ее…
Она лежит на полу, в комнату входят какие-то люди, визжит женщина… Я что, до сих пор жива?
– Андрей выстрелил в нее. – Слисаренко берет меня за руку. – Все позади.
– Андрей?
– Да. Вы же отдали ему ручку-пистолет, удивляюсь вашей беспечности.
Черт, я совсем забыла, что эта ручка стреляет!
– Анна умерла?
– Нет, жива, ее вылечат, и она ответит за свои преступления.
– А Андрей?
– Ну, суд определит степень его вины, но без вас ничего бы не получилось.
– Полковник Слисаренко, вы негодяй.
– Что?!
– Да, вы негодяй. И я желаю вашей прекрасной жене долгих лет жизни. Вы отлично знаете, что у вас против Анны ничего не было. И вы сделали ставку на то, что я стану ее дразнить и выведу из равновесия. Вам же для полноты картины не хватало только моего трупа, не так ли? Именно для этого вы меня сюда и привезли, разве нет?
– Лиза, вы все неправильно поняли!
– Ну да, расскажите мне! Не надо выкручиваться, вы…
– Простите, что вмешиваюсь. – Штольц вклинивается между нами. – Госпожа Климковская, у нас с вами много дел. Не могли бы вы поспорить с полковником в другой раз?
– А дела перенести нельзя?
Мне как раз хочется поскандалить, и полковник вполне подходит для этого.
– Нет. Прошу, присаживайтесь и начнем.
Я презрительно отворачиваюсь от Слисаренко и сажусь в кресло. Ладно, потом с ним доссорюсь. А куда подевался Рыжий?
– А где?..
– Ваш спутник, красивый молодой человек? – Штольц поднимает голову от бумаг. – Он ушел сразу, как только вывели арестованных. Поговорил о чем-то с человеком, с которым вы ссорились, и ушел.
Что за дела? Куда подевался Рыжий, как он мог оставить меня в такое время? Хотя я догадываюсь, почему он ушел.
21
– И ты не знаешь, где он сейчас? – Старик наливает в чашку молоко. – Пей, Лиза, Олег Весняк принес сегодня свеженькое. А пироги Татьяна испекла, ешь.
Я сижу в доме Старика, он угощает меня. Рядом устроился белобрысый пацаненок. Он смотрит на Старика влюбленными глазами, а на меня поглядывает настороженно.
– Василек, нам с Лизой надо поговорить.
– Хорошо, дедушка. Я пойду к тете Тане?
– Только шапочку надень, на улице холодно.
Мальчик исчезает за дверью, напоследок бросив на меня хмурый взгляд. Что же, понимаю. Не слишком приятно, когда тебя выгоняют из-за стола именно тогда, когда начинается интересный разговор. Вот только он не для твоих ушей, так что извини, Малый.
– Ты ищешь Вадима?
– Везде. И Стас искал. Я не знаю, куда он мог подеваться, но я должна найти Рыжего и посмотреть этому негодяю в его бесстыжие глаза.
– Вот как. – Старик задумчиво смотрит в окно, за которым размахивают голыми ветками деревья. – А что потом? А, Лиза?
– Потом… я скажу ему, чтобы не сходил с ума.
– И все?
– Нет. Я скажу ему, что была дурой и не ценила его.
– Лиза!
– Пап, не дави на меня. Да, я скажу, что люблю его. Что мне неуютно жить без него – вот уже два месяца. Я попрошу, чтобы он вернулся… если, конечно, не нашел себе другую. Я понимаю, что со мной бывает непросто, но он тоже не сладкий петушок на палочке. Я хочу, чтобы он вернулся.
– А Стас?
– Он тоже считает, что Рыжий спятил.
– Я не об этом, Лиза.
– Мы со Стасом пришли к согласию. Он долечивает легкие на Кипре, мы общаемся, но… все в прошлом. Мы просто друзья, как когда-то давно, и если бы Рыжий не отколол этот номер, все вообще было бы хорошо.
– Но у него есть причины для такого поступка. – Старик серьезно смотрит на меня. – Вадим счел, что больше не имеет права…
– Глупости! Деньги не имеют значения, они не изменили для меня ничего.
– Он решил иначе.
