нии, наши командиры не обращали внимание на то, что враг овладел инициативой и глубоко проник в оборону армии. При малейшей возможности они поднимали свои подразделения в контратаку, даже порой находясь в безнадежном положении.
Большую помощь в этот день 6 и 19 тд оказали Люфтваффе. Все более или менее крупные узлы сопротивления на пути дивизий по несколько раз бомбились 8 ак, причем не 5–10 самолетами, а наносились массированные удары сразу несколько десятков бомбардировщиков. В то же время воздушная армия Красовского демонстрировала пассивность. В архиве сохранилось большое число документов частей и соединений 69А о помощи. Наши командиры настойчиво просили вышестоящие штабы прикрыть боевые порядки, но, к сожалению, они не были услышаны. В 2.00 12 июля генерал-майор М.П. Бежко направил комкору-35 донесение № 00121, в котором с горечью отметил: «Мои неоднократные вызовы авиации для штурмовики танков противника и рассеивания его самолетов удовлетворены не были»[260]. И это не выдумки, о «редкой вражеской воздушной активности» доносил весь день 11 июля, а также утром 12 июля и штаб 6 тд.
Вместе с тем, в связи с высокой динамикой движения линии фронта, резко возросло число ошибочных бомбежек и обстрелов собственных войск нашей авиацией. Особенно это почувствовали части, дравшиеся в коридоре и на флангах прорыва. Вечером 11 июля командарм-69 был вынужден отдать специальный приказ № 00984/оп, в котором говорилось:
«В последние дни участились случаи сбрасывания бомб нашими самолетами в районе своих войск. Причиной этого являются недостаточный опыт летного состава, а также знания им переднего края наших войск.
Приказываю:
Немедленно провести инструктаж личного состава подразделений передовых частей, обозначить линию своих войск и передний край практиковать вкладывание полотнищ углом к противнику, а при отсутствии спецсредств обозначить себя разными маханиями, снятием головных уборов. Кроме этих сигналов, давать серию зеленых ракет, в том числе из открытых люков танков. Летающий тщательно изучает свой район действий. В головных экипажах посылать более подготовленных летчиков. Виновных в бомбежке немедленно судить. Приказ довести до всего личного состава»[261].
Если, например, штурмовики утюжили тыловые районы, тогда ясно – можно и пилотками махать, и гимнастерку снять, но как это сделать на переднем крае, когда по тебе враг стреляет из всех стволов? Но не будем заострять внимание на такие мелочи. Василию Дмитриевичу в тот момент действительно было не до того, чтобы обдумывать каждое слово приказа, важно любыми мерами прекратить ту вакханалию, которая творилась в небе над районом обороны армии. Не было дня, чтобы «краснозвездные соколы» два-три раза не «проходились» по его войскам. Удары наносились и по тыловым объектам, и по переднему краю. А 11 июля, судя по донесениям командиров полков и дивизий, собственные бомбы сыпались на головы оборонявшихся как из рога изобилия. Последней каплей, которая переполнила чашу терпения В.Д. Крючёнкина и послужила поводом к подготовке приведенного выше приказа, стал обстрел его автомашины и следовавшей с ним опергруппы в 5 км южнее Корочи двумя «илами». К сожалению, ни этот приказ, ни последовавшие за ним другие распоряжения ситуацию не исправили. Через сутки, 12 июля 1943 г., на собственном КП, который несколько раз подряд за короткое время обработали экипажи 1 шак, чуть не погибнет командир 48 ск генерал-майор З.З. Рогозный.
Но господство вражеской авиации над полем боя и ошибки пилотов 2ВА – это была не главная и даже не второстепенная проблема для советской стороны. Ситуацию в полосе 69А очень сильно осложняли два важных момента. Во-первых, отсутствие минимальных резервов у командования корпусов и армии. Во-вторых, потеря связи командования дивизий с полками и штабом 35 гв. ск уже после первых 2–2,5 часов вражеского наступления. Управление 96 отбр (свх. Объединение), 92 гв. сд (Сабынино) и 305 сд (район Раевки) вместе со штабами ряда собственных полков и батальонов, а также 107 сд попало под удар противника. КП 35 гв. ск, находившийся утром 11 июля в с. Раевка, с началом наступления 6 тд перешел на восточную окраину Казачьего, а после того как группа фон Опальна вышла к переднему краю 107 сд, убыл в х. Дальний Должик (на западный берег Северского Донца), который находился в полосе обороны 48 ск. Связь оказалась нарушенной, управление осуществлялось через офицеров связи или посыльных, которые были не в состоянии своевременно доставить приказы и распоряжения. Оперативная информация поступала скудная и из-за быстроменяющейся оперативной обстановки не всегда точная. Поэтому после выхода немцев к Верхнему Ольшанцу перед ударным клином Брейта обороны 69А как единой системы уже не существовало, и комкор-35, как и командарм, не мог оперативно реагировать на быстро менявшуюся обстановку. Из книги воспоминаний генерал-лейтенанта С.Г. Горячева: «Утром штаб находился в районе села Раевка. Когда было получено сообщение о том, что большая группа танков прорвалась в район села Шляхово и движется на Ольховку, я дал команду на перемещение штаба в село Казачье, где заранее готовился запасной командный пункт. Вопреки всем требованиям устава и обстановки, перемещать штаб пришлось не ночью, а днем. Перевозили мы его небольшими группами машин и повозок. Первым с частью офицеров оперативного отдела поехал начальник штаба корпуса полковник Д.С. Цалай. Ему удалось удачно проскочить, и минут через двадцать он доложил, что прибыл на место; КП оборудован, связь со всеми соединениями и частями работает устойчиво.
