Устал сегодня Мащенко, устал. Не железный ведь. Не слушается его чудом не облезший, густой седой чуб, рассыпается по сторонам на прямой пробор, и кажется ему, что волосы налились чугунной тяжестью и давят череп.
«Хорошие, работящие люди сидят в кабинете. Грамотные руководители производством. Но вот прозевал же кто-то из них этого проклятого «орла», не предотвратил большой беды. Кто? Когут? Игнатов? А может, не Игнатов? Может, валю на него вину, потому что лично не симпатичен? Так не имею права. Он честный мужик. Когут? Скользкий парень. Виляет. Наказать придется обоих. Нельзя не наказывать».
Директор поправил чуб, помассировал затылок, сел. Сколько их, этих аварий, и больших и малых, пережил он! Случались они и по вине его подчиненных, и без их вины, по причине коварной сложности нелегкого шахтерского труда в постоянно меняющихся грозных условиях. Хоронил друзей, не спал ночей, избегал глаз шахтерских вдов.
Не меньше было радостей. И первая врубмашина, под аплодисменты опускаемая в шахту, а потом, через несколько лет, под такие же, не менее горячие, вывозимая за ненужностью на поверхность; и с цветами провожаемый в забой первый комбайн; и вот пришло время и их выбрасывать на-гора, а в лавы затягивать струги и целые горнодобывающие комплексы. Были рекорды, с цветами, с громом оркестра, с восторженными речами, с принятием еще более высоких обязательств…
Арсентий Георгиевич вспомнил вчерашний обморок, свел брови, потому что думать о случившемся не хотел, и было неприятно вспоминать о том, что уже сегодня на шахту понаедет великое множество инспекторов и проверяющих самых разных рангов — разбирающихся в горном деле и таких, которые ничего в нем не смыслят, и каждому из них необходимо объяснять причину случившегося, а сделать это без нервотрепки невозможно, и слегка пожалел, что не послушался доктора и не лег в больницу. Но в следующее мгновение мысль показалась подленькой, нелепой, он посмотрел на главного.
«Ему, что ли, за все отдуваться? Нет уж, терпи, казак, — атаманом будешь! — Он мысленно усмехнулся. — Атаманом… Если бы все, что я перетерпел, записать в эту атаманскую ведомость, то меня бы давно надо назначить генералиссимусом всех атаманов».
Директор опять покосился на главного инженера, увидел его изможденный вид, молча пожалел. «Прилепят же люди: «Мефистофель…»
— Мы так до третьих петухов виновника не отыщем, — сказал Мащенко. — Предлагайте меры по скорейшей ликвидации аварии. — Он взял карандаш, что-то записал. Нажал кнопку — в приемной послышался звонок, в кабинет тут же вошла секретарша.
— Я слушаю.
— Немедленно распорядись опустить в шахту канат, рельсы, шпалы, арочную крепь, лес для рам и костров. Все! Леса побольше.
Секретарша вышла.
— Семаков, иди и проследи, чтобы не было задержки. В случае чего — звони прямо мне или ему, — он кивнул на главного.
Директор, как до поры до времени сжатая пружина, теперь решившись, начал действовать.
— Я думаю, — поднялся Плотников, — прежде всего нужно создать штаб по ликвидации аварии. Для координации действий.
— Резонно, — поддержал его Мащенко. — Станислав Александрович возглавит его. Ты, — он указал пальцем на Ивана Емельяновича, — будешь помощником. Я с Игнатовым спущусь в шахту. Когут останется на связи или тут, или в шахте — где удобней. Все.
— Может, я в шахту, а вы здесь?.. — предложил главный.
— Разницы нет. Руководи здесь. Этот участок шахты я лучше знаю. Все согласны?
— Все.
— Теперь предлагайте.
— К первому завалу надо подойти сверху, — предложил Плотников. — Породу качать на откаточный штрек Первого запада и там ее ссыпать.
— А крепь, рельсы как доставлять? — спросил главный.
— По людскому ходку, — ответил тот.
— Очень долго… — будто рассуждая с самим собой, тихо возразил Мащенко.
— А что сделаешь, — развел руками Плотников.
— Я предлагаю, — поднялся Игнатов, — попробовать перекинуть канат через завалы и начать снизу. И с породой легче управляться, и все необходимые материалы будут под рукой.
— А если лебедка через завалы не потянет? — усомнился директор.
— Поставить направляющие, — сказал, словно чего-то попросил для себя, Игнатов.
— Новый канат каким образом думаешь подтянуть к лебедке? — уставился на него главный.
— Размотать оборванный до предела, стянуть его вниз, счалить с новым и намотать на барабан.
— Резонно, — опять сказал Мащенко.
— А кто будет стягивать вниз этот канат в условиях обрушающегося пространства?
В кабинете стихло. Стучал по стеклу и подоконнику дождь, за окном мутным облаком курился промокший террикон, ухал скип и тихо звенел стакан.
— Иного выхода нет, — Игнатов вздохнул и сел.
— Надо обратиться к комсомольцам, — предложил Кульков.
— Резонно… — с расстановкой сказал директор, помолчал, опустил голову. — Отвечать кто будет?
— За что? — не понял Кульков.
— За то, если не вернутся из завала, — Арсентий Георгиевич не поднимал головы.
— Так… добровольно… — оправдался комсорг.
