Так и сегодня: стоял посреди Дворцовой и пел Первый концерт Чайковского – потрясающе подходит. Вышел на Мойку…
Письмо обрывается.
На бланке кинокартины «Честное пионерское». Добавлено от руки: «Я тебя люблю!»
Ну вот! Во-первых, не пугайся – я не снимаюсь в картине «Честное пионерское». Просто эти листы большие, а мои кончились. Во-вторых, отвечаю тебе, что письма твои читаю внимательно (не то слово). Я их проглатываю так, как ем конфеты, а потом жалею, что можно было бы посмаковать.
В пятницу снимали павильон – чего-то ругались, и Игоря отпустили в Москву до понедельника. Без него мне делать было бы нечего. Я пошел провожать его на вокзал, и вдруг мне страстно захотелось домой, к маме, в уют, в тепло. Несчастный Шлема побежал, купил еще один билет – я забежал в гостиницу и сказал, что уезжаю на два дня на дачу (не сказал, что еду в Москву, чтобы иметь основания отпрашиваться позднее). Вскочил в 21:15 на перрон, а в 21:20 уже ехал в Москву.
Прибыли в 9 утра. Приехал домой – полная неожиданность: радость, объятия. Позавтракал – пошел к Курепину – целовались, радовались. Показал карточки – есть очень симпатичные. Самая опасная карточка – ты, я и чужая коляска (около Аскольдовой могилы…)[15]. Поиграли в пинг-понг и поехали за Леной в институт. По дороге заехали в Лужники – Мишка показал мне снаружи стадион. Отвезли меня домой и уехали. Дома читал роман «Не хлебом единым» – хорошо. В «Новом мире». Вдруг звонит Шлема – звонили из Ленинграда, съемка утром в воскресенье – он уже купил нам два билета – паника полная. Дома разочарование, я расстроен. В 21:20 на вокзале уезжаем. В 21:15 бежит Игорь и кричит, что съемка отменилась – за 1 минуту до отхода поезда продали билеты, потеряв по 30 рублей с рыла, и поехали домой. Дома чуть в обморок не упали. Все воскресное утро я доставал билеты на вечер – достал с трудом, через маму. Возлежал дома – читал роман и повестку из военкомата. В 21:20 уехали в Ленинград в вагоне Москва – Хельсинки. Все купе в вагоне – двухместные – ты видела когда-нибудь такую роскошь? Всю ночь думал о тебе – как бы мы ехали в таком прелестном уголке вдвоем. Жаль?
Приехали сегодня утром – и сразу в зоопарк. Погода плохая, холод, дождь моросит. В зоопарке репетируем сцену со львом. Я и Вицин с Эдером[16] внутри, снаружи вся группа и толпы зевак. Мы стоим с длинными белыми палками для, стало быть, охраны от хищника. Выпускают льва – он бежит к Эдеру и к нам. Страшно. В общем, часа два репетировали – привыкали. Потом освоились – даже гладили его по спинке. Через меня он не проходит – придумали другой трюк: он бросается на меня, а я, перемахнув через высокий барьер, забираюсь в пустую клетку, захлопываю дверцу и мечусь там. Ничего не сняли, но ходили с Гошкой в героях.
Поехали на студию в павильон – торчали до часу ночи – до меня очередь не дошла.
Моя поездка в Москву была, конечно, безумием (она обошлась мне в 500 рублей). Но за эти два дня я отвлекся, отошел, запасся новыми силами у родного очага для дальнейшего здешнего житья, а то ты сама не видишь по моим письмам, что я сдаю нервами и мне необходима была разрядка.
Мечтаю о дне встречи с тобой, целую неимоверное количество раз всюду (можно?). Посылаю тебе в знак рыцарства, любви и преданности волосы из гривы льва, которые я собственноручно выдернул.
Твой
Письма из Одессы, Кишинёва, Львова, 1957 год
Здравствуй, моя дорогая, любимая Кисонька!
Страшно жарко и душно, работы очень много.
Вчера было очень радостное событие. Шла «Первая симфония» впервые в Одессе. Как ты знаешь, Сережка Яковлев, у которого в ней большая роль – комедийная основа спектакля, не играет в Одессе. Вторым составом играет Володька Сергеев. И вот вчера днем мне дают текст на предмет играть эту роль во Львове на разводных спектаклях. В 7 часов вчера прибегает взмыленный Володька и шипит мне что-то – у него напрочь пропал голос. Не буду тебе писать, как вокруг меня все носились и гладили меня, – в общем, я играл! Аншлаг! Вся труппа смотрит – я играю без единой репетиции на память о виденном и без знания текста. За кулисами – Володька, на сцене – испуганные Ленька Марков[17] и Ганка Матвеева[18] и на диване я – ни жив ни мертв, в вязаной фуфайке – весь модный с ног до головы.
Сыграл! Были аплодисменты на уход! Сегодня утром высказывали замечания по спектаклю. Когда я пришел, труппа зааплодировала, а Рубб (режиссер спектакля) сказал, что я проявил настоящий профессионализм и («не загордитесь, Саша») хорошее комедийное дарование, но что, мол, затянул там и недоиграл здесь. Тогда все на него зашипели, а Вовси[19] сказал: «Перестаньте, Александр Аронович (это Рубб), молодец он и настоящий актер». И все заулыбались, а я смутился.
