Вечером этого счастливого дня, около десяти часов, Дютийоль нетерпеливо прохаживался взад-вперед по улице Норвен, перед толстенной глухой стеной, из-за которой виднелись только печная труба да флюгер маленького домика. Но вот наконец открылась дверь в стене, из нее вышел мужчина, старательно закрыл ее за собой на ключ и пошел по направлению к улице Жюно. Дютийоль дождался, пока он отойдет подальше и скроется за поворотом. И тогда устремился вперед, с разбега бросился в стену, не останавливаясь, одолел все преграды и проник в спальню прекрасной затворницы. Она с восторгом приняла его в свои объятия, и они наслаждались любовью до поздней ночи.
На следующий день у Дютийоля разболелась голова. Пропускать свидание из-за такого пустяка он не собирался. Но когда в ящике стола ему случайно попались какие-то таблетки, проглотил одну утром и одну после обеда. К вечеру боль поутихла, а там уж, в пылу и спешке, он и вовсе забыл про нее. Красотка тоже ждала его с нетерпением, подогреваемым памятью о прошлой ночи. В этот раз они предавались любовным утехам до трех часов утра. На обратном пути, проходя сквозь стены дома, Дютийоль почувствовал легкое неудобство в плечах и ногах, однако не обратил на это внимания. И, только внедряясь во внешнюю стену, явственно ощутил какое-то сопротивление. Как будто он погружался в жидкость, которая быстро загустевала и при каждом движении становилась все плотнее. Протиснуться в толщу стены ему еще удалось, но дальше — ни с места… и тут он с ужасом вспомнил о таблетках, которые проглотил днем, приняв за аспирин. На самом деле то была тетравалентная пиретра — лекарство, которое год назад прописал ему врач. Оно-то в сочетании с усиленной физической нагрузкой и возымело столь внезапное действие.
Дютийоль застрял в каменной стене. Он и поныне остается там, словно замурованный. Ночные прохожие, попав на улицу Норвен в час, когда стихает столичный шум, слышат приглушенные стоны и думают, что это ветер завывает в узких улочках Монмартра. В действительности же то Дютийоль-Улюлю оплакивает конец своей славной карьеры и сожалеет о кратких мгновениях любви. Порою зимними ночами художник Жен Поль с гитарой в руках приходит на гулкую пустынную улицу Норвен, чтобы спеть что-нибудь в утешение несчастному узнику, и звуки, вылетающие из-под его окоченевших пальцев, проникают в каменные недра, словно капельки лунного света.
Пословица
Месье Жакотен сидел на кухне и в свете подвесной лампы рассматривал своих домочадцев, склонившихся над пищей и, судя по несмелым взглядам, робевших перед главой семьи. Глубокое осознание своей жертвенности и самоотверженности, мелочные требования к порядку превращали его в тирана и самодура, а непредсказуемые вспышки гнева создавали в доме этого раздражительного человека тяжелую атмосферу, которая его же и сердила.
Узнав во второй половине дня, что представлен к ордену «Академических пальм», Жакотен решил сообщить об этом семье в конце ужина. Выпив стакан вина и закусив последним кусочком сыра, он уже было открыл рот, но обстановка показалась ему неподходящей для объявления хороших новостей. Он медленно оглядел сидящих за столом, и его взгляд остановился на тщедушной супруге, чей запуганный вид и грустное лицо отнюдь не делали ему чести в глазах коллег. Затем он посмотрел на тетушку Жюли, которая переехала в его дом, сославшись на преклонный возраст и несколько смертельных болезней, и за семь лет обошлась родственникам в кругленькую сумму, которой не компенсировать никаким наследством. Потом настал черед дочерей, семнадцати и шестнадцати лет, за пятьсот франков в месяц работающих в магазине, но шикарно одетых, при часах и в платьях с золотыми брошками на груди; буржуазии, они держались как принцессы, а родные еще гадали, куда деньги пропадают, и удивлялись. У месье Жакотена вдруг возникло невыносимое чувство, что его обкрадывают, пьют его кровь, а он, добряк мягкотелый, это позволяет. Вино сильно ударило ему в голову, и его широкое красное лицо вспыхнуло.
