(Плачет.) Боже, о чем я думаю! Мама… Бедная мамочка!
Вбегает К и р и л л.
К и р и л л. Чудеса! Товарищи, она там! Без единой царапины!
О л я. Мама?!
К и р и л л. Машина!
О л я (бросается ему на шею, целует). А чехлы, запаска, приемник?
К и р и л л. Все, все на месте!
О л я. Беги, звони в милицию, скажи — ложная тревога.
К и р и л л. А мама?
О л я. Ах да…
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Багажник смотрели?
К и р и л л. Говорю же — там только запаска.
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Может, их обоих выбросили в кювет, чтоб замести следы?
На крыльце появляется Т а т ь я н а А н д р е е в н а.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Доброе утро, дети! А я и не заметила, как вы встали… И вы здесь, Серафима Павловна? Идемте завтракать!
О л я (бросается к ней). Мама! Мамочка! Ты жива?
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Как видишь… да что с тобой, Оля?
К и р и л л. У нас машину угнали, мы милицию вызвали!
Татьяна Андреевна смеется.
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Что тут смешного, Татьяна Андреевна, не понимаю!
На крыльце появляется В а д и м П е т р о в и ч в переднике.
К и р и л л. Еще один живой труп.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а (Вадиму Петровичу). Представляете, они решили, что это воры! Да это мы, мы взяли машину. И были на озере! Дети, вы обкрадываете себя! Надо вставать на заре, надо видеть, как блестит роса, как резвятся щуки.
О л я. Резвятся?! Мы тут сходим с ума, в милицию звоним, а они — резвятся!
В а д и м П е т р о в и ч. Ольга Николаевна, вините меня, я — инициатор этого автопробега. Но зато, зато… (Достает из ведра лилии.) Это вам.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. И еще один сюрприз! Знаете, кто сегодня готовил завтрак? Вадим Петрович!
К и р и л л. А следующим сюрпризом будет появление здесь милиции.
В а д и м П е т р о в и ч. Я виноват, я и сбегаю позвоню, чтоб не приезжали.
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Подождите, я с вами. Закажу Петропавловск, узнаю, долго ли там пробудет муж. (Уходит с Вадимом Петровичем.)
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Однако она удивительно бесцеремонна, эта Серафима Павловна! А платье! Сплошное декольте, в ее-то возрасте…
О л я. Между прочим, пончо тоже носят женщины помоложе. Мама, нам надо серьезно поговорить.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. О чем?
О л я. Тебе не кажется, что с появлением Вадима Петровича все у нас пошло как-то не так?
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Ты имеешь в виду сегодняшний завтрак? Могу я за тридцать лет иметь хоть один выходной?
О л я. Да ради бога! Но, мамочка, ложиться в час, вставать ни свет ни заря — с твоим здоровьем! Может, тебе действительно переехать в город, пока нас не будет?
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Это еще зачем?
О л я. Сама же предлагала. Там поликлиника рядом.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Я прекрасно себя чувствую! Вчера прошла с Вадимом Петровичем до турбазы и обратно и даже не заметила. Сама не ожидала от себя такой прыти — ведь это больше километра.
О л я. Не равняй себя с ним!
К и р и л л. У него отец до ста лет дрова колол.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Это дед. Отец — на велосипеде до девяноста. А тетка, его родная тетка, в шестьдесят еще вышла замуж во второй раз — и причем очень удачно.
О л я. Вот как? Тебе известны даже такие подробности?
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Почему бы и нет? Мы знакомы уже целую неделю. Он красит забор, я чищу рыбу, и оба болтаем, болтаем о жизни… Вадим Петрович знает массу интересных историй, помнит наизусть уйму стихов, и вообще человек он легкий, общительный.
О л я. Еще бы! Ведь он, кажется, затейник!
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Почему ты произнесла это с оттенком пренебрежения? Видели бы вы, как ему вчера аплодировала молодежь! Кстати, вы знаете, сколько лет было Ленскому, когда он появился в усадьбе Лариных?
К и р и л л. Знаем. Осьмнадцать.
О л я. А тебе, мама, не осьмнадцать! Все эти турпоходы и автопробеги могут кой-кому показаться странными, чтобы не сказать смешными. Сама посуди: вдова профессора — и затейник…
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Ах вот что! Беспокоитесь о моем реноме? А я-то думала, о здоровье…
О л я. И о здоровье тоже. Сегодня же вернем ему деньги, и пусть он уезжает.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Вы не сделаете этого! Сами заманили его сюда, а теперь…
К и р и л л. Оля, мама права! Если у нее от этих бесед и прогулок падает давление и поднимается тонус, ради бога, пусть гуляет с кем угодно, хоть с клоуном!
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Не смейте так говорить!
К и р и л л. Не в словах дело, Татьяна Андреевна! Человек берет чужую машину и едет, не имея водительских прав… А если б вас остановила ГАИ, если б что-нибудь случилось? Отвечать пришлось бы мне!
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Не волнуйтесь, Кирилл, отвечала бы я. (Уходит в дом.)
