Р ы ж о в. Голову на спинку положи! Да не Вере — на диван! Вот так. (Бьет его по щекам.)
В е р а. Что вы делаете?!
Р ы ж о в. Знаю, что! Я студентом в вытрезвителе подхалтуривал.
М и ш а (очнувшись). Дмитрий Михайлович, здрасте!
Р ы ж о в. Видишь — уже узнает! (Мише.) Это я, я Веру просил с ним танцевать. Меня убивай.
М и ш а. Что ж вы сразу не сказали? (Кричит.) Горько! (Лезет к Вере целоваться.)
Р ы ж о в. Теперь сама справишься. (Идет к двери, останавливается.) Вера, скажи, только честно: могу я еще кому-нибудь понравиться?
В е р а. Вы и так всем нравитесь.
Р ы ж о в. Да нет, не так… Ну, вот если б ты лет на десять постарше была, а?
В е р а. Так вам бы уже шестьдесят было.
Р ы ж о в. Да, сразу видно — жена математика! (Уходит.)
В е р а. Мишка, как же я без тебя целый год буду, а?
М и ш а. Не год, я уже все подсчитал. Сорок два часа в неделю ты на лекциях, за год — четыре месяца. Месяц на дорогу в институт, месяц у тебя практика — это шесть. И четыре месяца в году человек спит. Итого, мы расстаемся только на два месяца. (Поет.) «Не плачь, девчонка, пройдут дожди, солдат вернется, ты только жди…» (Целует ее.)
Входит Л и д и я И в а н о в н а.
Л и д и я И в а н о в н а. Вера, что здесь происходит? Что вы делаете?
М и ш а. Целуемся!
В е р а. Я его в чувство привожу.
Л и д и я И в а н о в н а. Странный способ… Выйди, пожалуйста!
В е р а. Зачем?
Л и д и я И в а н о в н а. Мне надо с Мишей поговорить.
В е р а. О чем, мама?
Л и д и я И в а н о в н а. Иди к гостям, мы сейчас придем. (Подталкивает ее к двери.) Иди, иди! (Вера уходит.) Миша, вы уже не мальчик, вы муж… А Верочке еще два года учиться. Можно, конечно, взять академический отпуск — дочь наших знакомых так и сделала, — но в институт уже не вернулась… Вы понимаете, о чем я говорю?
М и ш а. Нет.
Л и д и я И в а н о в н а. Я думаю, не зря раньше мужчины обзаводились семьей после тридцати. Уж чего-то добился, чего-то достиг… Сначала надо встать на ноги, Миша, а уж потом… Надеюсь, вы меня поняли?
М и ш а. Понял. Вы хотите, чтоб я встал на ноги? Пожалуйста! (Встает с дивана.)
Л и д и я И в а н о в н а. Я с вами серьезно, Миша!
Входит В е р а.
Вера, я же просила — выйди!
В е р а. Дядя Митя уезжает.
Входят Ю р и й С е р г е е в и ч и Р ы ж о в.
Л и д и я И в а н о в н а. Уже?
Р ы ж о в. Завтра в Ачинске надо быть — операционный день.
Ю р и й С е р г е е в и ч. После ресторана — в операционную? Рассказывай сказки! Марку он свою выменял, и больше ему здесь делать нечего!
Л и д и я И в а н о в н а. Правда, Дима, куда ты вечно спешишь? Что тебя там — дети ждут?
Р ы ж о в. Ждут. Один из Канска, другой из Абакана. Практиканты. Первая операция у них завтра. А я уж, конечно, только ассистировать смогу. (Смотрит на часы.) Давайте прощаться! Ну, молодые, как теперь говорят — здоровья вам и счастья в личной жизни. А тебе, косолапый, — еще и в строевой. (Целует Веру и Мишу.)
В е р а. Мы вас проводим.
Ю р и й С е р г е е в и ч. Без вас обойдемся. Гости уже там черт знает что думают. А ну, жених, шагом арш в ресторан!
