Старшина махнул рукой, и начал яростно что-то чирикать в бумагах. Потом была баня, точнее — так, помывка. Толстый веселый доктор осмотрел придирчиво всех на предлмет паразитов, одного бича отправили в санобработку, нам прочли лекцию об необходимости содержать себя и обмундирование в чистоте, с упоминанием грозного списка взысканий, и после того выдали форму. Второго срока, но крепкую. Ремни — кожаные, а вот сумку на манер противогазной — полотняную. И ботинки с гетрами. Впрочем, мне достались тряпочные ботинки-сапоги — артиллеристам так положено. И вместо кепи мне выдали берет. Свои вещи мы никуда не сдавали, а упаковали в выданные ранцы — впрочем, выдававший их сержант буркнул, что лучше бы одежку продать — потому как ходить теперь в штатском нам не положено — посчитают дезертиром. Продать, естественно, он предложил именно ему, мол, цена не большая, но хлопот меньше. Бичи так и сделали, тем более что сержант сказал — мол, рекрутам положена раз в неделю увольнительная на день — а в кабаке деньги пригодятся. Я же отказался — ничего, до увольнительной подожду, а там снесу к Айли.
Помытых и одетых, усатый дряхловатого вида фельдфебель отконвоировал нас в канцелярию, где мы еще раз расписались в бумагах, получили солдатенбухи, которые тут же и сдали, потом прошли в Первый отдел. Ну а как же. Первый отдел есть везде. И называется так же. Хорошо хоть не Особый. Сидел там симпатичный лейтенант с добрым лицом и наивными глазами. Значит, редкостная сволочь. Иначе не сидел бы тут, в Первый отдел собственно, другого бы и не посадили. Несколько вопросов, улыбки на мои ответы, ни одной записи, захлопнул папку, «свободны!». Козырнул, щелкнул каблуками, кругом, чуть не строевым к двери. Но прям спиной почувствовал взгляд. От гадость какая.
С канцелярии пошли на склад, где получили каждый — ложку, котелок, бритву, от которой я отказался, ибо у меня и получше есть, отрез портянок про запас, скатку плед — впрочем, мне не выдали, артиллерии не положено.
Зато получил каску — тяжеленную, смешную, типа нашей ПВОшной довоенной, или даже на вьетнамскую шапку больше похожую, а то и просто на тазик. Спросил ефрейтора — зачем мне, и почему именно мне? Оказалось, в пехоте касок нет, им не положено — только штурмовики носят шлемы и кирасы. А вот крепостной артиллерии — да. Вроде бы и нагрудник еще положено, но их хватает только командирам батарей и орудий. Эвон оно как. Привилегия, значит. Покрутил в руках тяжеленный тазик… вот радости-то.
Зато пехоте выдали фляги-баклажки. А мне нет. Снова спросил — ответил, что мол — они и в марши ходят, и в караулы и учения в поле — а крепостным пушкарям незачем.
Потом получили еще мыла и махорки, чай, паек, индпакет, еще какое-то барахло. Поставили автографы в лохматых книгах и на листках ведомостей, и вывалились на воздух.
Отведя пехотинцев в их казарму в стене одного из бастионов, ефрейтор провел меня к Западной батарее, и там сдал покуривавшему трубку Бало.
Осмотрев меня придирчиво, поправив что-то как положено, он повел меня обратно, к цитадели, там мы отправились к штабу, Бало сходил доложился командиру, заместителем которого он, оказывается и был, будучи при том и командиром первого орудия батареи. Вышел подтянутый молодой лейтенант с лошадиной мордой, осмотрел меня скучающе, кивнул и ушел. Вахмистр хлопнул меня по плечу, служи, мол! И мы снова пошли к батарее.
Так вот я и очутился подносчиком боеприпасов на первом орудии второй батареи форта Речной.
Глава 11
Казарма, размещавшаяся под батареей, над погребами, была на удивление уютной и ничуть не сырой. Не сказать просторной, но места хватало. Располагалась она грамотно — к орудиям расчету выскочить всего ничего времени. Выход правда, на мой взгляд — узкий, и лестница вверх. Толкаться тут.
И ежли например десантник-диверсант с автоматом на лестнице сядет — то все, всех положит. Или просто не выпустит. Правда, выходов два. И десантников тут нет. И автоматов тоже. Револьверы правда есть, это да. Но, все же — это же внутри крепости батарея, не на передовой. Потому — все разумно. Расчеты под орудиями, командиры орудий тут же, но отдельно в своей отгородке — а Балу, как я прозвал про себя командира — больно уж похож на медведя из сказки Киплинга, как замкомбатра — обитал и вообще отдельно, рядом с командиром батареи — в офицерской казарме в крыле цитадели.
Сама наша казарма — сводами, с толстыми колоннами, перекрытие — осадную бомбу выдержит. Думал, теснота будет, нары, а то и в три яруса — нет, плотненько, но в один ярус, топчаны с рундуками под ними. Оно и понятно — невысокие своды-то. Тут же маленькая кухня с очагом. А отхожее место поодаль за батареей.
Приняли меня настороженно, тем более что сразу Балу объявил мне, что хоть я и подносчиком числюсь, но сразу чтобы становился на место установщика трубок — до того этим приходилось заниматься наводчику.
Ну да ничего — осведомился, где есть мое место, уложил в рундук вещи, познакомился. Сразу решил пробить, как оно тут — спросил — мол, принято ли новоприбывшему выставить легкое дополнение к ужину? И как — на наш расчет или на батарею всю? Оказалось, что принято, на всю батарею, но умеренно. Командир второго орудия, чернявый пузан Брол, взялся уладить вопросы, принял от меня серебруху и обещал, что к вечеру все будет как надо.
