ли на Райкине. Повздыхал и пошел в кино.
Да, ты знаешь, что Райкин теперь навсегда в Москве (или в Моссовете, или в Театре Станиславского и Немировича-Данченко, а эти театры, вернее, один из них, будет в новом помещении напротив Театра Пушкина)? Знаешь? Там недостроенное здание.
Посмотрел кино – страшная духота и жара, пленка рвалась в самых интересных местах (поцелуи, убийства).
Ну, идут родичи, целую.
Твой, твой А.Ш.
Тут! Нет от тебя письма сегодня! Волнуюсь!
Сегодня прекрасная погода, целый день сидел на пляже.
Мама на пляже сидела от меня довольно далеко, и вдруг слышу: «Шурик, Шурик, иди сюда!» Бегу, чтобы не привлекать внимания взморья. Прибегаю – мама дает мне молочка с пирожком. Я убегаю, так она кричит на весь пляж: «Шуронька, деточка, выпей молочка». Народ ржет, Шуронька убегает. Так и живем.
Сегодня на пляже была изумительная пара – муж и жена – вот как я хотел бы жить с тобой. Она его называет «муженька» – мне очень понравилось.
Весь дом отдыха уже знает, что Саша (это я) с 12:00 до 12:30 пишет каждый день письма невесте (тебе). Это мама сказала, что у меня в Москве невеста, и все здешние кумушки удивляются моей верности и любви (честное слово!). В меня влюблены довольно много девок (имена знаю не у всех), и поэтому мое равнодушие всех поражает. Ты верь мне, потому что это так (клянусь тебе).
Целую! Жду писем!
Твой А.Ш.
Еще целую.
Начало письма не сохранилось.
В Риге был на кладбище Райниса и видел его могилу – красиво. Много могил русских офицеров. Ходил по кладбищу – все чистенько и опрятно. Могилы все в цветах. Ну, ты знаешь, какое настроение на кладбище – читаешь эпитафии и грустишь. Лезут в голову разные глупости. Когда ты будешь меня хоронить, Тутик, то, пожалуйста, сделай в плите мою фотографию, чтобы можно было на меня смотреть, когда ты будешь приходить ко мне на могилу. Я пишу глупости, но такое уж настроение.
У нас многие из дома отдыха бегут с полсмены, загоняя путевку на вторую половину. Если бы не родичи, я бы удрал к тебе, Тутик.
Сегодня мама уже заказала мне билет в Ленинград на 28 июля. В Ленинграде буду дня 4 и потом домой. Надоело холодное Балтийское море, надоел Дзинтари, надоело все.
Сколько штук пуговиц тебе надо на костюм? Не знаю, сколько покупать.
Ты не понимаешь шуток – неужели ты действительно подумала, что папа изменяет маме – ха-ха! Да, мама теперь купила путевку и живет в доме отдыха на моей кровати, а меня бросили на первый этаж, и я сегодня уже ночую не тут, так что мои ночные сочинения писем придется перенести на другой час, что очень жалко.
Целую, люблю (все крепко).
Твой, недостойный тебя, А.Ш.
Ну вот, Тутик! Не писал тебе, потому что было много причин. Ну, начну по порядку.
19 июля 1953 года А.Ш. исполнилось 19 лет. День был, как всегда, дождливый и холодный. Рано утром пришел к родителям и получил поздравления и подарки (шелковую рубашку, запонки, бритвенный прибор и несколько джемперов). У меня было плохое настроение и насморк. Очень ждал обеда и телеграмм. К обеду пришла телеграмма от родственников, к ужину от Журавлей и НИЛа – твоей лично телеграммы не было. Я очень расстроился, потом решил, что НИЛ – это ты, но расстроился все равно. После обеда пошел на почту и написал письмо Журавлям, где плакался на свое одиночество и на то, что ты меня забыла.
Пришел домой – родители хотели меня развлечь и устроить какое-нибудь подобие рождения, но я наотрез отказался. Мама обиделась, и пришлось пойти в кафе выпить за мое здоровье. Мама, папа, я и еще один дядя – вот мое рождение. Был все время убийственно грустный, обиженный и злой на всех.
Но теперь самые страхи начинаются. 21-го, то есть вчера, был хороший день, и я был на пляже. Вдруг бежит из дома отдыха один парень и говорит, что меня ждут из милиции. Я испугался и побежал домой. Прихожу, милиционер забирает меня и под взгляды всего дома отдыха уводит. По дороге упорно молчит и ничего не объясняет. Приводит меня в милицию в Майори и сдает начальнику отделения. Тот спрашивает мой домашний адрес, где учусь, где сейчас живу и так далее. Потом достает из стола телеграмму и отдает мне. Читаю и ничего не понимаю. Он говорит, что я пока свободен. Прибежал в дом отдыха и с трудом ее расшифровал. Вот! Тутик! Они, конечно, расшифровали ее тоже, иначе они мне ее не отдали бы, но текст очень подозрительный в телеграмме. Это вообще и остроумно, и неостроумно одновременно. Остроумно по замыслу и неостроумно по тексту и по возможным последствиям. Почему-то он сказал, что я свободен «пока»! Ну ладно, в общем, я получил телеграмму от «умницы Тони», которая вдруг сглупила и чуть не подвергла своего единственного неприятностям, если не хуже[12]. Вся эта эпопея помешала мне написать тебе вчера.
