— Сядь, Кошкарев, тебе бы только побузить. На участке есть резервы. Изыщем.
— Так какого же… — Гаврила хотел вставить словечко посолидней, но удержался и сделал паузу. — Какого же пупа, — сказал он доверительно, — каждую смену мы ждем порожняк, который лава, как прорва, лопает и эти… — сравнения не получалось, — эти арки? Почему резервы в дело не пускаем?
— Есть план! — резко сказал Плотников. — Понимаешь, государственный план! Участок не может жить интересами одного дня. Надо смотреть чуть подальше. А тебе бы, Кошкарев, — начальник улыбнулся, — давай все сегодня, а завтра хоть трава не расти.
— Я этот самый план, коли его в корень, сегодня хочу дать, а не хрипеть с сумкой на шее в конце месяца! — выкрикнул с места Павло-взрывник.
— У тебя сколько прогулов, Сильверстов? — хмуро спросил Плотников.
— Вы нас на «кузькину мать» не берите! — резко сказал Иван Дутов. — Гаврила правду говорит. Где порожняк будем брать? Мы третью смену породу из забоя не можем вытолкать. Арки с перебоями поступают. Уже нарвались на начальника ВТБ. Михеичеву на всю катушку врубили. А за что? Он что же, арки себе на сарай уволок?!
— Нарушать ПБ никому не позволено, — тихо сказал Иван Емельянович.
— От телячьей радости, что ли, в незакрепленный забой лезем? У меня, между прочим, дети дома, их кормить надо, а рекорды им до лампочки!
— И всем спокойнее, когда кровля закреплена, а не висит кумполом над головой. Капнет когда-нибудь, потом виновных отыскивать начнем, — сказал Кошкарев и обиженно надул губы.
— Товарищи… — заговорил Плотников, с укоризной растягивая слова. — Эдак можно любое хорошее дело на корню подрезать. Молодежь проявила инициативу, чтобы вывести участок из прорыва, подошли к делу честно, по-государственному, правильно? Что же тут не понятно? Вы что — мальчики, первый раз в шахту спускаетесь? Ведь если откаточный штрек будет подвигаться такими же темпами, как сейчас, то через пару недель комплекс сядет ему на плечи. Лаву придется останавливать. Остановится лава — не будет угля. Не будет угля — не будет плана. Не будет плана — не будет денег. Зарплату нам даром платить никто не будет.
— О чем вы думали, когда эту прожору в лаву затягивали! — не унимался Дутов.
— Думали о том, что каждый из вас будет честно, с полной отдачей сил, работать на своем месте, — сказал Плотников, но взгляд опустил. — Что избавимся от лодырей, прогульщиков и чтобы штрек подвигался с достаточной скоростью. И еще, если тебе это так интересно, зачем комплекс затянули? Чтобы Родина получала побольше этого самого черного золота!
— Я сам, своими руками «это самое» колупаю! — вновь поднялся с места Кошкарев. — И мне обидно, что я натягиваю робу, опускаюсь в шахту, чтобы, как вы сказали, «на полную силу», а там арок нет, которые должны быть. Их почему-то не доставили, кто-то недоработал, недорассчитал, забыл распорядиться. А я бы этого «кого-то» в три шеи с работы погнал, а не отыгрывался на бригадире!
— Вы что же, товарищ Кошкарев! — Кульков медленно поднялся, уперся обеими руками в стол. — Против того, чтобы ваши коллеги рекорд проходки поставили?
Проходчик удивленно раскрыл рот, хотел что-то ответить, но слов, очевидно, не нашел и все с тем же удивленным лицом сел. «Чего с пацаном связываться? Сопляк еще указывать».
Кульков вытер лоб, нахмурился.
— Вам что же, уважаемый, — он нажал на последнее слово, — не до́роги интересы предприятия? Моя хата с краю! Вся страна, как один человек… — Кульков поперхнулся от негодования, на секунду умолк. — КамАЗ строят! — выкрикнул он.
— Какой там КамАЗ… — сидевший в первом ряду великан Еремин прыснул от смеха. — Гаврилка с Дутовым Ванюшкой вчера у кумы трешку на опохмелку не смогли выпросить…
Собрание понимающе гоготнуло. Кошкарев растянул было рот в улыбке, но быстро прогнал ее.
— Ты, Еремин, оставь свои шутки при себе, — урезонил Плотников. — Если что по существу желаешь сказать, иди сюда, говори.
— Мне тут сподручнее. Не отходя от кассы, — Еремин встал, огромной глыбой возвысился над сидящими товарищами. — Толковое дело ребятенки обмозговали. Прямо молодцы, как в хоккее. А то что? Правильно, вот ты про КамАЗ нам рассказал. Интересно. Дело-то какое закипело! А мы что?.. Вроде уж не мужики советские и не шахтеры совсем…
— Ерема, ты про расценки все обмозговал? — хихикнул сидевший сзади него Дербенев.
— А ты как хотел! — Еремин повернулся к нему. — Все по старинке, как при императоре-батюшке?
— Ты жил при нем? — спросил Борис.
Еремин не удостоил его ответом, отвернулся.
— Только не все оно богатство, что деньги. Сколько можно их копить? Хичник, и тот сознание имеет.
— Хищник, — поправил Кульков.
