Очень непростое это занятие — качать на-гора уголь. На поверхности матушки-Земли дождь научились заменять орошением, а в каменном чреве ее законы суровы, сладить с ними человеку иной раз бывает не под силу.
Хочется, ох, как хочется молодым парням мнить себя богатырями. Землю держать на своих крепких плечах!
Как-то прошлой осенью друзья возвращались с шахты домой.
«Вить, давай женимся, а? Чай друг к дружке будем ходить пить. Детей нянчить».
«Кого же ты порекомендуешь в жены?»
«Зачем рекомендовать! Поедем в город, выберем самых красивых…»
«А если не пойдут?»
«Как так — не пойдут! Женщин-то больше мужчин. Женихи нарасхват».
«Дите ты, Вадик!»
«А ты корова стельная!»
Потом они тихо лежали рядом, раскинув руки среди степи, над ними в замутненной осенней голубизне проплывали пушистые облака, и отчего-то светло и радостно было наблюдать, как парят они над поселком, ставком, уходят за копер в белесую даль донецкой степи, к столпившейся гряде синих терриконов.
Витька закрывал глаза, и тогда ему казалось, что облака, и небо, и солнце столпились в кучу, застыли, а он вместе с землей, с шахтой, с терриконом, покачиваясь, начинает медленно вращаться. Он быстро открывал глаза и, погружаясь в бездонную синеву, сладко замирал от этого размеренного колыбельного покачивания.
«Вадик, слышишь, как гудит Земля?»
«Порожняк на Первом западе гоняют».
«Да нет. Под нами как раз квершлаг. Наш штрек вон там, за ставком».
«Ха, чудак! Разве через семьсот метров что услышишь?!»
«Нет, ты прислушайся. Прислонись ухом к земле. Плотнее, плотнее, — убеждал Виктор. — Она не то что гудит, а вздрагивает. Черт подери! Неужели есть профессия интереснее нашей?»
«Есть! — подчеркнуто убежденно ответил Вадим. — Вон туда бы забраться! — он протянул руку к небу. — Орел, Орел, я — Беркут! Слушай меня, планета Земля! Космос! Звучит, а?!» Счастливый человек Юра Гагарин.
«Слушай, Вадька! Да куда бы они без нас, шахтеров? — Виктор сел. — Что там особенного? Ну, пустота, ну, невесомость, океаны, материки, шарик наш голубой… Интересно, конечно. Но на все это раз посмотреть и хватит».
«Не-е-т… — протянул Вадим. — Белоснежный лайнер, по бокам истребители, красная дорожка и… строевым, раз, раз, раз!.. Товарищи начальники! Задание Родины с честью выполнил! Готов… Нет, что ни говори…» — Он вздохнул.
«Один разок я бы, конечно, слетал, — согласился Витька. — Но это только один разок, всю жизнь-то в космосе не пробудешь. А шахта — это на всю жизнь. Один раз выбрали и — навсегда. Тихо, незаметно… Вот прислушаешься, как нутро Земли гудит… Знаешь, Вадька, я себя таким богатырем чувствую! Вот так, протяну руки к небу и подопру его, и держать могу, если надо».
«А тут кино, телевидение… — мечтательно продолжал Вадим. — Красивые девчонки руками машут…»
«Вадик, но это же короткий миг, эпизод. А у меня каждый день, когда на-гора выезжаю, дух от радости захватывает. Вот сейчас, еще миг — и я вырвусь из недр на поверхность, к своему солнышку, оно брызнет лучами, обогреет меня, обласкает, а завтра опять забой, вековой мрак, камни крепче металла, а мы вгрызаемся в них, крушим и всё вперед, вперед! Так кто сильней? Нет, все человечество пошло от шахтеров. Это они добыли уголь и запалили им солнце».
«Шахтером может каждый стать, а вот космонавтом…» — усомнился Вадим.
«Как это каждый? — Виктор повысил голос, нахмурил лоб. — Как это каждый! Ну-ка вспомни, сколько гавриков сбежало с нашей шахты только в этом году? А ну, посчитай!»
«Так то ханурики. Разве то шахтеры! Настоящий шахтер эту судьбу один раз в жизни выбирает. Коль подошла, то навсегда».
«Вот, вот! — обрадовался Витька. — Значит, не каждый?»
Донбасское лето уже угасло, и только кое-где, среди серой пожухлой травы, в горбатых перекатах степи, виднелись островки ярко-желтых кустов, а от ставка, наискосок к школе, багряными пятнами тянулась поредевшая от листопада лесополоса. Воздух был чист и вдали за терриконом чуть-чуть дрожал зыбким маревом, напоминая зной укатившего лета. В будыльях засохшего бурьяна путалась паутина и искрилась на солнце серебряными нитями, словно луч света в свежих изломах антрацита.
Птиц не было, они недавно улетели, и удивительно было слушать, проходя по степи, от шахты к поселку, поздний и оттого, наверное, звонкий треск кузнечиков. Ветер дул со стороны шахты и в полукилометре от террикона пахнул еще мокрым углем, но уже дальше, за первым поворотом дороги, прокатясь по каменным изломам и балкам, отдавал привкусом пересохшей полыни.
Небо широкой белой бороздой бесшумно распахал самолет. Вслед за первой, чуть сбоку, закучерявилась другая. Потом оба следа слились в широкое длинное облако и медленно растворились в бездонной синеве.
Друзья молча ждали, что послышится гром моторов, но небо безмолвствовало, и только прерывистый гул шахтного вентилятора плавными волнами плыл над степью, смешиваясь и приглушая редкие голоса уходящего лета.
