Со временем Герту надоело сидеть дома, и он отправился в Африку, на фотосафари, чтобы заняться уже не птичками, а зверями покрупнее. Он звал с собой и жену, но наша храбрая Алиса, виртуозно управлявшая огромной врачебной практикой, заупрямилась насмерть: она панически боялась летать на самолетах. Один-единственный раз, вместе со мной, она полетела в Америку на крестины Майка, первенца Вероники. Дорогу туда она кое-как перенесла, поддерживая себя шнапсом в больших количествах и снотворными таблетками. Но на обратном пути мы действительно попали в зону турбулентности и Алиса была в панике, ее душил страх смерти. С тех пор она зареклась летать на самолете.
Так что от Африки она отказалась, но мужа отпустила навстречу его мечте. Герт, человек сам довольно пугливый, взял с собой брата. Они уехали и пропали. Последний раз их видели, когда они взяли напрокат джип и уехали в неизвестном направлении. Ничего сверх этого не знали ни в полиции, ни в посольстве. Спустя несколько лет нашли в одном ущелье обгоревший каркас их автомобиля. И лишь в 1972 году Алиса официально объявила себя вдовой.
После этого несчастья Алиса вообще стала недолюбливать путешествия. Ей даже ко мне приехать на электричке тяжело. Скорее дочка моя из Америки навестит меня, чем моя сестра из соседнего Таунуса. Сначала я ездила к ней, но теперь сама уже не могу, если только меня Регина, Феликс или Ульрих не отвезут. Но это редко. Вот по телефону мы общаемся часто и подолгу и знаем друг о друге много всякого. Через десять лет после гибели мужа Алиса продала свою практику и до самой пенсии работала в компании «Про Фамилиа» семейным врачом-консультантом. Она и мне первая советчица, без ее совета я никуда.
Ни до, ни после Герта никого у Алисы не было. Ида, мне кажется, в самом начале замужества мужу один раз изменила. Но я, конечно, переплюнула всех моих сестер вместе взятых, я самая опытная из всех нас, у меня было трое мужчин. У моих детей, а тем более внуков все, разумеется, совсем по-иному. По сравнению с Корой я — просто монахиня непорочная. Правда, я не уверена, что она со всей своей свободой счастливей меня.
Позвоню-ка я Алисе. Хуго еще спит, а сестра всегда найдет для меня минутку поболтать. Почему бы не рассказать ей о моей последней тайне в подвале? Не вижу оснований дальше скрывать.
Она берет трубку и затаив дыхание слушает историю о моем Бернхарде, замурованном полвека назад и размурованном буквально только что.
— Потрясающе, — отзывается она, — как в кино! А знаешь что, я тебе тоже кое-что сейчас расскажу. Могу себе позволить, не так долго осталось жизни радоваться. — Она закуривает. Я слышу, как она глубоко затягивается.
— Ты и при пациентах своих курила?
— Редко, — отвечает она и все молчит.
Ну все, надоело ждать. Она всегда так долго собирается.
— Слушай, давай я лучше угадаю. Герт спутался с какой-нибудь дамочкой из племени банту, женой ревнивого вождя. Дикарь пришел в ярость и натравил на разлучника львицу, которой в свое время вытащил колючку из лапы. И благодарная зверюга скушала Герта однажды воскресным утром.
— Не дурно, но это уж ты слишком. Я вообще не о Герте рассказать хочу. Есть у меня кое-кто другой на совести, другой мужчина.
Не может быть! Оказывается, может. Алиса, уже будучи вдовой, попала в лапы одного брачного афериста. Он гонялся даже не за деньгами и не за имуществом. Ему нужен был морфий. И моя сестра, у которой в жизни было не много блеска, влюбилась в него, в его стихи и букетики полевых цветов. Конечно, она хотела вылечить его от пристрастия к наркотикам, она же была врачом.
Отношения тянулись годами. Он обкрадывал ее, лгал ей, изображал искреннее раскаяние, рыдал у нее на плече, а потом уговаривал выписывать ему нелегальные рецепты на дозу морфия. Алиса была в отчаянии от собственных деяний. Однажды она нашла письмо, которое этот человек написал Констанции, ее дочери. И тогда дала ему смертельную дозу зелья.
Вот это да! Мне надо сначала все это еще переварить. Но меня теперь интересуют детали:
— Расскажи как коллега коллеге, труп ты куда дела? — У меня профессиональный интерес.
Прятать его в доме Алисе не пришлось. Мужчину нашли в его собственной квартире. Но было полицейское дознание, сестру оштрафовали на крупную сумму и лишили лицензии практикующего врача. Поэтому ей и пришлось продать любимую практику, печально заключает Алиса.
А что мне делать с Бернхардом?
Она размышляет:
— Ну, мне кажется, сад Ульриха — не лучшее место. Лучше киньте его ночью в Неккар, только ниже по течению, за шлюзами, а то его на другой же день какой-нибудь рыбак выловит.
— Ну нет, это уж совсем как-то невежливо, дорогая моя. Бернхард матросом не был. Алиса, а почему ты от меня скрывала твою историю с поэтом-морфинистом?
— Ты всегда так хорошо обо мне думала, так меня превозносила, — задумчиво отвечает она. — Из-за этого идиотизма я всю оставшуюся жизнь буду сгорать от стыда, какая же я была дура! Но ты тоже, между прочим, про Бернхарда молчала.