Вот в таком расположении духа и пребывал хозяин дома, когда его взгляд упал на сына Люсьена, тринадцатилетнего мальчика, который с начала ужина пытался остаться незамеченным. Бледность его лица показалась отцу подозрительной. Ребенок не поднимал глаз, но чувствовал, что за ним наблюдают, и обеими руками теребил складку своей черной школьной блузы.
— Ты что, хочешь ее порвать? — бросил отец тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Специально стараешься?
Люсьен отпустил край блузы и положил руки на стол. Он уткнулся носом в тарелку, не решаясь глянуть на сестер в поисках сочувствия, и покорно ждал неминуемой беды.
— Я вообще-то с тобой разговариваю. Мог бы ответить. Но мне кажется, что у тебя совесть нечиста.
Люсьен возразил испуганным взглядом. Он не надеялся развеять подозрения отца и знал, что тот будет разочарован, если не заметит страха в глазах сына.
— Нет, у тебя точно совесть нечиста… Расскажи-ка, что ты делал днем?
— Я был с Пишоном. Он сказал, что зайдет за мной в два часа. Мы вышли из дому и встретили Шапюзо, тот бегал с поручениями. Сначала мы отправились к врачу, потому что у Шапюзо заболел дядя. У него с позавчерашнего дня печень болит…
Однако отец понял, что ему заговаривают зубы, и перебил:
— Не приплетай чужую печень. Ты бы о моем здоровье так беспокоился! Скажи, где ты был утром?
— Мы с Фурмоном ходили смотреть на дом, который недавно сгорел на улице Пуанкаре.
— Что это значит? Ты что — гулял целый день? С утра до вечера? Раз ты весь четверг развлекался, меня интересует домашнее задание. Сделал?
Последние слова отец произнес таким ласковым голосом, что все затаили дыхание.
— Задание? — прошептал Люсьен.
— Да, задание.
— Я занимался вчера вечером после школы.
— Я не спрашиваю у тебя, занимался ли ты вчера вечером. Я спрашиваю, сделал ли ты задание на завтра?
Все чувствовали, что назревает драма, и хотели ее предотвратить, но, к несчастью, опыт показывал, что в таких случаях любое вмешательство только ухудшало дело и обращало в ярость раздражение жестокосердного главы семейства. Из тактических соображений обе сестры Люсьена притворялись, что почти не следят за происходящим, а мать, не желая присутствовать при скандале, суетилась у стенного шкафа. Сам месье Жакотен, еле обуздывая гнев, размышлял, стоит ли сообщать домашним новость об «Академических пальмах». Однако тетушка Жюли, движимая благородными чувствами, не сдержалась:
— Бедный ребенок! Вечно вы к нему цепляетесь. Он же говорит, что вчера вечером занимался. Так пускай хоть немного отдохнет.
Возмущенный месье Жакотен высокомерно ответил:
— Будьте добры, не вмешивайтесь. Я отец и выполняю свои отцовские обязанности, а потому буду воспитывать ребенка так, как считаю нужным. Когда заведете своих детей, можете потакать каждому их капризу, дело ваше.
Тетушка Жюли, который стукнуло семьдесят три года, сочла разговор о своем будущем потомстве издевкой. Задетая за живое, она покинула кухню. Люсьен проводил тетушку тревожным взглядом и увидел, как в полутьме столовой, сверкающей чистотой, она ищет выключатель. Когда дверь за ней закрылась, месье Жакотен призвал в свидетели всю семью — мол, он не сказал ничего такого, что оправдало бы подобную выходку, а выставлять его грубияном редкое коварство. Ни дочери, принявшиеся убирать со стола, ни жена не смогли заставить себя поддакнуть, хотя это, наверно, разрядило бы обстановку. Молчание показалось Жакотену страшным унижением. В ярости он вновь набросился на Люсьена:
— Эй ты, я все еще жду ответа. Ты сделал уроки или нет?