— Хичник, — повторил Еремин, стоя на своем. — Телевизор есть? Есть, — он сам себе ставил вопросы и, отвечая на них, резко рубил воздух кулаком. Рядом сидящие предусмотрительно отстраняли головы. — Ружжо двухствольное есть? Есть. Холодильник есть? Аж два. Ковры, барахло всякое я не считаю. Кардевон зарубежный есть? Есть. Я Валентине говорю: зачем он мне? Песни, говорит, про Штирлица выучишь и на вечеринках играть будешь. А у меня пальцы к ему не приспособленные. Целюсь одну досточку нажать, а зажимаю три. Гундят, машину купи. А на кой она мне? Такси развелось больше собак. Куда хочу, туда еду. Могу и выпить. Никто к морде трубку не будет совать. Опять же, ремонтируй ее, запчасти по блату доставай. Не желаю машины! Я что хочу сказать. Совсем не в деньгах цель. КамАЗ от нас далековато. Но мы что — хуже, что ли, не мужики, что ли, не шахтеры советские?! У меня все! — Он надел на голову шапку, тщательно заправил в нее волосы и сел.
— Очень яркая речь! — с серьезным видом сказал Борис. — Спасибо, Цицерон. Я плачу.
— Рокфеллер с аккордеоном! — выкрикнул Дутов. — У твоей кумы не то что трешку — снега зимой не выпросишь, вся в тебя!
Нарядную покрыл хохот.
— Что-то не слышно Федота Изотовича. Здесь он? — спросил Плотников.
— Где же мне быть, — откликнулся Чернышев. — Тут я.
— Скажи свое мнение, Изотыч, нам интересно его услышать.
— А что тут говорить? — шахтер степенно поднялся. — Коли не умеем сработать по плану, по расчетному, то нужны срочные меры. Иначе останемся без главного — без угля. Пьянство, прогулы и прочие несогласованности, как говорит ученый народ, действительно имеют место. Не умеем искоренить иными путями, надо наверстать другим: побойчее в забое работать. Это видно, как белым днем на макушке террикона. Спорить тут не о чем. Ради главного стоит поступиться мелочами. И крепежного материала на других объектах будет недоставать, порожняка также. Но это временно. Основное — качать, без перебоев уголь. Предложение ребят очень своевременное. Если сдюжим, то хвала нам и шахтерская слава. Дело тут совсем не в рекордах. Рекорд — в другом месте. Мы уголь без остановки должны на-гора качать. Вот вам весь мой сказ. — Чернышев сел.
— Правильно! — звонко выкрикнул Витька и часто захлопал в ладоши.
Его несмело поддержали.
Михеичев поднялся сам, без приглашения двинулся к трибуне. Плотников согласно кивнул головой: «Пора, Петр Васильевич, высказать свое мнение. Ты тут главная фигура».
— Дак, отсюда вот, — он ткнул пальцем в трибуну, — говорили о нехватке крепи, порожняка, несогласованности в работе, но почти все сходятся на том, что срочные меры необходимы. И как назвать это — рекордом или производственной надобностью — разницы большой не вижу. Комсомолии нравится величать это рекордом — пусть величают. Дак дело от этого не пострадает. А если они приложат к этому всю свою молодую энергию и силу, то только выиграет.
Михеичева слушали внимательно, не перебивали. Выступал он на собраниях редко, но говорил всегда дельно.
— Весь вопрос упирается вот во что: сумеем ли мы все вместе взятые — ИТР участка, проходчики, взрывники, слесаря, ВШТ — построить свою работу согласованно и ритмично. Почему вышла осечка со скоростной проходкой? Ведь не потому, что мы не хотим или не умеем работать. Мы очень желаем, чтобы уголь шел бесперебойно, дак и умеем работать так, как предписано… Но график скачет, как тачка на ухабах. Мы жертвуем выходными, отгулами, а штрек того… на одном месте. Отчего? Вот недавний случай. Уже второй по счету. Пришли на смену — опять нет арок. Почему нет? Крепи полный комплект, но козы с ней застряли на дальней разминовке. А когда загоняли порожняк под лаву, их забыли поставить впереди состава. Лава включилась работать на полную мощь, а у нас нет арок. Они есть, но стоят в полутора километрах, и, чтобы их доставить, надо остановить лаву, вывезти из-под нее наполовину груженный состав, загнать его на разминовку и толкнуть к нам козы. А эту разминовку все машинисты пуще зверя боятся, потому что на ней постоянно вагонетки бурятся. Ни диспетчер, ни дежурный по смене на это не пошли. Мы около двух часов ухлопали ни за понюх табака, палец о палец не ударили. Из-за того, что машинист шалопай, как многие на ВШТ. Не додумался потратить всего лишь одну минуту и вовремя доставить арки на место. Дак и какой машинист? Основной машинист прогулял, а вместо него поставили первого попавшегося человека. Или другой случай. Мы стараемся изо всех сил, а где и через бурки бурим, приходит взрывник, а подносчик не доставил глину для пыжей. Мелочь? Дак мелочь-то мелочью, но без нее нельзя палить. И вот тебе — тридцать восемь минут тю-тю, как корова языком слизала. Тут кто-то сомневался насчет наших шахтерских способностей. Я не согласен с ним. Мы что ни на есть настоящие советские шахтеры, потому что трудимся, как велит совесть и человеческий долг. Одна беда у нас. Еще не научились организованно, дисциплинированно работать. Если научимся этой премудрости — горы свернем. Теперь основное. Ну, хорошо, получится у нас этот рекорд, оторвемся от лавы, что дальше? Нормой эту скорость нам вряд ли удастся сделать, тем более что в лаве техника современная, а в штреке дедовская.
— Решается вопрос об удлинении лавы, — не вставая с места, сказал Плотников. — Когда она станет протяженнее, то, естественно, скорость подвигания груди забоя несколько уменьшится. И обычных темпов проходки, я думаю, будет достаточно. Но это, сами понимаете, за один день не сделаешь. Все решат расчеты. Они делаются. Удлинять лаву придется ступенчатым способом. А на это требуется время.