й мк во взаимодействии с пехотой и артиллерией 309-й сд в течение дня отражал попытки противника прорваться к северу на Обоянь. Части 31-го тк в течение всего дня отражали атаки противника, удержав занимаемые позиции.
10 июля П. Хауссер сделал следующие выводы из данных разведки:
«Северо-восточнее изгиба железной дороги — крупные силы противника, в том числе 40 танков (169-я тбр 2-го тк. — Л.Л.). Противник подтягивает оперативные резервы. <…>Надо рассчитывать на появление перед 2 тк СС одного-двух танковых или мехкорпусов (выделено мною. — Л.Л.). Войсковая разведка установила, кроме 3 мехкорпуса и 6 танкового корпуса, наличие 31 тк 1 ТА северо-восточнее Обояни. Исходя из этого, у противника, несомненно, имеются следующие оперативные резервы: 2 гв. тк, 5 гв. тк, 2 тк, 3 мк, 31 тк, 6 тк и, предположительно, 10 мк на дуге р. Псёл.
За период с 8 по 10 июля включительно части тд «АГ» захватили 17 танков. Подбито и уничтожено танков: частями тд «ДР» — 91, тд «МГ» — 22, всего 136 танков, взято в плен 307 чел. По уточненным данным, соединения 2 тк СС за период с 5 по 10 июля уничтожили 244 танка, взяли в плен около 2,5 тыс. чел»{191}.
В сводку тд «ДР», очевидно, вошли танки 5-го гв. тк, который в окружении в районе ур. Козинка 6 июля и в ходе контрудара понес значительные потери.
Противник также понес большие потери. Количество боеспособной бронетехники в армии Гота снизилось наполовину. К полудню 10 июля она потеряла безвозвратно 64 танка и штурмовых орудия, 462 единицам бронетехники требовался ремонт. К 19.00 (21.00) 10 июля в соединениях 2-го тк СС оставалось 272 боеспособных танка и штурмовых орудия: «АГ» — 79, «ДР» — 89, «МГ» — 104. В это число вошли 27 боевых машин (из них 5 «тигров»), отремонтированных с 1 по 10 июля в танкоремонтных мастерских{192}.
Общие потери корпуса СС с 4 по 10 июля включительно составили не менее 206 танков и штурмовых орудий (по другим данным — не менее 236 танков), то есть 46 % от их количества на утро 4 июля (451). При этом большая часть подбитых боевых машин получила незначительные повреждения, которые устранялись вблизи переднего края. 153 единицам бронетехники требовался краткосрочный ремонт, 20 проходили долгосрочный ремонт, и 2 танка нуждались в отправке в Германию. Безвозвратные потери за этот период составили всего 13 % от общих потерь — 20 единиц (в том числе 2 «тигра» и 3 штурмовых орудия){193}.
Примерно такое же положение было и в 3-м тк. Например, к исходу 10 июля в результате двухдневных ожесточенных боев в районе Мелихово в 6-й тд из 107 танков в строю осталось 47. Но безвозвратные потери в период 4—10 июля в 7-й и 19-й тд составили всего 10 и 3 танка соответственно.
В связи с большими потерями и отставанием группы «Кемпф», а также упорным сопротивлением русских и их активными действиями на флангах у командования ГА «Юг» возникли колебания по поводу дальнейшего использования сил.
В 10.00 11 июля при обсуждении создавшейся обстановки в районе ст. Долбино (14 км юго-западнее Белгорода) на совещании Манштейн задал вопрос генералу Кемпфу:
— Сможет ли 3-й тк продолжить наступление в северном направлении или же придется повернуть на юг 4-ю ТА?
Кемпф ответил, что это будет известно, как только будет взята возвышенность к востоку от Сабынино (6 км восточнее ст. Гостищево. Речь идет о возвышенности в районе Шляхово. — Л.Л.) — этим вечером, не ранее.
Начальник штаба 4-й ТА предложил как можно скорее высвободить дивизию «ВГ» и переместить ее в район Пересыпь на р. Псёл (5 км западнее Веселый, то есть западнее дивизии «МГ». — Л.Л.), чтобы дивизия смогла начать наступление 13 июля. Но прежде дивизия должна будет атаковать 6-й тк и заставить его отойти. На предложение Манштейна о повороте 2-го тк СС на юг он ответил:
— Было бы хорошо, если бы 2-й тк СС сохранил направление движения на северо-восток, потому что все остальное ранее было задумано вокруг этого (выделено мною. — Л.Л.). Было бы лучше использовать для атаки в южном направлении 24-й тк{194}.
Знаменательное совещание. Повернуть 4-ю танковую армию или даже только один танковый корпус СС на юг — навстречу АГ «Кемпф» — означало отказ, хотя бы и временно, от развития наступления на север. Это свидетельствует о серьезных сомнениях Манштейна в благополучном исходе операции. Но предложением о повороте армии Гота или ее части на юг он скорее всего просто хотел показать генералу Кемпфу, что от него зависит конечный успех операции, побудив того к более активным действиям.
