О л я. В Ачинск.
Л и д и я И в а н о в н а. Да-да, в Ачинск. Ну, что заставило его бросить Москву, уехать в эту глушь…
О л я. Он говорил, что там большие возможности для самостоятельной работы, для практики…
Л и д и я И в а н о в н а. Попрактиковался бы лет пять, и хватит. Впрочем, Диму я не виню. Ах, если б он попал в хорошие руки! Многое зависит от жены. Пусть наши мужья остаются в приятном заблуждении, что в семейном оркестре они — первая скрипка. А ноты? По чьим нотам они играют? Даже на самом изумительном страдивариусе можно и Моцарта сыграть, а можно и «Чижик-пыжик». Что у Юры моего административный талант, еще в институте ясно было. А он, представьте, рвался практиковать. «Я врач, я должен лечить!» Но я же сумела его убедить, направить. И вот, пожалуйста, — дай бог, как говорится… А Дима — в хороших руках Дима академиком мог бы стать.
О л я. Кажется, он и сейчас доволен своей работой. Когда о ней рассказывал, глаза горели.
Л и д и я И в а н о в н а. Я вижу, он вам понравился. Женщины любят таких непрактичных чудаков с горящими глазами. Вот только замуж почему-то выходят за других.
О л я. А вы счастливы?
Л и д и я И в а н о в н а. Для женщины, которая выдает замуж свою дочь, этот вопрос скорее теоретический. Если у Веры с Мишей получится не хуже, чем у нас, что ж — буду счастлива.
О л я. У вас славная дочка. И Миша мне понравился.
Л и д и я И в а н о в н а. Нет, правда, милый парень? Жаль только, что сразу в армию. Хотя и в этом есть свои плюсы: после армии легче поступить в аспирантуру.
О л я. А если он не захочет?
Л и д и я И в а н о в н а. Захочет, как миленький захочет! Сегодня мужчина без степени — это не мужчина, а полуфабрикат.
Возвращается Р ы ж о в.
Р ы ж о в. Все, можем идти.
Л и д и я И в а н о в н а. Ты что, так в плаще и пойдешь?
Рыжов снимает плащ.
Рубашку-то застегни, недотепа! Боже, где твой галстук? Дай сюда!.. Помнишь, как я вам галстуки завязывала перед экзаменами?
Р ы ж о в. Это Юрке, наверно. Я галстуки не носил.
Л и д и я И в а н о в н а. За двадцать пять лет позволительно и забыть. Я ведь года через два бабушкой буду.
Р ы ж о в. Может, и раньше?
Л и д и я И в а н о в н а. Раньше я им не разрешу. Вере еще два года учиться. Идем!
Р ы ж о в. Подожди, я подарки захвачу. Вызывай лифт, я догоню.
Л и д и я И в а н о в н а. До свидания, Ольга Васильевна. Приятно было с вами познакомиться.
О л я. Мне тоже.
Л и д и я И в а н о в н а уходит.
Р ы ж о в. Ну, как она вам, Ольга Васильевна?
О л я. Энергичная. Деловая. И выглядит хорошо… Скажите, Дмитрий Михайлович, она и раньше такая была?
Р ы ж о в. Какая?
О л я. Ну вот — такая…
Р ы ж о в. Да.
О л я. Значит, хорошо сохранилась…
В дверь заглядывает Л и д и я И в а н о в н а.
Л и д и я И в а н о в н а. Димка, это черт знает что такое!
Р ы ж о в уходит. Из спальни выходит К у р а г и н.
К у р а г и н. Сколько ж это я проспал? (Смотрит на часы.)
О л я. Около часа.
К у р а г и н. …Митяшин не звонил?
О л я. Нет.
К у р а г и н. Ну и черт с ним! Откровенно говоря, общение с ним — не самая большая радость. Самодовольный хвастун. А каким тоном разговаривал… Будто я перед ним козявка какая-нибудь… Так и хотелось сказать, что о нем думаю…
О л я. Чего ж не сказал?
К у р а г и н. Олечка, когда человек говорит то, что думает, возникает вопрос: а думает ли он?
О л я. Андрей, а ты марки когда-нибудь собирал?
К у р а г и н. Чего?
О л я. Марки, почтовые.
К у р а г и н. Зачем?
О л я. Не знаю… Интересно, наверно.
К у р а г и н. Олечка, мне марку рудника держать надо. И как можно выше.
О л я. А Дмитрий Михайлович собирает.
К у р а г и н. И пусть собирает, тебе-то что?
О л я. Знаешь, он в институте любил одну девушку, а женился на ней его друг, который на фронте его спас. Дмитрий Михайлович из Москвы уехал, чтоб им не мешать — придумал, что женился. И до сих пор, кажется, ее любит. И об этом никто не знает. Даже Юрий Сергеевич.
К у р а г и н. А ты — знаешь?
О л я. Рассказал… Бывает иногда — нужно человеку, просто необходимо с кем-нибудь поделиться. Даже с незнакомым, с первым встречным…
К у р а г и н. Положим, первым встречным для него был я. Впрочем, вся эта история — чушь, ты меня извини, сентиментальная чушь… Коньяк двадцатилетней выдержки я еще понимаю, а это… это смахивает на какой-то старинный роман. Я даже вспомнил, на какой. Чернышевский, «Что делать?». Там один благородный товарищ, вроде твоего доктора Айболита, тоже жену своему другу оставил, а сам куда-то исчез… Как его звали — напомни.
О л я. Лопухов.
К у р а г и н. Вот-вот, и фамилию ему Чернышевский соответствующую придумал. Да хватит об этом лекаре! Никого не хочу ни слышать, ни видеть — только тебя…
Звонит телефон.