О л я. Ну, зачем ты влез со своей машиной?!
К и р и л л. Не со своей! Машина записана на ее имя.
О л я. И дача, между прочим, тоже. Он все, все рассчитал! Вокруг сотни дач, а он выбрал именно нашу! Он не пошел пить воду к Серафиме — она замужем!
К и р и л л. Сама его пригласила!
О л я. Я?! А кто первый ляпнул, что мы едем в Кисловодск?
К и р и л л. А кто предложил нашу времянку?
О л я. А деньги? Кто назначил эту смехотворную цену — десять рублей! Сказал бы двести, и его бы как ветром сдуло!
К и р и л л. Типично женская логика. Раз уж он выбрал твою маму, он заплатил бы и двести.
О л я. Что же теперь делать, что?
К и р и л л. Собирать вещи. Вернемся из Кисловодска, там видно будет.
О л я. Когда вернемся, снимать времянку придется уже нам…
Та же декорация. Во дворе стоит столик, накрытый к ужину. В глубине Кирилл в промасленной робе разводит краску. Из окна дачи стелется дым. Вбегает С е р а ф и м а П а в л о в н а.
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Пожар! У вас горит!
К и р и л л. Где? Что?
На крыльце появляется О л я в переднике, вымазанном мукой, руки у нее в саже.
О л я. Успокойтесь, это пирог.
К и р и л л. Первый блин комом.
С е р а ф и м а П а в л о в н а. А где Татьяна Андреевна?
О л я. Пошла гулять.
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Имея такую дочь, можно и гулять. Олечка, я восхищаюсь вами! Пожертвовать Кисловодском ради мамы — где сейчас найдешь таких детей! (Кириллу.) Значит, все-таки не рискнули оставить ее с вашим родственником?
К и р и л л. Вадим Петрович — пожилой человек. За ним тоже надо присматривать.
О л я. Еще как!
С е р а ф и м а П а в л о в н а. У вас сегодня опять какое-то торжество?
К и р и л л. С чего вы взяли?
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Да уж знаю: если накрываете в саду, значит, какая-то круглая дата.
О л я. Угадали — двадцать лет назад вышел в свет первый папин учебник.
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Я вынуждена повторяться, но вы меня восхищаете! Как вы чтите его память! Да, а где Вадим Петрович?
К и р и л л. На рыбалке.
С е р а ф и м а П а в л о в н а. Он же обещал ко мне сегодня зайти, насос посмотреть. Может, на обратном пути зайдет? (Уходит.)
К и р и л л. Слушай, Оля, а не зря ты все это затеяла? Ведь учебник вышел не двадцать лет назад, а восемнадцать. Думаешь, она не помнит?
О л я. Она сейчас ни о чем не помнит. Ты когда начнешь красить дом?
К и р и л л. Белила не разводятся. Вбухал уже двадцать литров олифы — никакого эффекта.
О л я. У него разводятся!
К и р и л л. Вот и пусть он красит!
О л я. С ума сошел! Ему нельзя оставлять ни одного шанса. Ты видишь — я две недели от плиты не отхожу. Иди разводи белила!
Кирилл возвращается к бидону, Оля — в дом. Слышатся голоса, смех. У калитки появляются Т а т ь я н а А н д р е е в н а с новой прической и В а д и м П е т р о в и ч с ведром и удочками.
В а д и м П е т р о в и ч. По-моему, у нас сегодня пирог…
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Интересно, что у нее получилось? Ведь Оля никогда ничего не пекла!.. Знаете, я все-таки чувствую себя как-то неловко: она буквально не пускает меня на кухню. Две недели живу как курортница…
В а д и м П е т р о в и ч. А я как персидский шах. Вчера собрался красить гараж — Кирилл Михайлович просто силой вырвал у меня кисть… Впрочем, это понятно: люди умственного труда соскучились по физическому.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. А может, все гораздо проще? В них проснулся инстинкт дачевладельца. Ведь это все принадлежит им, будет принадлежать… Нет, я надеюсь, когда-нибудь они поймут, что вещи — не самое главное в жизни. Ведь я не сразу стала женой профессора, сначала я была женой студента. И дачевладелицей тогда не была. Все наши хоромы с Николаем Юрьевичем состояли из комнатенки в студенческом общежитии… И не знаю, когда я была счастливей — тогда или потом…
О л я (выйдя из дома с подносом). Мама! Ты тоже была на озере?!
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Нет, в парикмахерской. Из окна увидела Вадима Петровича.
О л я (шепотом, Кириллу). Говорила же тебе — проследи!
К и р и л л (шепотом). Ты говорила — разводи!
Т а т ь я н а А н д р е е в н а (показывая на стол). А что сегодня за пир?
О л я. Двадцать третье августа.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Ну и что?
О л я. Двадцать лет назад вышел папин учебник. Я думала, ты помнишь.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Ну, Оленька, ну, извини… Боже, как летят годы! Мне казалось, что меньше…
О л я. Нет-нет, ровно двадцать. Кирилл учился по этому учебнику.
К и р и л л. По второму изданию.