Ночью была очень сильная гроза. Ночевали в степи среди грузовиков. Сейчас идет дождь, Курепины спят, а я пишу тебе. До Ростова осталось 200 километров. Уже 3 часа (дня). В Анапу сегодня не приедем. Помнишь, я хотела тебе прочесть стихотворение Апухтина? Вот оно.
Прости меня, прости! Когда в душе мятежной
Угас безумный пыл,
С укором образ твой, чарующий и нежный,
Передо мною всплыл.
О, я тогда хотел, тому укору вторя,
Убить слепую страсть,
Хотел в слезах любви, раскаянья и горя
К твоим ногам упасть!
Хотел все помыслы, желанья, наслажденья —
Все в жертву принести.
Я жертвы не принес, не стою я прощенья…
Прости меня, прости!
Каждый раз, когда я читаю это стихотворение, мне хочется плакать, что я сейчас и делаю. Я плачу, потому что мне очень грустно и одиноко, потому что идет дождь, все небо обложено тучами и нигде нет просвета. Так будет всегда, всегда! И солнышко для меня больше никогда не выглянет!
Ну вот, встали Курепины, сейчас поедем. Целую тебя много раз и очень крепко.
Твоя
Из Киева в Анапу, в пансионат
Здравствуй, дорогой мой Кис! Прошло 7 дней, как мы расстались. Мне грустно без тебя, мне очень неспокойно жить. Когда ты рядом, я уверен в себе, я меньше нервничаю, я спокоен. 13-го вы уехали! Я вышел за ворота, подождал, пока скроется за поворотом «наша» «Победа», и пошел назад. Боже мой! Зачем я вернулся? Зачем не походил эти несчастные два часа по городу или не пошел в гостиницу? Ты пишешь мне, что тебе было очень грустно, но поверь – мне было наверняка во сто крат хуже. Ты уехала в уютной машине, с Мишкой и Ленкой Курепиными – на юг, к морю, к отдыху, к солнцу! Я вернулся в эту комнатку, которая стала для меня (думаю, что и для тебя тоже) очень родной и обжитой за эти несколько дней, что мы там прожили. Она была пустая! Ни тебя, ни Курепиных, ни всех наших вещей – ужас. Я как вошел туда, меня бросило в дрожь. Я лег на простыню, которая еще сохранила частичку твоего тепла, на подушку с чуточкой твоего аромата и одним твоим волосом, укрылся холодным колючим пледом и… не мог заснуть до самого момента, когда уже надо было вставать. Я ощущал себя буквально покинутым и очень одиноким. Около меня стоял будильник – единственная вещь, которая присутствовала в нашей жизни. Не знаю, как для тебя, для меня эти дни в Киеве, с одной стороны, пронеслись молниеносно, а с другой – запечатлелись каким-то большим жизненным куском. Поэтому-то так остро я вдруг ощутил пустоту этой комнаты, отсутствие за окном машины и всего, всего. Я до сих пор кляну себя за то, что вернулся тогда один.
Потом поехали на съемку, устроились с Игорем в двойном номере – жизнь потекла по-старому. Очень волновался, что нет и нет от вас вестей. Почему так долго вы ехали в Анапу? Или ты забыла послать мне вовремя телеграмму?
Сейчас вот уже четвертый день снимаем пляж. Погода стоит великолепная. Днепр, солнце. За один день пребывания у воды, под солнцем, я вдруг понял, как я устал и как хорошо бы мне отдохнуть. Этот день был праздником. Я обгорел, накупался, наигрался в волейбол. Но, увы, в следующие три дня начались страшные муки. Представь себе, Кис, пляж, 30 градусов жары, вода, голые тела и так далее. А мы с Игорем в шерстяных пиджаках и брюках, в крахмальных воротничках и галстуках перешагиваем через загорающих. Может быть, на экране это и будет смешно, но нам было не до смеха. Так мы в гриме и полной одежде снимались с шести утра до четырех часов дня. Домой приезжали с головной болью. Сегодня, к счастью, Игорь улетел в Ригу на спектакль, и я опять дышал, загорал и катался на акваплане (здорово).
Это письмо первое, и я еще не понимаю, когда его тебе отправлю. В Анапу боюсь, а вдруг ты уехала.
Планы нашей группы, а следовательно, и мои – расплывчаты. Зависим от погоды. Пока, ориентировочно, наша экспедиция заканчивается 7 сентября.
Памятуя о твоих приказах, специально поехал на Подол (Житный базар) – помнишь, где мы купили цветы? И купил кастрюли – большую, такую, как у вас, и плоскую широкую. Также купил 9 кг яблок по 2 рубля кило и послал домой две посылки. Вот. (Умница я?)
Крепко, крепко целую.
Твой
В том же конверте
Киса! Что же ты? Лежит тебе письмо неотправленное, ждет адреса твоего. Ты забыла меня, Кис? Ужасно устал я, люди гадкие и злые – эгоисты такие, каким мне и не снилось быть (ты ведь утверждала, что я самый страшный эгоист на свете). Все друг друга ненавидят, все хамы и крикуны (это стиль кино – всесоюзный). На площадке – скандалы и ссоры, в быту – полное наплевание друг на друга. Хамству и лицемерию нет конца и края. Это хуже во сто крат самого страшного театра. Там хоть какой-то, но коллектив, а здесь случайное сборище людей, съехавшихся на несколько месяцев и дрожащих каждый за свою шкуру. При всей моей выдержке я начинаю кипеть – мне уже ничто не интересно, я не могу увлечься сценой, мне хочется вырваться отсюда – не знаю, когда это наконец произойдет.