Извини! (Снимает трубку.) Алло!
М у ж с к о й г о л о с. Привет, старик! Это я. Ты готов? Через десять минут выходи. Рафик наш министерский знаешь? Я прямо к гостинице подъеду.
К у р а г и н. Извини, Жора, обстоятельства у меня изменились…
М у ж с к о й г о л о с. Какие обстоятельства?!
К у р а г и н. Чувствую себя неважно.
М у ж с к о й г о л о с. Слушай, Курагин, ты после «Арагви» никуда больше не заглядывал? Да я Вернадского из списка вычеркнул вместе с его эпохальным докладом! Собирайся и выходи!
Курагин вешает трубку.
О л я. Митяшин?
К у р а г и н. Олечка, я еще днем хотел тебе все сказать… В Нижнем Тагиле совещание, Жорка предложил мне выступить в прениях. Основной доклад первым зам делает. Представляешь, что это для нас с тобой значит?
О л я. Пока нет.
К у р а г и н. Я этого зама раз в году вижу. А тут — пять дней в одной гостинице, в одном самолете…
О л я. Ты улетаешь? Когда?
К у р а г и н. Сейчас. Через десять минут машина придет.
О л я. Значит, ты все знал? И когда за шампанским бегал, и когда подруге звонил! Знал — и молчал!
К у р а г и н. Для кого я это делаю? Для себя, что ли? Что я, на совещаниях не сидел? Да пойми ты: всего пять дней — и я вернусь. Ну, посчитай: сегодня понедельник. Вторник, среда, четверг, пятница. В субботу я уже здесь. Номер я сдавать не буду, он забронирован.
О л я. А должно быть, это очень удобно, когда все забронировано — и номер, и самолет, и я?
К у р а г и н. Ну что ты меня мучаешь? Чего ты хочешь? Мне тридцать пять, а я, как комсомолец, — в пустыню, в тайгу, в любую командировку, лишь бы через Москву, хоть час с тобой побыть! Я люблю тебя, чего тебе еще? Оленька, ну, мир! Мир, Оленька?
О л я. Собирай вещи — опоздаешь.
К у р а г и н. Что собирать-то — бритву и зубную щетку.
О л я. Одевайся, я соберу. (Уходит в ванную.)
Раздается стук в дверь.
К у р а г и н. Войдите!
Входит Р ы ж о в.
Р ы ж о в. Поправились уже?
К у р а г и н. Болеть некогда.
Р ы ж о в. Я вам, наверно, надоел… Но тут такое событие! Я за этим цейлонским губернатором пять лет гонялся и вдруг — обнаружил. И где? Здесь, в ресторане!
К у р а г и н. Губернатора?
Р ы ж о в. Марку! Мишкин приятель тоже оказался филателистом, и тоже, как я, повсюду таскает свой кляссер. Этих губернаторов штук сто осталось, не больше. Когда его свергли, все марки изъяли из обращения. Представляете, какая это редкость! А я ему Колумба отдаю, всю серию. Там, правда, еще один филателист вертится, но я Верке задание дал — все время с ним танцевать, чтоб он подальше от марки был. (Раскрывает чемодан, роется в нем.) Неужели я кляссер забыл?
Из ванной выходит О л я.
О л я (Курагину). Ну, вот и все. Счастливого тебе пути.
К у р а г и н (Оле). В аэропорту попрощаемся.
О л я. В аэропорт я не поеду.
К у р а г и н. Почему?
Р ы ж о в. Извините, я опять невпопад… Вам прощаться надо… До свиданья…
О л я (останавливая его). Дмитрий Михайлович, возьмите меня на свадьбу! Андрей Павлович неожиданно улетает, и у меня свободный вечер. И новая прическа. Ну, что же вы молчите? Возьмете или нет?!
К у р а г и н (зло). Берите! (Швыряет на стол ключи.) И ключи заодно. Дежурной сдадите. (Срывает с вешалки плащ и, хлопнув дверью, уходит.)
Р ы ж о в. Зачем вы так, Ольга Васильевна?
О л я. Не знаю… Сама не знаю… Прощайте.
Р ы ж о в. А свадьба?
О л я. Я пошутила.
Р ы ж о в. А жаль. Вы бы очень поддержали мою репутацию первого сердцееда второго медицинского… Там ведь почти весь наш выпуск. И опять Димка Рыжов появляется с прекрасной незнакомкой. Нет-нет, это глупо! Чтоб Юрка весь вечер с вами танцевал?
О л я. Дорогой Дмитрий Михайлович, я танцевала бы только с вами! (Уходит.)
Рыжов достает сигареты, закуривает. Открывается дверь, вбегает В е р а.
В е р а. Дядя Митя, ну что же вы! Я больше не могу с ним танцевать.
Р ы ж о в (растерянно). С кем?
В е р а. С филателистом этим. Мишка на меня волком смотрит и пьет одну за другой. А он с утра ничего не ел.
Р ы ж о в. Сейчас мы его успокоим. Идем.
В е р а. Да он здесь — за мной увязался.
Р ы ж о в. Где же он?
В е р а. В коридоре. Я его к стенке прислонила.
Р ы ж о в. Сейчас мы его в чувство приведем.
В е р а. Неудобно — больной здесь.
Р ы ж о в. Уехал больной. Поправился.
Выходят в коридор и под руки вводят М и ш у.
М и ш а. Я убью его! Убью!
В е р а. Все из-за вашего губернатора!
Р ы ж о в. Сажай его на диван. (Уходит в ванную.)
В е р а. Садись, Отелло. (Силой усаживает Мишу на диван.)
Возвращается Р ы ж о в, на ходу отжимает полотенце, прикладывает Мише на голову компресс.