— Да. — Татьяна Николаевна поняла его мысль: с возрастом меняются представления о горе. — Ты прав. Ты очень прав, — наконец произнесла она, простив Микеланджело.
Через высокие двери они вышли на площадь. Крылья дорических колонн все так же обнимали ее с двух сторон, фонтаны без особого энтузиазма все били… Каменная стрела с крестом на макушке по-прежнему целилась в небо.
«Я скоро умру, а здесь ничего не изменится», — подумала Татьяна Николаевна. В ней произошла некая перемена. То, ради чего она прилетела сюда, то, к чему стремилась, то, что казалось ей простым и естественным, теперь, после посещения Святого Петра, страшило ее. Площадь стала почти пуста, только с левой стороны еще толпились группы туристов.
— Там магазин сувениров и почта Ватикана.
— Почта?
— Ну да. Престижно ведь отправить друзьям или родственникам открытку или письмо из самого Ватикана! Кроме того, на этом можно делать бизнес! Ватиканские проштампованные марки довольно высоко ценятся у нумизматов. Хочешь отправить кому-нибудь письмо?
— Мне некому, — растерялась Татьяна Николаевна.
— Жаль. Могли бы наладить прибыльное дело. Я бы тебе отсюда их посылал, а ты бы в Москве продавала!
«Я не вернусь больше в Москву», — подумала она. Эта мысль была прочной и окончательно обдуманной, но вместе с тем что-то в ней вызывало протест.
— Ты что же, не приглашаешь больше меня на Капри? — Она задала свой вопрос шутливо, прекрасно понимая, что поездка эта абсурд и ничего не может быть, но сердце ее вдруг замерло в ожидании ответа.
Он тихонько присвистнул:
— А ты согласна? Вот это да! Я уже просил узнать насчет твоего паспорта.
— Кого просил?
— Надю.
Татьяна Николаевна нахмурилась:
— Мне кажется, Надя не захочет ничего сделать.
— Захочет, если дать ей денег. Надя за деньги сделает все.
Какие глупые вещи иногда приходят в голову! Какой-то поддельный паспорт, какая-то сомнительная официантка, которая за деньги может сделать якобы все! Вдруг перед глазами Татьяны Николаевны предстало видение: белый каменистый берег, устремляющийся вниз к морю; роща вечнозеленых деревьев на плоской горной площадке; крутая лестница, чьи ступени несут в себе солнечный жар, и море… Чудесное море ласково плещется под ногами, шумит днем и ночью… И можно сидеть на горячих камнях, пить теплое сладкое вино, от которого кружится голова, и знать, что это будет продолжаться долго. Долго! И впервые за всю свою жизнь Татьяна Николаевна подумала, что «долго» — прекрасное слово.
Группа прелестных пожилых монашек в светло-сереньких платьицах и шапочках, похожих на детские, остановилась на углу площади возле них. Татьяна Николаевна рассеянно посмотрела в морщинистые загорелые лица, и вполне определенная мысль шевельнулась у нее в голове. «Ну должна же я хоть как-то дать о себе знать этому негодяю!» Она решительно потянула Цезаря за собой:
— Пойдем! Постоишь со мной в очереди?
— А как же? Ты же сидела возле моего льва!
Татьяна Николаевна купила конверт и листочек бумаги, подошла к окну, оглядела еще раз площадь собора Святого Петра. Цезарь деликатно отошел в сторонку, а она все думала, что бы ей написать своему врагу, человеку, все чувства к которому умещались в одно огромное емкое слово — «ненависть».
«Проклинаю тебя!», пришедшее из Ватикана, могло бы напугать кого угодно, но не его. Кроме того, Татьяна Николаевна не знала, какие отношения у ее врага с Богом. Нет, «Проклинаю тебя!» она решила не писать, уж очень это звучало по-дамски. Еще был вариант — «Чтоб ты сдох!» — но ей показалось, что это тоже не совсем подходит. Это было ее заветным желанием, но в этой фразе присутствовал оттенок шутливости, так обычно беззлобно ругаются, а ей вовсе не хотелось шутить.
«Не знаю, что написать!» — растерялась она. Но конверт был куплен, Цезарь стоял вместо нее в очереди, которая уже подходила к заветному прилавку, и, оглянувшись, Татьяна Николаевна увидела, что он машет рукой. Надо было срочно что-то придумать.
«Ты козел! В нашей квартире тебе все равно не придется наслаждаться жизнью! А сама я вышла замуж за миллионера и уезжаю на Капри!» — быстро написала она. Конечно, это была ложь, но она знала, что именно такая ложь больше всего расстроит ее бывшего зятя и его новую жену, похожую на лисицу. Быстро, чтобы не передумать, она запечатала конверт. Милый молодой человек спросил, в какую страну отправлять письмо, и шлепнул на конверт соответствующую цене марку. Татьяна Николаевна стала писать адрес. «Россия…» — надписала она и почувствовала, что рука ее остановилась. Она напрочь забыла адрес своего обезличенного и проданного дома.
Ей пришлось достать из сумочки паспорт и посмотреть, что там написано в печати о прописке. Название улицы, дом и номер квартиры она вывела так, как будто это был не заезженный и завязший в памяти шифр, который она автоматически набирала чуть ли не всю свою жизнь, а адрес совершенно чужого ей человека. Быстро отдав письмо служителю, она поблагодарила и вышла на улицу с изменившимся лицом.
«Я забыла свой адрес… Это знак! Меня ничего больше не держит! Значит, пора…» Она вспомнила Смерть в темном мраморном покрывале, вечно присутствующую там, в соборе. И никакой другой шедевр — даже гимн рождению человека, находящийся там же, на барельефах знаменитого творца, — не мог уравновесить это воспоминание.