— Иного выхода нет, — повторил Игнатов. — Обрушение уже улеглось. Все, что могло упасть, упало. Если хотите, я сам…
— Что сам? — громко спросил главный.
— Канат стяну вниз.
— За тебя кто будет отвечать? — как-то безрадостно спросил Мащенко и поднял голову. — Кто?
— Я сам.
— Отчаянный какой! А если тебе не придется отвечать? Если тебе станет не до дискуссий? Там останешься. Тогда кто? Ты о тех, кто вот тут сидит, подумал? А надо думать.
— Но ведь не обязательно лезть в незакрепленное пространство. — Игнатов вновь встал.
— Резонно! — директор бросил карандаш на стол, тот с легким стуком откатился в сторону. — Резонно.
— В этом есть смысл! — Главный вскочил. — По всем завалам снизу вверх пробить временную крепь и тогда можно перетянуть канат без риска для жизни. Да у тебя башка на плечах, а не хрен бубновый! — похвалил под конец.
— Ну! — отрывисто мыкнул Сергей Сергеевич.
— Товарищи! — засуетился Кульков. — Послушайте меня, товарищи! Я думаю, сейчас очень подходящий момент, чтобы дать проявить себя комсомольцам.
— Каким образом? — хмуро спросил главный.
— Надо немедленно создать комсомольско-молодежную бригаду для ликвидации аварии! Это всколыхнет всю шахту. Ребята почувствуют ответственность, доверие… — Кульков распалялся все больше.
— Обожди, Василий, — тихим голосом остановил его директор, оборачиваясь к Плотникову. — Иван Емельянович, сколько наскребешь квалифицированных проходчиков? Чтобы одни асы…
— В бригаде Михеичева почти все асы, и старые, и молодые. Думаю, не подкачают.
— Следует подключить ОКР, — предложил главный.
Кульков сидел будто на раскаленной сковородке, и внутри его все закипало. Он сгибал спину, разгибал, ерзал по стулу, чесал затылок, кашлял, бледнел, краснел, пытался поднять руку вверх, как школьник, сгорающий от нетерпения получить пятерку раньше всех, но на него не обращали внимания.
Василий хлопнул кулаком в раскрытую ладошку. Ах, черт! Какой момент! И тут же успокоился. Клокочущая в нем жажда деятельности потухла, вступило в силу другое правило, которому он следовал беспрекословно: если с ним не соглашались старшие, он не настаивал. Более того, немедленно переходил на их сторону и активно поддерживал.
— Работенки всем хватит, — вздохнул директор. — Скорее бы расхлебать все это. Может, не сообщать в комбинат, а? — спросил он, тая надежду, но, очевидно, понял, что она очень слаба, и добавил: — Потом хуже будет. Три лавы — не фунт изюма. Ай-я-яй, влипли-то как… Живком в могилу ложись.
Арсентий Георгиевич подумал о том, что в его пятьдесят девять лет, может, уже хватит ползать в шахте. Может, лучше гипертонию подлечить. Вдруг чего не додумаешь по старости, а люди стерпят, простят, пожалеют за заслуги прошлых лет… Пару уколов еще надо бы принять. До чего же болючие, окаянные! Будто побитое стекло под шкуру выдавливают. Сегодня надо горчичники на икры и банки на спину… Дарья это мастерски исполнит. Хлеще любого доктора.
Нервное напряжение, охватившее поначалу заседавших, постепенно спадало. Ровнее дымились сигареты, спокойнее звучали голоса. Растерянность от внезапно пришедшей беды улеглась, надо было действовать, исправлять ее последствия, и все настраивались на напряженную, без сна и покоя, работу.
Так было почти всегда в этом кабинете. Умышленно ли это делалось или так получалось случайно, судить трудно. Но руководство шахты и подчиненные походили на азартных боксеров, которые перед ответственным боем искусственно взбадривают самих себя, доходят до белого каления, чтобы в предстоящей схватке выложить все, на что способен. Разница состояла лишь в том, что все они, сидящие в этом кабинете, должны были объединить весь свой опыт, что накопили за долгую и недолгую службу суровым подземным лабиринтам, всю свою энергию, талант и умение.
— Мне кажется, нет необходимости затягивать на лебедку новый канат, — грузно качнулся Плотников.
— Чем же собираешься материалы вверх тягать? Паровозом? — Когут глупо хихикнул и, поняв это, засмущался.
— Счалить старый. Зачем новый канат тереть по завалам? Ведь можно дать гарантию, — Иван Емельянович оживился, — что после ликвидации аварии канат придется заменить.
— Плотников прав! — Игнатов шмыгнул носом и провел ладонью по лысине, приглаживая воображаемый чуб.
— Скажи, Игнатов, сколько метров каната надо выбросить, как негодного? — спросил главный.
— Метров тридцать.
— Это уже лучше. На барабане есть запас. — Всем показалось, что Станислав Александрович чуточку повеселел.
— Но счалка может не выдержать. — Директор глубоко затянулся папиросой. — Тогда второй «орел», а на бремсберге будут работать люди. Много людей.
— Без постоянного контроля это дело нельзя оставлять. — Плотников выпустил клуб вонючего дыма и помахал на него ладонью. — Нужно назначить человека, который бы постоянно следил за состоянием каната.
Директор резким движением нажал кнопку, вошла секретарша.