Потом ко мне подходили оркестранты и говорили, что я им понравился больше Яковлева, и многие актеры тоже поздравляли. Вот! Кисик, ты за меня порадуйся тихонько, но никому не хвались, ладно?
Сегодня первый раз играю «Колесо счастья» – Фазана – очень волнуюсь, ибо (я не смеюсь) Одесса меня знает, пока свежа картина – она не сходит здесь с экранов.
С «Мосфильма» звонили Майорову[20], просили меня на 13-е и 14-е, он не дал, а я-то думал, что поцелую тебя и увижу, хоть денечек. Я не стал просить и скандалить, ибо сейчас мне не надо уезжать – вхожу во все пьесы. Все время репетирую Режиссера в «Друзьях-сочинителях» – нравится мне эта ролюшка (как она здесь делается). Потом вот-вот выпускаем «Когда цветет акация», так что работы безумно много, и даже страшновато, как бы не сорваться (тьфу, тьфу, тьфу).
Каждое утро хожу на почту, но от тебя кроме первого письма и телеграммы ничего не получаю. Мне это «упадочно действует на настроение», как говорит мой сосед Жуков[21], и он прав. Вчера девушка на почтамте, что выдает до востребования, посмотрела письма и говорит кокетничая: «Нет, Ухов, она вас не любит». Может быть, она права и ты уже давно с Вициным?[22] Я жду писем, скучаю, люблю и волнуюсь.
Твой
Кисик!
Сижу дома, весь дрожу, как никогда еще: играю сегодня первый раз водевиль «Друзья-сочинители». Безумно страшно! Хочешь, я нарисую тебе наш репертуар здесь – сколько я сыграл и сыграю?
7 июля – «Колесо счастья»,
11 июля – «Первое свидание»,
16 июля – «Друзья-сочинители»,
19 июля – «Наш общий друг»,
24 июля – «Когда цветет акация».
Вот! За 14 дней я должен сыграть 5 премьер – по-моему, слишком здорово. Это я тебе написал премьеры, а играю я почти каждый день. В общем, пока был один свободный вечер. И целый день репетирую. На море почти не бываю. Наши «артисты» бездельники уже совсем черные, а я вялый и белый. Хочу с завтрашнего дня вставать в 6 утра и ходить до 10-ти на пляж. Сейчас психую страшно. На сцене была одна репетиция, и я болтаюсь, как дерьмо в проруби. Но есть и радости: играю, играю, играю! Играю много, разного – большие роли. В «Колесе» 12 числа 6 раз сорвал аплодисменты. Чувствую, как приходит от спектакля к спектаклю свобода, меньше тороплюсь, начинаю понемножку «мастерить». 22-го «Наш общий друг» играем в оперном – красиво!
Немножко устал и очень соскучился по тебе. А ты?
Напиши подробней о фестивале[23]. Как Москва – красивая? Как ты себя чувствуешь? Ответь мне по-взрослому и серьезно.
Не могу же я говорить об этом по телефону. Тебе не стыдно так плевать на меня и не считаться со мной? Я же волнуюсь и ничего толком не знаю и не понимаю, а ты мне по телефону что-то обещаешь написать, а письма нет и нет. Мама пишет мне гораздо чаще и любяще, а ты холодная и гадкая, слышишь? Мне плохо, и чтоб завтра же было хорошее письмо, а то я буду сердиться, слышишь?
Целую.
Твой!
Киса моя! Я в Кишиневе! Сижу в 13-м номере гостиницы «Молдова» (рядом с театром) грустный-грустный и пишу тебе слезное письмо.
Во-первых, вспомнил я твою открытку из Кишинева (гадкую – помнишь?). Город такой тихий и уютный, такой лирический и домашний. Во-вторых, надо мной радио, из которого говорят про Москву – как там красиво и интересно. Говорят, говорят на разных языках, наши актеры со съемок восхищаются Москвой, и нам всем здесь, а мне особенно, вдруг безумно захотелось взглянуть хоть краешком глаза на Москву, а мне – на Москву и тебя и забрать тебя оттуда и уехать обратно.
Кишинев мил! Театрик кукольный и уютный (была?). О! Вот опять передача Подготовительного комитета. Кис! Молдавия! Вино! Фрукты! Тебя нет!
В Кишиневе меня тоже узнают на улицах, но здесь это не так нагло и противно делается, как в Одессе.
Живу эти 2 дня в двойном номере с Юркой Лихачевым – душ, которого я не видел уже около месяца, и радио (лучше б его не было). Сейчас бегу на «Фабричную девчонку». Отыграю и буду писать тебе дальше. Ладно?
Ну, пока, моя радость.
Пришел с «Фабричной». Играли ужасно, текст забыт, массовка из здешнего театра – смешно и дико – все хлопочут лицом.
Сегодня мне плохо, как никогда в этом месяце. Знаешь, почему? Я ужасно одиноко всегда чувствую себя в гостиницах. Я один, кругом все чистое, до ужаса нежилое и официальное – командировочник. На частных не так остро – там дом, жизнь, а здесь дико тоскливо. После спектакля наши хотят ехать купаться на какое-то Комсомольское озеро. Но я не поеду – надоели все страшно, пойду и напьюсь к черту – плохо, и все, и наплевать. Надоело.