Погода опять испортилась. Пляж и танцплощадку недосняли.
Каждый час новые планы и решения – то в Одессу, то в Сочи, то в Ленинград, то сидим под дождем на пляже и ждем солнца.
Может быть, это и лучше – все, что происходит со мной: школа жизни начинается – авось человеком стану. Пиши!
В том же конверте
Киса! 24-е августа – от тебя ничего нет. Я по-прежнему не знаю, где ты, куда тебе писать. Листки в конверте прибавляются, а отослать его некуда – обидно.
Нас с Игорем опять выселяют: едет австрийский поезд мира – 650 человек. Говорят, нас всех выкинут на улицу – уютно. Настроение по-прежнему гадкое. Приехал из Анапы один мамин сослуживец и сказал, что там прелестные дни. Я очень обрадовался (если ты только в Анапе), что тебе тепло и хорошо. Отдыхай как следует, слышишь?
Вчера говорил с мамой и папой. Они купили мне туфли на каучуке и соскучились. Снимать танцплощадку осталось два дня. Что будет дальше, неизвестно – полная неразбериха.
В Москву мне к 1-му необходимо, надо оформиться окончательно в театр. Курепины, гады, не написали даже двух слов, да и ты хороша! Начиная со дня твоего отъезда, мы выезжаем каждый день на съемку в 5:30 утра и приезжаем в гостиницу в 6 вечера. Усталый, перепачканный гримом мавра бегу на почту – и ничего не получаю! Вот так!
Написал тебе листик, полный отчаяния, и пошел пить кефир. По дороге завернул на почту – письмо. Ура! Письмо уже холоднее предыдущего, но все же.
Кушай фрукты, будь умницей.
Крепко целую тебя еще и еще.
Твой
Ленинград, гостиница «Астория», 12 часов ночи
Здравствуй, мой родной, любимый Кис! Это я!
В 11 часов утра прибыл в Питер. Приехали на студию, походили, поздоровались и стали ждать, когда нас куда-нибудь поместят, – здесь такая же история, как и в Киеве, – все гостиницы забиты иностранцами. В ожидании результатов поиска номеров пошли в Петропавловскую крепость – искренне завидовали заключенным-революционерам – у них были отдельные комнаты с кроватью, столом и парашей.
В 5 часов пришли обратно на студию – замдиректора достал нам два номера на одни сутки в «Астории», куда мы и приехали. Огромный номер с коридором, холлом, письменным столом, диваном и множеством мебели. Есть ниша с тюлевой занавеской и тяжелыми гардинами, за которой кровать – широкая и уютная.
Всей молодежью группы пошли в ресторан гостиницы «Европейская» – наелись какой-то восточной кухни за большие деньги и очень невкусно.
У дежурной по этажу взял на полном обаянии конвертик и листочки вот эти, предназначенные для иностранцев. Я сказал ей, что мне надо написать самому любимому и дорогому человеку, а бумаги нет. И она тут же дала мне листочки и конверты – так, наверное, искренне я сказал это! Во!
Поговорил после «Во!» с папой по телефону – просил не забывать меня как сына.
В мое окно видна площадь, и напротив меня смотрит ко мне в окно Исаакий, читает то, что я пишу тебе, и грустно улыбается – понимает, наверное, как я скучаю. За ним вижу улицу с почтамтом – завтра пойду получать что-нибудь от Кисы – получу? Или еще рано? Как хорошо – близко почта, но, увы, лишь на один день.
Завтра – приезд туристов, новая партия, и нас выгоняют. Поместят нас, наверное, надолго либо в «Октябрьскую», либо в «Европейскую». Но пиши мне, на главпочтамт – надежнее.
У меня к тебе колоссальная просьба. Сообщи мне как можно быстрее следующее:
1) куда тебе писать и до какого числа,
2) куда тебе звонить и до какого числа,
3) до какого числа ты будешь в каком месте и моменты твоего переезда,
4) как ты меня любишь (изобразить графически и словесно).
Подчеркнуто самое важное.
Ну, вот пока и все как будто. Так много хочется тебе сказать, очень-очень, а на бумаге не получается. Правда, лучше, чем по телефону, но тоже трудно. Не знаю, слышишь ли ты меня, когда читаешь мои письма? Я всегда слышу тебя и вижу, когда держу в руках твое письмо.
Час ночи. Ночной Ленинград, в садах – осень. Город величественный и очень грустный. Мне трудно без тебя жить, мое солнце!
Твой
Начало письма не сохранилось
Пришел в гостиницу – дали отдельный номер. Второй этаж – окно выходит лицом к Московскому вокзалу. Номер маленький, но своя ванна и уборная, стол, кровать, шкаф, диван. Много стульев. Я ненавижу жить в двойных номерах с чужими людьми. Я лучше буду доплачивать 6 рублей в день (номер стоит 24 рубля, а студия платит всего 18 за жилье), чем жить с кем-нибудь и стеснять себя. Отсюда я могу звонить Кису в любое время, говорить громко, что я люблю его и не могу жить без него, что я измучился, что мне плохо, одиноко и днем и ночью. Потом я могу перейти дорогу и уехать в Москву, если уж все мне здесь осточертеет. Правда, отсюда далеко ходить на главпочтамт, но я буду. И лучше пиши туда, чем на гостиницу, а то вдруг меня опять неожиданно куданибудь перебросят, что вообще-то вряд ли.