Иван Емельянович долго объяснял, извинялся, просил… В нарядную невзначай заглянул Клоков, отнекиваться стало трудней, проходчики нестройно согласились.
Понедельник начался с ЧП. Отгрузив из забоя отпаленную в воскресенье породу, Михеичев выключил машину и, то ли оставшись довольным ее спорой работой, то ли предвкушая следующую операцию — крепление кровли, веселым голосом скомандовал:
— Тащи арки, ребятежь, крепить начнем! — Это дело бригадир любил больше других.
Борис и Вадим рысцой нырнули в штрек. Первую арку установили с лихим перестуком ключей, гаек, взялись за другую.
— Петр Васильевич, что же это получается? — с непонятной растерянностью проговорил Борис.
— Что такое? — Михеичев сразу почувствовал неладное, остановился.
— Крепи нет.
— Совсем??
— Последняя арка.
— Не подвезли… — нараспев простонал бригадир. — Сукины дети, не подвезли…
— Кто ее мог подвезти в воскресенье? — издевательским тоном спросил Дербенев. — Вот к чему приводят авралы! Эти патриотические воскресники!
— Пойду главному звонить, — сказал Михеичев.
— Разыщите Семакова, пусть он заботится. — Борис не сдерживал своего раздражения.
— Крепите, я сейчас, — бригадир туже затянул ремень на брюках, пригнувшись, побежал.
— Минимум полтора часа коту под хвост! Тьфу ты, работнички! — Борис шваркнул ключ и сел на шпалу.
— «Коту, коту…» — передразнил его Виктор и тоже сплюнул. — Давай устанавливать колонки. Пока суд да дело, а мы забой обурим.
— За производство работ в незакрепленном пространстве у каждого из нас талоны отберут, а то и из шахты выгонят! — предостерег Борис.
— Не выгонят! — отрезал Тропинин.
— Ну, едри те три дрына! Где наше не пропадало! — Вадим направился к сверлам.
Немного помедлив, за ним двинулся Витька. Борис встал, отряхнул куртку, махнул рукой.
— Семь бед — один ответ!
Проходчики злились и на того растяпу, что не доставил вовремя арки крепления, и на себя, что идут на грубое нарушение ПБ, и, взбудораженные всем этим, работали отчаянно. Они заканчивали монтаж второй колонки, когда вернулся Михеичев. Он чуть постоял, словно ошарашенный, поводил светом коногонки по лицам замерших на месте ребят, хотел что-то крикнуть, но поперхнулся, закашлялся и, обхватив голову, сел.
— Арки привезут через час-полтора, — тихо сказал он, потом, как подброшенный, вскочил, подбежал к Вадиму, тряхнул за грудки: — Ты?
— Нет, он, — испуганно кивнул тот на Тропинина.
Петр Васильевич отошел.
— Продолжайте. В тюрьму посадят меня.
— Петр Васильевич! Полтора часа даром тратить… — Витькин голос дрожал.
— Монтируйте. За все отвечу я.
— Пару ремонтин всадим, сто лет ничего не случится, — уверенно высказал Борис.
Михеичев сам принес деревянную стойку, с глухой яростью вбил ее под кровлю.
— Дерево тоже кончилось. Все.
— Что сказал главный? — осторожно спросил Гайворонский.
— Начальника ВШТ казнить пошел, — тихо ответил бригадир. — А при чем ВШТ! — крикнул он. — Самому головой думать нужно было! ВШТ в воскресенье не работал. Он отдыхал. Они не могли знать, что мы двухдневный запас съедим! — Михеичев жестикулировал руками и кричал. — А главный обязан был предвидеть эту ситуацию, заранее распорядиться. — Он притих, потом решительным голосом сказал: — Будем бурить!
Срываясь на визг, выли буры, бубнил над головой незакрепленный потолок, и старый шахтер, Петр Васильевич Михеичев, с болью думал о том, как ненадежен этот камень, висящий над ними могильной плитой, и имеет ли он право, он, отдавший шахте более половины своей жизни, облеченный полномочиями бригадира, рисковать жизнью вот этих ребят. И жалость, и страх, и смятение разом шевельнулись в душе Михеичева, он было остановился и уже готов был криком, командой остановить, немедленно прекратить безрассудно-опасную работу, кинул взгляд на парней, осатанело крушащих породу, потом посмотрел на кровлю, увидел крупные капли воды, грузно повисшие на монолите, вытер лоб и сорвавшимся вдруг голосом рявкнул:
— Стойте! Назад!
Крик потонул в визге сверл, он хотел побежать, по-вытягивать шахтеров из забоя, но оглянулся назад и увидел: по штреку к ним быстро подвигался шарящий по бокам выработки свет «надзорки». В забой шло начальство. Сердце бригадира запрыгало и упало в какую-то холодную яму. К ним подошел начальник ВТБ, Сергей Сергеевич Игнатов.
Шахтеры то ли услышали команду Михеичева, то ли затылком, интуицией, почувствовали неладное, как по команде выключили буры, выбежали из незакрепленного пространства и во главе с бригадиром замерли по стойке «смирно». Ни скрыть, ни предупредить ничего уже было нельзя. С грубейшим нарушением ПБ они нарвались на самого главного блюстителя техники безопасности. Попались с поличным, на месте преступления.
— Здравствуйте, — в мертвой тишине миролюбиво сказал Игнатов.
Петр Васильевич протянул руку для рукопожатия.