А зачем было наваливать все это на сестру? Мы с Хуго поклялись тогда ни одной живой душе ни слова не говорить, а я вот клятву только что нарушила.
Хуго проснулся и хочет завтракать. У меня от Алисиной исповеди разыгрался аппетит. Мне ее поступок грехом не кажется, да к тому же — вон сколько лет уже пробежало. Дочка ее Констанция — женщина серьезная и несколько суховатая. Она к давним маменькиным авантюрам будет так же мало снисходительна, как Ульрих к моим. Ее бы, пожалуй, шокировали темные пятна на белоснежной биографии ее благородной матери. Констанция — психотерапевт, а кроме того, начисто лишена чувства юмора.
Пока мы завтракаем, появляется Феликс. Я содрогаюсь от мрачного подозрения: что, если Кора, для прикола, как она выражается, затащила его в постель. Двоюродные брат и сестра, о Господи! Это еще хуже, чем было у меня с моим зятем Хуго. Но, наверное, у меня просто слишком разгулялось воображение, и Алисино признание выбило меня из колеи, вот и лезут в голову всякие ужасы. Теперь и самой стыдно, до чего извращенные мысли меня посещают. Лучше налью кофе моему милому внуку и моему необыкновенному зятю.
19
Не успели мы встать из-за стола, как приезжает Кора, да не одна, а со свитой. Следом за ней семенит, как такса, полная круглая итальянка лет пятидесяти с небольшим, которую нам представляют как Эмилию. Она носит такие же кроссовки, что и я. Столь ранний визит меня несколько смущает. Уж не хочет ли Кора перевозить покойника среди бела дня? Но при Феликсе я должна держать язык за зубами. Кора тем временем берет еще две чашки и наливает себе и Эмилии оставшийся кофе, на который, вообще-то, претендовала я.
— Кора, детка, родители прислали открытку. — Я передаю внучке послание из Китая.
Без особого интереса она рассматривает «Мраморный корабль в летнем дворце» и даже не дает себе труда заглянуть на другую сторону, густо исписанную неразборчивым почерком моего сына.
А я заметила, что Феликс в присутствии Коры снова становится пунцовым и с издевкой напряженно шутит:
— Чему обязаны такой высокой чести принимать Вас у себя?
Кора, что происходит? В это время голос подает итальянка, которая, очевидно, поняла вопрос Феликса. Она отвечает что-то на своем языке, и мы с Феликсом понимаем только слово «Франкофорте».
Внучка кивает. Эмилия обязательно хотела побывать в торгово-финансовом мегаполисе Франкфурте. А Кора сама собирается на выставку — Густав Климт и Эгон Шиле.
Хуго, как светский лев, тут же рекомендует посетить книжную ярмарку. Вообще-то она только в октябре.
Это все, конечно, здорово, а как же Бернхард? Как бы подтолкнуть Кору, чтобы она назначила наконец точный срок погребения? Но она меня опережает:
— На обратном пути заедем, приберемся в доме и всех заберем с собой.
— Вот это да, это ты-то собралась убирать в доме? — Феликс потрясен. — А кого это «всех»?
— Нашу бабушку и… — запинка, — …и твоего дедушку. — Кора шумно дохлебывает кофе и оглядывается на Эмилию. Обе благосклонно кивают нам и удаляются.
Сразу следом за ними вылетает Феликс, и я наблюдаю в окно, как он долго о чем-то болтает с Корой. Заметив меня, Кора мило улыбается, садится в машину и уносится прочь. Феликс возвращается за своей студенческой папкой. Я разглядываю его обеспокоенно. Уж не рассказала ли она ему чего?
Но нет, все в порядке, Кора просто пригласила его к себе в Тоскану, а он не смог от такого заманчивого предложения отказаться.
Я робко интересуюсь, возьмет ли он с собой в Италию свою подругу Сузи.
Может быть, он еще не решил.
Мы с Хуго снова одни дома. Чувствует он себя опять превосходно.
Наш общий внук Феликс — моя гордость, а Хуго восторгается Корой. Только что и тот и другая были здесь, и вот их опять нет.
— Как тебе показалась итальянка? — любопытствует Хуго.
— Лицо приятное, — откликаюсь я, — видно, живет в деревне, умом не обижена. Такой женщине не страшно доверить молодую девушку. А почему муж ее не пришел? Когда же они наконец придут за ним… Надеюсь, Кора не разболтала все наивному Феликсу!
Ох, как же меня все это беспокоит!
— Муж, надо думать, копает могилу, — предполагает Хуго, — а зачем Кора хочет забрать и нас тоже? Она же вроде собиралась все уладить без нас, только с этими мафиози.
Кто ее знает. Мне вообще не хочется приходить в дом Ульриха, пока его самого нет. Ни его, ни невестки. Так можно завалиться к Регине или к Веронике, но к Ульриху… У него Эвелина немного странная в этом плане.
— Хайдемари уже три дня не звонит, — жалуется Хуго.
И что? Мы что здесь, в детском саду? Пусть сам позвонит.
Нет, куда там. Он, видите ли, слышит плохо, сначала же придется звонить на центральный коммутатор клиники…
Я вздыхаю и беру трубку.
Хайдемари бодра, чувствует себя хорошо. Она только что пообедала. Готовлю ли я обед? Вообще-то мы только что позавтракали. А на часах уже полдень.