Временно передав ему управление, я выехал с остальной частью штаба. Мы удачно преодолели опасные места. А через час после нашего прибытия вражеская авиация двумя группами, примерно в сто самолетов каждая, совершила налет на село, где мы расположились. Земля задрожала от ударов сотен бомб. Рушились дома, начались пожары. Но у нас обошлось без жертв, в чем большая заслуга саперного батальона. У мест расположения штаба и узла связи саперы отрыли глубокие, хорошо перекрытые сверху щели с расчетом на весь личный состав штаба и служб. В результате была ранена, да и то легко, всего одна девушка-связистка, дежурившая на центральной телефонной станции. Пострадало лишь несколько автомашин. Местных жителей в селе к тому времени почти не осталось – ушли с приближением фронта.
Сильная бомбежка полностью нарушила линии связи. Радиосредств в то время еще недоставало, да и радиус их действия был крайне мал. Поэтому, оставшись без телефонной связи, мы не имели сведений о ходе боя наших частей и соединений.
Сразу же после налета вражеской авиации я собрал офицеров штаба, чтобы решить вопрос об установлении связи. В это время мы услышали какие-то шлепающие звуки: один, второй, третий… Сначала на них никто не обращал внимания, но звуки назойливо повторялись, приближаясь к нам. Осмотрев местность, обнаружили: с небольшой высотки у западной окраины села Казачье около 50 танков врага ведут по нам огонь болванками. К счастью, у них, видимо, не было осколочных снарядов, иначе бы нам пришлось туго. А болванки пробивали стены хат и падали, не взрываясь. Однако и от этого обстрела пришлось прятаться. Спасительным для нас оказалось то, что с севера на юг село пересекает глубокий овраг, по дну которого протекает небольшая речушка. Преодолеть этот овраг танки не могли, да и вечер уже близился.
Каких-либо частей или подразделений для прикрытия этого направления у меня не было. При штабе находились лишь саперный батальон и батальон связи. Вызвать помощь из соединений из-за отсутствия связи тоже невозможно. Пришлось срочно создать из состава саперного батальона подвижной отряд заграждения с запасом противотанковых мин, который получил задачу заминировать возможные подходы танков и удерживать рубеж до прибытия смены. Я же со штабом направился к поселку Александровка. По дороге встретился стоявший на огневой позиции дивизион «Катюш»; гвардейцы-минометчики и нанесли удар по скоплению вражеских танков.
…Оставаться в Казачьем без связи не было смысла. Мы отошли к Александровке и занялись восстановлением связи с дивизиями. Большинство офицеров штаба и политотдела на машинах, мотоциклах и лошадях разъехалось в штабы соединений и частей, чтобы на месте поставить боевые задачи на выход к новым рубежам обороны в район Выползовки, Александровки, Свиридова, а затем на юг, по береговым высотам реки Разумная. Положение оставалось критическим. Полной уверенности в том, что офицеры штаба смогут добраться до командных пунктов дивизий, у меня не было. Не было уверенности и в том, что бойцы после таких изнурительных, напряженных боев успеют к утру совершить марш и занять новые рубежи»[262].
Когда происходит прорыв обороны танковой группой, ее может остановить или очень прочный рубеж в глубине обороны, насыщенный орудиями ПТО, или сильная фланговая контратака танков. Ни того ни другого у комкора-35 не было. 148 отп попал в окружение в Шляховом. Оба батальона бригады Лебедева дрались у Сабынина, это, кстати, во многом помогло 92 гв. сд удержать село. Тем более, что штаб 96 отбр не имел с ними радио– и телефонной связи и точно не знал, где располагаются их позиции, поэтому при всем желании организовать контратаку было невозможно. А потом и управление бригады, попав под удар танков, было вынуждено спешно свернуться и уйти на новое место.
Участок 107 сд назвать прочным противотанковым рубежом было трудно. Перед передним краем дивизии даже не вся танкопроходимая местность была заминирована, не говоря о том, что дивизия других средств усиления, кроме одного минполка и батальона ПТР, не имела. Напомню, что после 18.00 левый фланг 35 гв. ск тоже был смят, а 94 гв. сд оказалась в окружении. Резервами комкор и раньше не располагал. Остроту ситуации придавало то обстоятельство, что за селом Казачье на северо-восток каких-либо войск не было. Если не считать отдельных подразделений, таких, как, к примеру, 4/114 гв. иптап, которую полковник В.Ф. Трунин на всякий случай развернул в районе с. Выползовки.