позволило перестроить противнику свою оборону для отражения атаки» (выделено. – З. В.).
Как видим, мало похоже на встречный бой сотен танков. И тем более ничто не подтверждает, что «12 июля с. г. произошло величайшее в истории Отечественной войны танковое сражение, в сквозной атаке которого участвовало до 1500 танков с обеих сторон» (из отчета штаба 5 гв. ТА о боевых действиях под Прохоровкой. – З. В.)»[326].
В 29 тк в атаке приняло участие 199, в 18 тк – 149 танков, всего 348 танков, к тому же эшелонированных в глубину. Кроме того, в районе Сторожевое – Беленихино действовали две бригады 2 гв. Ттк общей численностью 94 танка и 2 тк, имевший в строю 52 боевые машины. В общей сложности Ротмистров мог ввести в бой 494 танка. Со стороны противника (1 тп мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» – 60 танков, часть сил танковых полков мд СС «Мертвая голова» – 15–20 танков и 2 тп мд СС «Дас райх» – 68 танков в этом бою участвовало примерно 143–148 танков. Таким образом, всего в течение дня 12 июля 1943 г. (т. е. разновременно) в бою юго-западнее Прохоровки на направлении главного удара 5 гв. ТА с обеих сторон могло участвовать примерно 642 танка, а также 20 советских САУ «СУ-76М», «СУ-122» и не более 58 штурмовых орудий.
Бой нескольких сотен бронированных машин распался на поединки отдельных групп танков, единое управление которыми было потеряно. Боевые порядки сражавшихся смешались. Единственным доступным средством связи в подразделениях осталось радио. Но если все немецкие танки были оборудованы радиостанциями, работавшими как на прием, так и на передачу, то у советских «Т-34», не говоря уже о «Т-70», радиосвязь была лишь на командирских машинах. (Более подробно о недостатках наших боевых машин смотри «Приложение. Документы 4, 5».)
По свидетельству ветеранов-танкистов, 5 гв. ТА, которая изначально формировалась как гвардейская, в этом отношении находилась в более выгодном положении, чем другие соединения. Радио было установлено на танках даже у командиров взводов, а на отдельных линейных машинах имелись радиоприемники, работавшие лишь на прием – для получения приказов от командира. В других соединениях не было и этого. Полноценная связь имелась только до командира роты включительно. Все остальные действовали, ориентируясь на танк командира, – по принципу «делай как я». В условиях ограниченной видимости при скоплении большого числа техники на относительно узком участке это лишало экипажи практически всякой связи.
Зная эту особенность, немцы использовали ее в полной мере. При атаке весь огонь танков, штурмовых орудий и ПТО сосредоточивался прежде всего на танках с антеннами. Кроме того, наши радиостанции были ненадежны. Как рассказывал мне ветеран 18 отк М. Довбыш, хватало одного-двух хороших попаданий в танк (не пробоин), и от сотрясения рация переставала работать. Об этом же свидетельствует и отчет командования 29 тк, в котором указывается, что на «СУ-152» после пяти-восьми выстрелов из собственных орудий отказывала радиостанция. Все это не позволяло командиру гибко и оперативно управлять подразделением в бою, концентрируя его огонь и силы в нужном направлении (или конкретные объекты).
В таких условиях особую роль играли подготовка и опыт командира экипажа и механика-водителя. В сражении на Прохоровском поле в полную меру проявился «врожденный порок» «тридцатьчетверки». В предвоенные годы, стремясь уменьшить размер танка, конструкторы убрали место пятого члена экипажа – наводчика, передав его функции командиру. Это значило, что с началом боя экипаж оставался практически без командира, так как тот физически не мог выполнять две обязанности сразу. Все его внимание было сосредоточено на стрельбе из орудия. А потому действия экипажа сковывались, его внимание было сконцентрировано больше на самообороне. Из-за этого существенно возрастали потери.
Гренадеры мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» в противотанковом рву в районе выс. 252 2. На втором плане – насыть железной дороги. (Фото Кинга. NARA USA)
Как удалось установить из недавно рассекреченных в ЦАМО РФ документов, были и другие обстоятельства, существенно влиявшие на повышенные потери отдельных категорий членов экипажей наших боевых машин. В фонде 5 гв. ТА мною обнаружено донесение о потерях танковых экипажей армии с 12 июля по 1 августа 1943 г.[327] Из этого документа следует, что самая большая убыль наблюдалась среди механиков-водителей и командиров орудий средних танков. Причем разница в цифрах убыли радиотелеграфистов и механиков – водителей средних танков, которые находились в одной и той же части «тридцатьчетверки», но по разные стороны корпуса, как и между командирами орудий и командирами башен, находившихся по разные стороны орудия, отличаются в разы! Например, за указанный период выбыло из строя: механиков-водителей – 136, радиотелеграфистов – 55, командиров орудий – 181, а командиров башен – 56. Следовательно, разница в первом случае более чем в 2 раза, во втором – более чем в три. Если сравнить количество убитых по тем же категориям, то тенденция сохраняется, а разрыв возрастает. Безвозвратные потери механиков-водителей превышают безвозвратные потери радиотелеграфистов более чем в 3 раза (75 и 27), а разница между безвозвратными потерями командиров орудий и командиров башен составляет более чем 4 раза (75 и 17). Это свидетельствует о том, что артиллеристы противника и наводчики орудий его танков точно знали штатные места ключевых членов экипажа «Т-34» и при любой возможности старались вести огонь именно по этим частям танков. Чем-то другим столь большой разрыв в потерях объяснить трудно.