Был на экскурсии в Кемери (это курорт, надо ехать от Дзинтари на электричке 40 минут). Там есть грязевые ванны, серные источники, а также «дуб любви» и «источник красоты и молодости». Дуб с лесенкой, все туда взбираются и там царапают на коре свои имена. Я на всякий случай выцарапал нас с тобой. Дуб большой и красивый.
Источник красоты и молодости пахнет сероводородом, и все старики мажут этой водой лысины, а старушки моют лица. Все хотят помолодеть! Я тоже мылся, но постарел на 1 год.
Сегодня 22-е, и письма от тебя нет – ты пиши, Тутик, ради бога!
Про Райкина ты не поняла! Не один Райкин остается в Театре Станиславского и Немировича-Данченко, а весь райкинский театр остается навсегда в Москве. Вот!
Ну, Тутик, у меня устала ручка.
Целую крепко!
Твой А.Ш.
Тутик! Опять еду! Теперь один! Совсем один – без тебя, без папы, без мамы – первый раз в жизни! Очень странное чувство ответственности за самого себя. Сам еду, сам за все плачу, сам беру свой чемодан!
Совсем перед отъездом получил твое письмо, полное страдания. Дорогой мой! Любимый! Мне очень тебя жалко, но потерпи немного, ведь остались сущие пустяки, и все мытарства кончатся. Ты сдашь экзамен, мы пойдем в поход. Я буду с тобой, и жизнь будет прекрасна.
Трясусь на верхней полке в уютном купе, но очень грустно. Сейчас 4 часа 32 минуты ночи. Провел последний день на пляже – все время сидел в море – прощался. Как назло, установилась блестящая погода, и целый день (первый раз за весь месяц) на небе не было ни облачка. Но уезжал с радостью – все (кроме моря) смертельно надоело.
Сейчас уже утро 29-го июля.
Через три часа будет Ленинград. Я представляю себе, как выхожу из вагона и ко мне по перрону бежишь ты с цветами и улыбкой, бежишь и любишь! Но ты не сейчас будешь встречать меня, хотя все равно это будет скоро!
Целую.
Твой А.Ш.
В том же конверте
Какой здоровенный главный почтамт! Ты мне не писала о нем. Приехал в Ленинград в 1 час 53 минуты дня 29 июля. Сначала ничего особенного – поразили только прямизна улиц и разрушения, а также страшная облицовка домов. Приехал на трамвае куда-то «домой», к какой-то маминой старой знакомой, оставил вещи и пошел на Невский. Грандиозно! То есть сначала ничего такого уж странного, но чем ближе к Неве, тем величественнее и красивее.
По дороге, около Пассажа, меня застал страшный ливень, и я побежал куда-то прятаться и добежал до междугородной, где позвонил тебе, как ты написала, – в среду с 9 до 15:30. Я позвонил ровно в 3 часа, и тебя не было дома. Уж если пишешь, что будешь в это время дома, то будь, а то очень обидно.
Ну ладно! В общем, я тебя не застал дома и пошел дальше по Невскому. Очень много всего в «лесах», и поэтому трудно смотреть, но все равно хорошо. Дополз до Адмиралтейства и совсем потерял голову! Ну, в общем, ты сама понимаешь – восхитительно! При тебе Зимний был в «лесах»? Сейчас он стоит, как новый, совершенно изумительный и блестящий.
Вышел на набережную, обошел Эрмитаж кругом и по каналу Грибоедова вышел на Невский. Все время перед носом твой план, все время путаюсь и сбиваюсь с пути истинного. Пошел искать главный почтамт и вышел к Исаакиевскому – ну, понятно впечатление, но внутрь, увы, не пускают. Полчаса искал «мрачное серое здание немецкого посольства» и не нашел. Десять раз в этих бессмысленных поисках проходил мимо почтамта, пока умные люди не пихнули меня в дверь.
Ну, письма от тебя, конечно, нет еще, и я сел писать сам. Сейчас уже 6 часов – устал очень.
Какая уйма кинотеатров на одном только Невском проспекте!
Где твой хваленый «Норд»? Не могу найти его, а также не могу найти Петра I, а спросить вроде неудобно. Нашел Николая на коне, Екатерину – пешком, а Петра не могу. Но еще все впереди, ведь я в Ленинграде всего 4 часа, а почти все уже видел (ха-ха).
Позвоню тебе позже. Будь дома! Целую! Скоро-скоро!
Твой А.Ш.
Письма из Дома отдыха «Пестово» – в Сухуми, 1954 год
4 августа 1954
Кисик! Опять я в Москве, опять один, один. 12 ч. 13 м. 4 августа.
Сегодня утром встал, побежал на воду, искупался – холод страшный. Позавтракал и к 11 часам – в «центр». В дом отдыха за письмами от Киса. Ни одного! Пошел назад грустный-грустный (я тебе еще не надоел?). Сыграл один круг в преферанс и, пообедав, побрившись, поехал в Москву. Ехал на теплоходе «Чкалов», на том, на котором мы с тобой приезжали в Пестово. Уснул на диване (Кис! Целую ночь не спал! Ужасно! Вздыхал! Вздыхал! Ворочался! Родители подумали, что мне плохо, – вскочила мать, стала расспрашивать – ушел на улицу, посидел с полчасика и вернулся. Чуть-чуть поспал, проснулся, полежал, перечитал твое ужасное письмо и написал тебе с отчаяния. Получила? Так всю ночь проворочался. Готов был повеситься – до того ужасно не спать, скучать, думать – и все одновременно).