А причины для колебаний были. Общая обстановка на Курской дуге начала меняться в пользу советских войск. Наступление ударной группировки ГА «Центр», вклинившейся в оборону Центрального фронта на глубину 10–12 км, было практически остановлено. Воронежский фронт был усилен двумя армиями. К утру 11 июля на тыловом рубеже начали развертываться соединения 5-й гв. армии.
Рассказывает ее командующий генерал-лейтенант А.С. Жадов:
«10 июля в районе КП армии я встретил представителя Ставки Верховного Главнокомандования Маршала Советского Союза А.М. Василевского. Это была моя первая встреча с Александром Михайловичем. Я доложил ему о состоянии армии и о полученной задаче. Александр Михайлович был очень озабочен. Он сказал мне:
— Обстановка в полосе 6-й гвардейской и 1-й танковой армий очень сложная. Противник рвется на Обоянь. Хотя наши войска и остановили его продвижение, но не исключена возможность, что он перегруппирует свои главные силы, попытается нанести удар на Прохоровку и далее повернуть на север, чтобы обойти Обоянь с востока. Поэтому нужно быстрее выйти на указанный рубеж, организовать оборону и не допустить прорыва противника за реку Псёл»{195}.
Согласно приказу генерала Жадова, 32-й гв. ск (13-я и 66-я гв. сд и 6-я гв. вдд) к утру 11 июля должен был занять оборону по р. Псёл на участке Обоянь, Ольховатка, 33-й гв. ск (95-я, 97-я гв. сд и 9-я гв. вдд) — на рубеже Семеновка, Веселый, южная окраина Прохоровки. К этому времени назначенные участки обороны были заняты соединениями 5-й гв. танковой армии. Однако Ротмистров отвел свои соединения с занимаемого рубежа, не поставив в известность Жадова. Поэтому смена войск прошла неорганизованно.
Участник боев под Прохоровкой Г.А. Олейников приводит краткий пересказ разговора по телеграфу командующего фронтом с П.А. Ротмистровым:
«Ватутин:
— Доложите, какая у Вас обстановка? Где Ваши части? Увязана ли работа с Жадовым?
Ротмистров докладывает обстановку, в частности и об отводе танковых бригад.
Ватутин:
— Первое — обращаю Ваше внимание на неточное выполнение приказов и допущенное Вами самоволие. <…> Считаю неразумным с Вашей стороны производить отвод в дневное время на виду у противника.
Ротмистров докладывает, почему так произошло.
Ватутин:
— Советую Вам после получения приказа не заниматься дискуссиями, а приказы принимать к точному выполнению. <…> Ваши действия за последние два дня явно неудовлетворительные. <…> На первый случай предупреждаю Вас»{196}.
Можно понять командующего танковой армией: он стремился отвести свои соединения в глубину обороны, чтобы сохранить для них свободу маневра. Ведь уже было принято принципиальное решение на проведение контрудара. Оставалось выбрать направление и рубеж ввода армии в сражение. На утро 11 июля была запланирована рекогносцировка в районе Шахово с командирами корпусов. Однако это не может служить оправданием нежелания согласовывать важные вопросы взаимодействия с командующим 5-й гв. армии. К тому же развертывание, а затем отвод бригад 18-го танкового и 5-го гв. механизированного корпусов вряд ли остался незамеченным для противника.
Окончательно остановить противника пока не удавалось. О тяжелом моральном состоянии командования Воронежского фронта в связи с неудачами и сильнейшем психологическом давлении из Москвы можно судить по воспоминаниям члена Военного совета фронта Н.С. Хрущева:
«К тому времени наше положение ухудшилось. Мы исчерпали свои резервы. Положение складывалось тяжелое, Москва проявляла нервозность. Помню, как перед моим отъездом к Катукову мы с Ватутиным разговаривали со Сталиным. Потом взял трубку Молотов{197}. Молотов всегда в таких случаях вел разговор грубее, чем Сталин, допускал оскорбительные выражения, позволял себе словесную бесконтрольность. Но чего-либо конкретного, кроме ругани, мы от него не услышали. Он ничем не мог нам помочь, потому что в военных вопросах был нулем, а использовался в таких случаях как бич, как дубинка Сталина. В оскорбительном тоне он говорил с командующим, потом со мной. Не хочу допускать в свою очередь неуважительных выражений в его адрес, потому что при всех его отрицательных качествах Молотов по-своему был честен, а его преданность Советской власти не дает мне права отзываться о нем плохо, когда речь идет о войне. В кризисные моменты он проявлял грубость, но в спокойной обстановке — нет, и я понимал, что в те часы он мог только ругаться. Положение-то сложилось грозное: шутка ли сказать, три полосы обороны, где были почти сплошь расположены танки, противник «прогрыз»{198}.
Тут Никита Сергеевич опять поднапутал. К исходу 10 июля противник, продвинувшись на глубину примерно 30 км, лишь несколько вклинился в третью полосу обороны. Но обеспокоенность Ставки положением на Воронежском фронте можно было понять. При планировании оборонительной операции командование фронтом расчет строило на удержании противника в пределах тактической зоны обороны. Естественно, основное внимание — на подготовку и инженерное оборудование главной и второй полос обороны, которые возводились в основном силами соединений первого и второго эшелона армий. Командование систематически проводило проверки готовности инженерных сооружений с выездом на места.