Но вернемся к событиям на поле боя. А вот как описывает начало атаки 29 тк современный немецкий военный историк К.Х. Фризер: «Первым немецким танкистом, который увидел приближающиеся колонны советских танков, был оберштурмфюрер Р. фон Риббентроп. Когда он взглянул в это утро на высоту 252.2, он увидел пурпурную сигнальную ракету, что означало «Внимание, танки». В то время как другие две танковые роты продолжали стоять позади рва, он пошел с семью танками «Т-4» своей роты в атаку. Вдруг он увидел огромную танковую колонну, идущую к нему. «Пройдя 100–200 метров, мы были потрясены – перед нами появились 15, 20, 30, 40, а затем и просто бессчетное число русских «Т-34». Теперь эта стена танков шла на нас. Машина за машиной, волна за волной, наращивая невероятное давление, на максимальной скорости шла на нас. У семи немецких танков не было никаких шансов против превосходящих сил. Четверо из них были немедленно захвачены, а другие три танка спаслись…»
Атака шла силами 31-й и 32-й танковых бригад и 53-й мотострелковой бригады, при поддержке полка самоходок и 26-го гвардейского воздушно-десантного полка. Когда танки прошли пик высоты 252.2 на максимальной скорости, они пошли вниз по склону в атаку на две немецкие танковые роты, которые стояли в низине и открыли по ним огонь. Русские ошибочно приняли немецкие танки за «Тигры» и хотели уничтожить их, используя свое численное превосходство. Немецкий очевидец сообщал: «Те, кто видел все это, верил в атаку камикадзе, на которую вынужденно шли русские. Если бы танки русских продолжили прорыв, за этим последовал бы крах немецкого фронта».
Однако в считаные минуты все изменилось, и, казалось бы, неизбежный успех обернулся для атакующих катастрофой. Причиной этого была невероятная советская неосторожность. Русские забыли про свои противотанковые рвы. Вышеупомянутые препятствия 2 метра в глубину были вырыты советскими саперами ниже уровня высоты 252.2 по всей линии немецкой – а теперь советской – атаки. Немецкие солдаты увидели следующую картину: «Все новые «Т-34» шли на холм, а затем набирали скорость и обрушивались в свои же противотанковые рвы, прежде чем увидеть нас». Риббентропа спасло то, что он сумел на своем танке проскочить между советскими танками, укрытый плотным облаком пыли: «Ну, очевидно, это были «T-34», пытавшиеся выбраться из своих же рвов. Русские были сконцентрированы на мосту и представляли собой удобную цель для окружения, большая часть их танков была расстреляна. Это был Ад из огня, дыма, убитых и раненых, а также горящих «Т-34»!» – писал он.
На противоположной стороне рва было только две немецких танковых роты, которые не смогли бы остановить эту стальную лавину. Но теперь не было «стрельбы по движущейся цели». Наконец, в бой ввели четыре танка «Тигр», которые находились на левом фланге дивизии. 2-му гренадерскому полку СС удалось до полудня провести контратаку, чтобы захватить высоту 252.2 и совхоз «Октябрьский». Передний край этой высоты был похож на танковое кладбище. Здесь были наиболее обгорелые обломки более чем 100 советских танков и нескольких бронетранспортеров из батальона Пайпера.
Как видно из материально-технической документации дивизии «Лейбштандарт», «12 июля дивизией было захвачено более 190 брошенных советских танков. Большинство из них были найдены на небольшом участке, на указанном холме. Тем не менее это число казалось настолько невероятным, что обергруппенфюрер Пауль Хауссер, командир 2-го танкового корпуса СС, отправился на передовую, чтобы своими глазами увидеть это»[328].
Не трудно заметить, что автор использует лишь один источник – воспоминания уцелевших участников сражения из 1 тп СС, при этом стремится показать советских танкистов на столько недалекими, что чуть ли не весь корпус якобы сгрудился у одного мостика через ров, подставив свои машины под губительный огонь двух рот. Поэтому описание первых минут атаки получилось откровенно тенденциозным и далеким от исторических реалий. Вероятно, даже у человека, далекого от военного дела, появятся большие сомнения, если ему скажут, что две роты танков остановили атаку корпуса численностью более 200 машин при поддержке артиллерии и полка пехоты, а у профессионалов эта цитата может вызвать лишь улыбку. Но именно такое впечатление выносишь из текста немецкого историка.