…Коза с рельсами стояла на плитах, в самом конце длиннющего состава с арками, шпалами, шлангами, вентиляционными трубами, крепежными тумбами, инертной пылью, вагонетками, набитыми разнообразными материалами, необходимыми для работы под землей. Рядом рельсовые пути были заставлены вагонами с породой, углем, изношенным и вышедшим из строя оборудованием — всем тем, что ожидало своей очереди для выезда на-гора. Меж вагонеток, по свободным путям сновал электровоз, бубнил в колокол, сотрясая воздух, бил по буферам. Наверное, одному машинисту был понятен этот беспорядочный порядок, этот винегрет хаотически разбросанных составов и отдельных вагонеток.
— Тю-ю-у… — Вадим присвистнул. — Тут к концу смены не вызволишь нашу козу.
— Слушай, друг, помоги, — Витька подступил к плитовому. — Подцепи козу с рельсами на Первый запад. Пропадаем.
— Все пропадают или пропадут без нас, — равнодушно ответил немолодой, с помятым лицом, шахтер.
— По-человечески прошу, а… — умолял Витька.
— Все люди-человеки. Всем нужно побыстрее. А у меня свой порядок. Всему свой черед. — Плитовой цеплял к канату партию вагонеток с гидравлическими стойками для комплекса. — Их небось тоже ждут не дождутся.
— Друг, эти стойки везут в нашу лаву. Они будут ни к чему, если мы штрек запорем.
— Запорете — ответите. Стоек не будет, уголька не станет. Без его, родимого, денюжек никто не заплатит. Вразумел? — Шахтер дал сигнал к отправлению, трос напрягся, и состав, вильнув последним вагоном, скрылся вверху, в черной пропасти бремсберга.
— Чего с ним рассусоливать, едри те три дрына! — вступился Гайворонский. — Пошли!
— Ну-ну… погорячитесь трошки, легче станет, — невозмутимо бросил плитовой.
— Да пойми ты!.. — сокрушался Витька.
Его резко дернул за рукав Вадим.
— Айда к машинисту! Подкатим под плиты козу, никуда этот аист не денется!
Плитовой своей длинной шеей, с высокой каской на голове и далеко вперед оттопыренным глазком коногонки, действительно напоминал аиста.
Машинист электровоза оказался сговорчивым парнем. Ловко маневрируя по подъездным путям, он подобрался к злополучной козе сзади, смаху подцепил ее и, гремя уложенными в ней рельсами, поволок к плитам. Растолкал состав порожняка, приткнул груз к очередной партии.
— Самовольничаешь, Коля, — ровным голосом сказал аист. — Саня Когут шутки не обожает.
— Доложишь?
— Как знать…
— Свои люди, сочтемся, — ответил Николай. — Ребята рекорд делают.
— Бутылка с них. — Помятое лицо аиста сморщилось еще больше.
— Канистру хочешь? — съязвил Вадим.
Вверх, по ходку, бежать было трудней. Мешали часто поставленные вентиляционные двери с двойными створами. Проходчики оскользались, вслед им оглушительно хлопали влекомые закороченной вентиляционной струей и тугими пружинами регулирующие заслоны.
Вадим отстал, ртом хватал воздух, Витька пер впереди, как лось, его согнутая спина удалялась все больше.
«Зачем нам эти скачки с препятствиями! — разозлился Вадим. — Делали бы свое дело… Энтузиасты!»
Пот ручьями тек по позвоночнику, задерживался в поясе брюк, мокрым кольцом опоясывал живот.
«Добегу до штрека и упаду. Гори оно все синим огнем!»
Тропинин замедлил бег, подождал Гайворонского.
— Устал?
— Иди ты!.. Нужно мне очень раздувать свои легкие! — капризно отозвался Вадим.
— Осталось совсем немножко, — успокоил Витька.
— До самой пенсии беготни хватит.
— На то и родились.
Коза с рельсами уже стояла на приемной площадке штрека. Витька мотнул вокруг себя лучом света, электровоза поблизости не было. Он обязательно должен стоять где-то здесь. По бремсбергу качали порожняк, а раз так — значит, машинист обязан подогнать его сюда.
— Не мельтешись… — обреченно сказал Вадим и сел на рельсы. — Банки с заряженными аккумуляторами стоят на плитах. Сам видел. Если мы и отыщем электровоз, он без батарей. Подождем. Аккумуляторы скоро поднимут. Около них машинист вертелся. Мы его на две партии опередили.
— Опупел! — вспылил Витька. — Для того мотались туда-сюда, чтобы сидеть и спокойно ждать?
— Что предлагаешь, Кулибин?
— Сами покатим.
— Рехнулся парень, — спокойно произнес Вадим, потом вскочил, зашумел, замахал руками. — Я тебе не тягловый скот! Я тебе не тяни-толкай африканский! Я…
— Вадик, — Витька дотронулся до его плеча. — Неужели и тебя уговаривать надо?
— Ты мне на сознательность не дави! Кулькова иди агитируй!
— У Кулькова другие обязанности.
— У нас у всех одна цель — уголь! Если бы этот болтун побольше делом занимался, то нам не пришлось бы гонять по шахте, будто нам одно место скипидаром натерли. Зачем «Прожектор» создавали? Зачем болтологией три часа, занимались? Отвечай, зачем?
— Можно подумать, что ты ни разу в жизни не ошибался, — Витька старался успокоить Вадима. Остынув, тот будет делать все, что нужно.
— Ошибался. Часто ошибался, но оттого, что не знал, не из-за лени и наплевательского отношения к делу. Вспомни, и в ПТУ Кульков таким же был. — Вадим было успокоился, потом вскочил, загорелся. — Снять его к чертовой бабушке — и делу конец! Пусть в шахте повкалывает, тогда, может, поймет разницу между словом и делом.