— Хотите казните, хотите милуйте, воля ваша… — Он опустил руку, голову, глаза.
Начальник ВТБ с одного взгляда на забой все увидел и понял.
— Так, так… — зловеще протянул он и двинулся в забой.
Михеичев поплелся за ним.
— Назад! — резко осадил его тот.
— Сергей Сергеевич! — голос бригадира умолял. — Понимаете… Лава наседает… а тут арки не доставили…
— Я все понимаю! — громко оборвал его Игнатов, разглядывая кровлю.
— Дак крыша тут крепкая. Надежная, можно сказать. Иначе разве бы мы…
— Паспорт крепления, правила безопасности для кого писаны? — Игнатов сдерживал голос, чтобы не перейти на крик, но у него плохо получалось. Совсем не получалось.
— Я виноват, я предложил… — шагнул вперед Тропинин.
— Помолчи! — остановил его Игнатов.
— Погоди, Витя, — попросил Михеичев — и к Сергею Сергеевичу: — За всю историю проходки этот штрек ни разу не обваливался…
— Хотите исправить историю? Бремсберг тоже ни разу не валился. А что получилось? Можете вы дать стопроцентную гарантию, что здесь ничего не случится?
— Этого гарантировать никто не может, потому как шахта…
— Значит, знали и намеренно шли на злостное нарушение?
— Поймите же, Сергей Сергеевич, дорогой, скоростной график мы, слава богу, в воскресенье подогнали, в забое установился хороший ритм, а тут…. остановка… Дак это как жеребца… сначала разгорячили, а потом на всем скаку шенкеля ему до крови в губы.
— Не для себя стараемся, личной выгоды не ищем, — пожаловался Гайворонский, смекнув, что инцидент этот к славе проходчиков-скоростников ничего не прибавит, наоборот, приглушит ее.
— Там, на бугре, в мягких креслах занимаются головотяпством, а мы должны расхлебывать! — встрял Борис.
— Дербенев! Тебя кто посылал, кто просил лезть в незакрепленное пространство?! — Игнатов прожигал его лучом «надзорки».
— Я спустился в забой работать, а не клопов давить! — Борис тоже светил начальнику в лицо.
— Любой ценой, что ли? Пусть заваливается штрек, пусть останавливается лава, а ты все равно будешь заколачивать деньгу? — вкрадчиво спросил Игнатов.
— Не в этом вопрос, Сергей Сергеевич, — предупреждая возможный взрыв страстей, заговорил Михеичев. — Ради общего дела…
— Ради дела как раз не надо нарушать ПБ. Стыдно, Петр Васильевич! Не ожидал я от вас таких фортелей.
Игнатов чувствовал свою непререкаемую правоту, успокоился, говорил теперь умеренным голосом. С кровли капала вода, забой присмирел и этой тишиной действительно походил на взмыленного жеребца, которого остановила после долгой гонки властная рука седока. Из лавы по штреку ползло завывание работающего комплекса, упругий гул моторов, дробный стук вагонеток. В забое осела пыль, серым слоем покрыла умолкнувшие колонки, штанги и слегка дымилась от струи вентилятора.
— Сунуть палку в буксующие колеса — дело несложное, — съязвил Борис.
— Замолчи! — прикрикнул на него Михеичев. — Виноват, Сергей Сергеевич. Бес попутал, виноват… Больше такого не повторится. Честное слово даю.
— Укройтесь в безопасном месте и ждите арки. Производство работ запрещаю. — Игнатов подошел к пускателю колонковых сверл, резким движением отключил и опломбировал. — За самовольное снятие пломб — уголовная ответственность. Включите только по моему личному разрешению, когда закрепите забой. За нарушение ПБ бригадир понесет наказание. — Он повернулся и ушел.
— Сергей Сергеевич! — метнулся вслед Виктор. — Петр Васильевич не виноват.
— Все! — отмахнулся Игнатов.
— Вот тебе, бабуся, и пышки с медом… — Вадим сел и ударил кулаком по колену.
Расчетная скорость подвигания лавы оказалась неверной. Комплекс превзошел все ожидания. Он вгрызался в грудь забоя с такой скоростью, что поедал пространство штрека не по дням, а по часам. Гром сражения за уголь уже отчетливо слышался в притихшем забое и днем и ночью.
Откаточный штрек, который в крепких известняках пробивала бригада Михеичева, прижатый лавой, все чаще испытывал недостаток порожних вагонов, затоптался на месте, скорости проходки явно недоставало. Лава неумолимо подпирала. В штреке все меньше и меньше умещалось порожняка. В первую очередь это сказывалось на работе комплекса. Уголь грузить стало не во что. Еще неделя — и Первая западная лава вновь окажется в прорыве. Гром не грянул, но от сводок горных мастеров попахивало грозой.
Плотников не находил, себе места. Надо было принимать срочные меры, чтобы оторваться от комплекса метров на сто — сто двадцать. Иначе неизбежна остановка лавы с вытекающими отсюда последствиями.
Инженеры ломали головы, протирали кресла, прокуривали кабинеты, балдели от бесчисленных заседаний, но дело не двигалось с места. Сходились на одном: угледобывающий комплекс действительно хорошая машина, но в наших условиях при прямой отработке шахтного поля он не подходит. Вот если бы его запустить при обратном способе, ему бы цены не было. Штреки нарезаны в самом начале разработки, загоняй эту махину и качай уголек сколько влезет. Откаточных выработок впереди сотни километров.