– Он просто спятил. Где он?
– Я не знаю.
Старик знает, я уверена, но почему-то не хочет мне сказать. Почему? Считает, что я в чем-то виновата? Из-за этого проклятого наследства я потеряла мужчину, которого, как оказалось, любила. И поняла это только тогда, когда он исчез. Господи, эта мужская гордость, которую они для себя изобрели! Где это видано – отказаться от женщины только потому, что на нее ни с того ни с сего свалилась куча денег? Я понимаю, что куча огромная, но ведь я осталась все та же! И даже Старик не хочет мне помочь, а должен!
– Пока шло расследование, я как пришитая сидела в Германии. Я оборвала телефон, разыскивая Рыжего, а он…
– И чем там все закончилось?
– Анну осудили пожизненно, Андрей выйдет через два года – на нем смерть Деберца, это доказано, хотя, по-моему, ему за Деберца надо медаль дать, а не сажать в тюрьму. Но суд посчитал иначе. Было доказано, что мать заставила его, он не хотел ничего плохого и не знал о настоящих планах Анны. А потом она убедила сына, что он тоже повязан. Андрей – слабый человек. У него был выбор: либо донести на мать, либо помогать ей. Лично я не держу на него зла. Кто знает, как бы я повела себя на его месте. А потому, когда он выйдет, получит половину того, что Клаус оставил мне.
– Ты с ним поделишься?
– Да, поделюсь. Мне жаль его, правда. Он ни в чем не виноват. Вот только я не понимаю, почему Анна не пожалела сына и втянула его в эту историю?
– А ты теперь как?
– Ну а что я? Я пока ни в чем не разобралась, там куча каких-то дел, людей, которые от меня чего-то требуют, а мне хочется одного: уехать с Рыжим куда-нибудь далеко, где нет зимы, и пускай они там как хотят, я не участвую в их возне, мне это неинтересно. Я никогда не буду такой, как они, да и не нужно мне это.
– Я знаю, Лиза. Хорошо. Сходи, погуляй до обеда. Кстати, я тебя так и не поблагодарил!
– За что?
– Не за что, а за кого – за Василька. Знаешь, когда эта мелкота появилась на пороге и прохрипела: «Я от Лизы!», я так обрадовался. Ты… ты хорошая девочка, Лиза. Всегда была такой, а Василек…
– Мне показалось, что тебе именно этого не хватает.
– Да. Мы нашли его мать, сейчас идет пересмотр ее дела, и если все пойдет хорошо, то скоро она выйдет на свободу, а дальше видно будет. Мальчик учится, мы с ним большие друзья. Ну, иди, погуляй немного.
Я выхожу со двора и иду по знакомой улице. Здесь я чувствую себя дома. Не там, где шумный город проколол небо зеркальными небоскребами, не в хмуром и чужом доме недалеко от Бонна, а тут, где разоренные заборы, небольшие кирпичные домики с верандами, речка – за зеленым зданием закрытого интерната. У государства на детей нет денег. И пускай они гибнут на улицах, сбиваются в волчьи стаи, превращаясь в преступников, – никому до этого дела нет… Тут я дома. А сейчас иду в гости…
Зеленые туи качаются на ветру, словно гимнастикой занимаются – наклон влево-вправо, и снова. Их лица такие знакомые. Танька поставила памятники Ирке и Куку. Да я и не сомневалась в этом. И фотографии хорошие нашла – наверное, у Старика взяла. Ласковая улыбка Кука и свежее смуглое Иркино личико. Куда девается душа? Неужели и правда это просто сказка, чтобы утешить нас на пороге вечности? Я не верю. Что-то есть, не может не быть. Там есть ОН. Что-то там должно быть, иначе все, что есть тут, псу под хвост.
– Я знала, что ты сюда придешь.
Танька стала еще толще и одета в жуткую китайскую куртку.
-Да.
– Привет, балерина. Не загордилась?
– С чего бы?
– А почему нет? – Танька садится рядом. – Смотри, какие я им памятники поставила. Кстати, это ты хорошо придумала – прислать Малого к Старику! Только ты могла такое сотворить! Ну ничего, доведем парня до ума, куда ж его теперь. Так ты Рыжего ищешь?