До вечера осваивался, вернувшийся Балу устроил мне подробное объяснение что и как теперь буду делать, показали какие есть снаряды, чтоб не путал — дымовые, картечь, бомбы и гранаты, шрапнель и учебные, практические и осветительные. Оказывается, под казармой, за железными дверьми — целый погреб этой радости. Посмотрел на штабеля ящиков с унитарами, и как-то не очень обрадовало, жить на таком. Словно поймав мои мысли, Балу усмехнулся
— Не дрейфь. Оно тут не первый год так. И всяко уже бывало. На третьей батарее лет десять назад рванул погреб. И ничего, поглушило конечно, того, кто внизу был, ясно, и не нашли, поранило кого, ну ремонту на год. А почему? — а потому что тоже не первый раз. И вон, видишь? — ага, колодцы сделаны. На них сверху крышки — их при взрыве вышибет, а казарма уцелеет. Свод тут толстенный. Раньше еще этаж был — так засыпали песком с прокладкой кирпичом. И двери так сделаны что их тоже выбьет. А взрыв вверх пойдет. Так что не боись. Да и снаряды у нас вишь — как патрон к винтовке, не как у осадных — огня не боится, в ящиках тоже уложены с умом, даже ронять можно… хоть и не нужно. Главное, сам снаряд, когда несешь к орудию — не урони. Не споткнись, не вырони — потому бегать много придется, тренироваться.
После этого учился я ключом, эдаким кольцом на ручке, устанавливать взрыватель на гранате и шрапнели — дело нехитрое, но тоже потребуется тренироваться. Балу, правда, остался доволен — говорит, уже лучше, чем сейчас у него наводчик ставит
Вечером и впрямь к ужину добавили всякого — кормежка тут в общем простая, солдатики с кухни притаскивают здоровенные «термосы» со жратвой, а там уж все делят. А в той вот кухоньке как раз — разрешается самим что-то где-то приготовить.
И самовар там стоит, встроенный. А рядом бочка винная, тонны на полторы, но с водой. Все эдак культурно, все на месте.
Застолье справили нормально, за общим столом посередине всей казармы, Брол даже, с согласного кивка Балу, поставил на стол четыре фляги с сухим вином. Вино тут и так в рационе есть, но обычно выдают мало, и хранится у командира. Про пьянку правда меня еще Варс предупредил, точнее не только меня — пока шли, напомнил, что за пьянку взыщут месячное жалованье и выдерут нагайками. А если учудишь чего по пьянке или не приведи небеса — службе урон будет — тут военный суд сразу — и хорошо если в штрафные роты, считай повезло. Ну да, тут насчет пьянки не разгуляться — фляги хватило на полстакана кислятины на рыло. А уж если кто сам потом добавит — то его проблемы.
Засыпал под привычные звуки казармы — скрип топчанов, кряхтенье, покашливание, храп и тихие разговоры. И запах тут был какой-то привычный, не такой как у нас, но все одно — казарма. Немного напрягало, что под толщей камня, не люблю я этого, по мне лучше бы уж в палатке — но, как говориться, от бобра добра не ищут. Бывало и лучше, могло быть и хуже.
Потянулись те самые «серые армейские будни». Армия она и в Африке армия, и в другом мире — тоже армия, и пишется — «армия», аминь. Распорядок, долбоизм, внешняя дуболомность, за которой стоят опыт и мудрость, все перпендикулярно и параллельно, начальство со своими закидонами, люди, разные и одинаковые, всякие мелочи и разные разности. Первый месяц мне положено носить рекрутский шеврон — потому все мои вопросы и промашки проходят нормально — тут кого только не набирают, и хоть в общем армии похожи, но именно в мелочах различия есть, да и полков много разных — и гарнизонные, и полевые, и егеря-рейнджеры, драгуны, штурмовики, рейтары, а еще гвардия и жандармы. И у всех свои примочки и фенечки. Так что это обходилось нормально, ну и я не лопушил лишний раз, везде все примечая-запоминая. Тут в общем, схожего-то было больше, чем отличий. Разве только вот религиозные все дела, ну да и то, в общем, не особо и разницы, если так прикинуть. Моральный дух, воспитательная работа. Все дела. А попы и у нас в армии имелись, и даже муллы. Раввинов, правда, так и не дождались. Так что ничего нового. Храм тут в цитадели, маленький, — а большого и не надо, если что — все на улице оформляют. Ходили в храм после обеда, и не каждый день — тут это нормально. В казарме кстати, никаких образков-лампадок нету — не положено. ПравИльный четвертого орудия Хор-Шес, горец с юга, обмолвился, что кое-кто держит в казармах какие-то образки старых языческих богов — богов войны и удачи — но это не приветствуется. Хотя, вроде как, у вояк это древняя привычка, еще с незапамятных времен. Тоже, поди, какойнить крылатый пес или что-то типа. Ну да их дело. А я как все — пришел в храм, перекрестился, типа помолился, и свободен. Здешний капеллан, сухой старик с выправкой и хромотой на левую ногу, похоже, все понимал, но не рвался что-то менять. Искренне верующих у него и так хватало, а остальные его не сильно интересовали, похоже. И было тех остальных пожалуй и поболее половины. Так что и в этом я, в общем, не выделялся особо. Да и во всем — старался быть как все. Старался поскорее вжиться в новую реальность.