Люсьен понял, что ничего не выиграет, если будет тянуть кота за хвост, и бросился головой в омут.
— Я не сделал задание по французскому.
В глазах отца блеснула благодарность. Ему было приятно поймать сына с поличным.
— И почему же ты его не сделал?
Люсьен пожал плечами, мол, не знаю, сам удивляюсь, словно ему задали совершенно несуразный вопрос.
— Я тебя в порошок сотру! — прошипел отец, испепеляя мальчика взглядом.
На мгновение он задумался, словно оценивал, как низко пал неблагодарный сын, который без видимой причины и, кажется, без зазрения совести не сделал домашнее задание по французскому.
— Так я и думал, — наконец изрек отец, постепенно впадая в раж. — Ты не просто продолжаешь гнуть свою линию, ты упорствуешь. Учитель дал тебе задание в пятницу. У тебя была неделя, чтобы его сделать, а ты не нашел времени. И если бы я тебя не уличил, ты бы так и отправился в школу с несделанным заданием. Но самое интересное заключается в том, что весь четверг ты слонялся и лентяйничал. И с кем? С Пишоном, с Фурмоном, с Шапюзо, худшими учениками, двоечниками. Такими же двоечниками, как ты. Рыбак рыбака видит издалека. Разумеется, с Берюшаром ты и не подумаешь поиграть. Компания хорошего ученика испортит твою репутацию. К тому же Берюшар не согласится. Я уверен, что Берюшар не прохлаждается. Тебе не помешало бы взять с него пример. Он вкалывает. Поэтому всегда среди первых. Не далее как на прошлой неделе он обогнал тебя на три места. Думаешь, после этого мне очень приятно целый день торчать с его отцом на работе? А ведь меня там ценят гораздо больше. Кто такой Берюшар? Я имею в виду отца. Трудяга без особых способностей. В политике разбирается средне, в работе тоже. У него ни на что нет своей точки зрения. И Берюшар это знает. Когда мы с ним беседуем, он чувствует себя не в своей тарелке. Но когда речь заходит о его сынишке, лучшем ученике в классе, Берюшар берет надо мной верх. Я оказываюсь в проигрыше. Мне не посчастливилось иметь такого сына. Лучшего во французском, лучшего в математике. Сына, которого в конце каждого года награждают за отличную успеваемость по всем предметам. Люсьен, оставь в покое кольцо для салфетки. Я не потерплю, чтобы ты занимался чем попало, когда я с тобой разговариваю. Ты меня слышишь? Или тебя отхлестать по щекам, чтобы ты научился уважать отца? Лентяй, недоумок, бездарность! За неделю не может сделать домашнее задание по французскому! Если бы у тебя было сердце, если бы ты понимал, как я надрываюсь, ничего подобного бы не происходило. Нет, Люсьен, ты не способен на благодарность. Иначе ты бы сделал задание. Я из кожи вон лезу на работе. А у меня-то сплошные заботы и тревоги. О настоящем и о будущем. Когда я состарюсь, меня и накормить будет некому. Лучше рассчитывать на себя, чем на других. Я никогда ни у кого и гроша не попросил. Всегда справлялся сам, никогда не звал на помощь. И семья мне никогда не помогала. Отец не давал мне учиться. В двенадцать лет я уже работал. Волок свою телегу в любую погоду. Зимой по льду и летом, когда рубашка прилипает к спине. А ты прохлаждаешься! Тебе посчастливилось иметь слишком доброго отца. Но дальше так продолжаться не может. Стоит проявить мягкость, и тебя тут же сломают. Только подумать! Задание по французскому! Лодырь, прохиндей! А я-то хотел в следующую среду вас отвести посмотреть «Бург-графов». Я и не подозревал, что меня ждет по возвращении с работы. Видимо, без меня тут царит полная анархия. Несделанные домашние задания со всеми вытекающими последствиями, кавардак в доме. И разумеется, чтобы меня расстроить, был выбран именно тот день, когда…