М и ш а. Шагом арш… Служба уже началась. (Уходит с Верой.)
Л и д и я И в а н о в н а. Жаль, Димка, что ты к нам не заехал. Я для Тамары подарок приготовила — косметику из «Ванды». Сам, наверное, заехать туда не догадался?
Р ы ж о в. Нет.
Л и д и я И в а н о в н а. Все мужья, как в Москву приедут, сразу в «Ванду» или в «Лейпциг», а ты — в «Филателию». И вообще — привез бы ее хоть раз. Посмотреть, как она сейчас выглядит — на кого меня променял!
Ю р и й С е р г е е в и ч. Лида, выйди!
Л и д и я И в а н о в н а. Зачем?
Ю р и й С е р г е е в и ч. Поговорить нам надо.
Л и д и я И в а н о в н а. Что за секреты?
Ю р и й С е р г е е в и ч. Накопилось за двадцать пять лет.
Л и д и я И в а н о в н а. Ладно, секретничайте. (Обнимает Рыжова.) Я тебя провожать не буду, Дима. Свадьба, сам понимаешь. А косметику я бандеролью отправлю. (Уходит.)
Ю р и й С е р г е е в и ч. Догадываешься, о чем разговор будет?
Р ы ж о в. Догадываюсь. Я его двадцать пять лет ждал.
Ю р и й С е р г е е в и ч. Ну, я поменьше. И все равно скажу! Сукин ты сын! С практикантами какими-то, как наседка с цыплятами, носишься, а на лучшего друга тебе начхать? Лидка недавно немецкий журнал притащила: «Уникальная операция доктора Рыжова»… Немцы, значит, к тебе ездят, а я?
Р ы ж о в. И это все?
Ю р и й С е р г е е в и ч. Нет. Лидке телеграмму дашь, чтоб отпустила — мол, срочно нужна моя консультация.
Р ы ж о в. Хорошо… Я б тебе и раньше телеграмму дал, лет двадцать назад… Ох, как мне тогда твоя консультация нужна была! Ну, а теперь, конечно, приезжай, теперь ты все знаешь… Знаешь, что я один живу…
Ю р и й С е р г е е в и ч. Знаю. И если б не сегодня это узнал, а тогда, прилетел бы в Ачинск и набил бы твою благородную физиономию! Ну, а теперь вроде неудобно: крупный начальник — и мелкое хулиганство. Ладно, давай на дорожку. (Достает из пиджака бутылку коньяка.) Припрятал от гостей… (Разливает коньяк в стаканы.) Ну, за что?
Р ы ж о в. За молодых.
Ю р и й С е р г е е в и ч. За молодых до утра пить будут. Давай за нас. Чтоб когда я к тебе приехал, мы не вдвоем пили, а втроем.
Р ы ж о в. Поздно мне уже, Юрка!
Ю р и й С е р г е е в и ч. Не прибедняйся! «Такие мужья встречаются только в новогодних рассказах!» — так, кажется, Ольга Васильевна сказала?
Р ы ж о в (взглянув на часы). Одиннадцать. Через полтора часа самолет.
Ю р и й С е р г е е в и ч. Собирайся — я на улицу, такси ловить. (Убегает.)
Рыжов снимает галстук, кладет его в чемодан. Надевает плащ, шляпу, берет со стола ключи. Входит К у р а г и н.
Р ы ж о в. Андрей Павлович?
К у р а г и н. Не ждали? Где Ольга Васильевна?
Р ы ж о в. Вы вернулись?
К у р а г и н. Да, с полдороги. Так где же она?
Р ы ж о в. Ушла. Как вы уехали, сразу же ушла. Вот ваши ключи, спасибо.
К у р а г и н. Подождите. Услуга за услугу. Я сейчас наберу номер, попросите ее к телефону.
Р ы ж о в. Я?
К у р а г и н. Да-да, вы. Мне ее не позовут. (Набирает номер.) Говорите!
Г о л о с О л и. Алло!