«Религия все время напоминает человеку о его конце. «Помни о смерти», — говорили древние, но призывали тем самым осознать красоту жизни, учили наслаждаться каждым ее днем, а не ждать конца — он неизбежен, и столько людей уже приняли его мудро и достойно. Но… неужели завтра со мной произойдет это? — вдруг с какой-то новой ясностью подумала она. — Я не хочу!»
Она испытала ужас, граничащий с безумством, комок подступил к горлу, и, когда Цезарь подошел к ней, он не узнал ее — так изменились ее обычно спокойные черты.
— Что с тобой? Тебе плохо?
— Ничего… — Она судорожно схватила его руку.
— Сделать тебе укол?
— Нет, пока еще нет… — Она присела на скамейку рядом с почтой. — Еще не сейчас, не сегодня… — Огромной силой воли Татьяна Николаевна заставила себя восстановить дыхание. — Запомни, Цезарь, я от всей души желаю тебе счастья!
Он посмотрел на нее как на ненормальную.
— Запомнишь?
Он нерешительно кивнул. Они посидели еще немного.
— Надо идти, — сказала она. И Цезарь почувствовал что-то странное в этом простом призыве. — Завтра у меня в Риме последний день. — Она положила руку ему на плечо. — Утром я хотела бы побыть одна, а вечером приглашаю тебя с Надей на ужин в наш ресторан при гостинице. Придете?
— Очень хорошо, — ответил ей Цезарь. — Спасибо. Завтра к вечеру мы будем уже знать ответ насчет твоего паспорта.
Глава 14Прогулка последняя
Последнее утро перед отъездом наступило такое же солнечное, как и восемь предыдущих в Вечном городе. По плану у всех туристов в группе был намечен свободный день. Многие собирались устремиться в магазины, кое-кто решил еще разок пройтись по наиболее полюбившимся местам. Я встала рано утром, потому что спать совершенно не хотелось, прошла через наш гостиничный дворик, вышла на улицу и остановилась, раздумывая, куда бы пойти. На углу Марсала и нашего тупичка была площадь, главным украшением которой служила церковь с огромными резными дверями. На крыше ее располагался не купол, а странная для нашего православного взгляда башенка с огромной скульптурой Христа. Христос был одет не в плащ и не в рубище, а в римскую тогу, перекинутую по всем правилам через одно плечо, и своим нравоучительным видом напоминал мне вовсе не мученика, а скорее сенатора или члена Государственной думы. Темного дерева двери были закрыты, но изнутри пробивалась музыка и снаружи был виден неясный свет. Я решила зайти, посмотреть службу.
На пороге между дверьми сидел пожилой чернокожий нищий. Его вязаный серый жилет приятно сочетался с красной рубашкой, потертыми джинсами и завязанным на затылке хвостом из мелкокурчавых седых волос. Нищий сидел и с видимым интересом читал толстую книгу. Впечатление было такое, будто он не милостыню просит, а занимается в библиотеке. Я протянула ему несколько центов, он вежливо поблагодарил.
«У нас таких нищих я ни разу не видела», — подумала я и потянула на себя тяжелую церковную дверь.
Большая, высокая церковь была почти пуста. Где-то сбоку играл невидимый орган. Служитель культа с белым воротничком поверх черного одеяния с выражением читал что-то по-латыни. Впечатление было такое, что читает он для собственного развлечения. В середине между стоящими рядами скамьями был просторный проход, выстланный красной ковровой дорожкой, как в старом кинотеатре. В нижней части скамей я заметила специальные откидывающиеся подставочки, чтобы прихожанам было удобнее стоять на коленях.
Я осторожно опустила сиденье и присела сбоку. Мне было хорошо, просторно и тихо. Здесь шла важная для кого-то работа, священник соблюдал ее ритуал, я же сидела сама по себе, никому не мешая, думая о своем. И это большое, спокойное пространство церкви и размеренное действо службы не отвлекали меня, но и не отпускали. Мне не хотелось уходить. Сквозь высокие узкие витражи в помещение вливались дымчатые полосы света. Я присмотрелась. Как странно! Оказывается, в помещении я была далеко не одна. В первых рядах сидели несколько человек, участвующих в службе. Согласно словам духовного поводыря, они то вставали со своих мест, то вновь опускались на сиденья. А невдалеке от меня — и впереди, и справа, и слева — я увидела знакомые фигуры кое-кого из наших туристов.
Ближе всех в самом центре сидела Лиза со своим молодым человеком. На голове у нее красовался легкий газовый шарф. Я не сомневалась, что она надела его специально, потому что он великолепно подходил к ее блестящим глазам. Почти целый ряд подальше занимало семейство толстяка. Сам толстяк наблюдал действие с интересом, а вот его женщины сидели с таким видом, будто попали в подпольную сектантскую организацию. Прямо передо мной через несколько рядов кресел оказалась еще одна наша пара. Это была юная возлюбленная со своим спутником в очках. Раньше они беспрерывно целовались и гуляли, взявшись за руки, как в детском саду. Сейчас между ними происходило что-то вроде объяснения. Девушка все время плакала, а ее спутник время от времени наклонялся к ней и каждый раз подавал чистый платок. Можно было подумать, что в карманах у него целый платочный магазин. А вот сбоку, в том же ряду, совершенно неожиданно я увидела Лару. Устремившись куда-то вверх, она быстро молилась, шевеля губами, и мелко крестилась когда православным, а когда и католическим крестом. Ни Лара, ни туристы из нашей группы меня не заметили. Но я все равно почувствовала себя неудобно. Мне показалось, что я своим равнодушным и спокойным присутствием мешаю их молитвам достигнуть цели. Я вышла, погуляла по утренней улице — два квартала туда, д