Р ы ж о в. Ольга Васильевна?
Г о л о с О л и. Дмитрий Михайлович? Вы еще не улетели?
Р ы ж о в. Улетаю.
Г о л о с О л и. Ну, как ваш губернатор?
Р ы ж о в. В чемодане.
Г о л о с О л и. Интересно было бы на него взглянуть. Будете в Москве — обязательно мне позвоните.
Р ы ж о в. А какой у вас телефон?
Г о л о с О л и. 249-28-02… Да, а как же вы сейчас мне звоните?
К у р а г и н (вырывая трубку). Это я звоню, Оля! Я не улетел, я вернулся…
В трубке длинные гудки отбоя.
Поговорили… Чего они от нас хотят, доктор, чего? И синицу в руках, и журавля в облаках. Неземной любви и земных благ… Как крот, землю роешь без передыху — крыльев, говорят, в тебе нет… В облака рвешься — за руку держат: «Не улетай, родной, не улетай!» У нас в Хибинах филиал Академии наук есть. Так вот один член-корр супругу свою молодую на курорт провожал, в Сочи. Явился на вокзал с букетом гвоздик. А когда она в Сочах с поезда сошла, уже на перроне ждал — и опять с гвоздиками. Сюрприз, так сказать: на один денек в Сочи махнул самолетом. Все бабы на Кольском полуострове до сих пор ахают — вот это любовь! А теперь посчитайте — почем у нас гвоздики в январе и самолет до Сочи и обратно. Для этого красивого жеста нужно место — твердое, прочное место в жизни, а не в кино!
Р ы ж о в. Замолчите! Как вы можете так говорить, так думать?! Ценник какой-то, прейскурант! А женщина — вроде графы в расходной книге…
К у р а г и н. А вы по совместительству еще и проповедник? Впрочем, понятно: праведно учат нас жить те, кому в жизни не повезло. И правильно она сделала, что за вашего друга вышла.
Р ы ж о в. Перестаньте!
К у р а г и н. Нет уж, откровенность за откровенность! «Разрешите войти… Я, кажется, вам помешал?.. Извините, что беспокою»… Что бы она делала с вашей мягкотелостью, с вашей старомодной щепетильностью? На кой черт ей провинциальный Пирогов? Скажете — студентами вы тогда были, не знала она, что из кого выйдет? Знала! Логики у них нет, а интуиция… Деловых, настойчивых, выносливых за версту чуют. И формулу движения они еще до Ньютона вывели: чем больше скорость, тем дальше пойдешь.
Р ы ж о в. Прощайте!
К у р а г и н. Почему же «прощайте»? До свиданья. Мы еще с вами встретимся. Обязательно встретимся. Праведников у нас много, а гостиниц мало. Только уж на этот раз ночевать вы будете на табуретке в вестибюле.
Р ы ж о в. Слушайте, вы! Вы тут о скоростях говорили, о движении. Так вот — есть движение, а есть продвижение. И при ваших скоростях, молодой человек, вы и не заметите, как деловитость перейдет в беспардонность, выносливость — в черствость, а настойчивость — в элементарное хамство! (Уходит.)
Курагин снимает плащ, со злостью швыряет его в кресло. Входит Н а д я с подносом.
Н а д я. Чаек, пожалуйста.
К у р а г и н. Зачем?
Н а д я. Дежурная сказала — вы вернулись. Вот я и принесла. И вафли тоже. Лимонные. (Ставит поднос на стол.) Отменилось ваше совещание?
К у р а г и н. Да нет — Тагил не принимает. Задержка до семи утра. Скажи дежурной, чтоб в пять разбудила. А это что? (Берет с подноса визитную карточку.)
Н а д я. Дмитрий Михайлович в коридоре меня встретил, вам просил вернуть… Какой человек! На сутки всего приехал, а маму в больницу устроил.
К у р а г и н. А что с твоей мамой?
Н а д я. Я же вам говорила — астма у нее.