– Подумай, – после паузы ответил Мусахов, не сводивший с гостьи глаз. Она не смотрела на него, но чувствовала его внимательный взгляд. – Дело серьезное.
– Да. – Александра встала, держа в руках полупустую кружку. – Мне пора, пожалуй. Хотите, я вам еще чаю принесу?
Она заставила себя взглянуть на хозяина магазина и даже улыбнуться, испытывая самые скверные чувства. Рядом с Мусаховым ей всегда было легко и хорошо. Но одно ледяное дуновение из его прошлого, тень возродившегося подозрения – и все изменилось.
– Пить много чаю – вредно для нервной системы, – усмехнулся Мусахов, возвращая ей свою кружку и вновь беря бутылку. – А я сегодня собираюсь выспаться. Иди, деточка, думай. Не тороплю. И держи в уме, что я твоей свободы ограничивать не собираюсь, будешь работать на себя, как и прежде.
Когда, вымыв в подсобке кружки, она вернулась в магазин, там обнаружилась посетительница: дама лет шестидесяти, в тяжелой шубе, не по погоде, с напряженным недоверчивым лицом. Мусахов, мгновенно позабывший о своем ревматизме, стоял рядом с дамой и очаровывал ее приятной беседой. Александра, проходя мимо них, украдкой махнула ему на прощание. В ответ он чуть заметно опустил подбородок, не сводя гипнотизирующего взгляда с потенциальной покупательницы и ни на миг не прекращая говорить.
Оказавшись в переулке и закрыв за собой дверь, Александра бросила последний взгляд через стекло. Теперь речей Мусахова не было слышно, остались мимика и язык жестов. Внезапно она поняла, кого ей всегда напоминал старый торговец картинами, когда опутывал своими чарами очередного покупателя. «Паука, да, паука, который подбирается к мухе, застрявшей в паутине!» – сказала себе Александра, не в силах оторваться от зрелища, которое наблюдала. Посетительница начинала слабеть, терять самоконтроль, и на ее неприветливом лице замелькала тень растерянной улыбки. Дама вошла в магазин с раздраженным видом человека, который знает, что его обязательно обманут и держится начеку. Теперь ей было хорошо.
Возвращаясь домой, автоматически сворачивая в знакомые переулки, чтобы сократить дорогу, художница не без иронии думала о том, что и ее саму в присутствии Мусахова охватывало ощущение покоя и расслабленности. В его магазин тянуло возвращаться, пусть без повода. Была ли это сознательная манипуляция со стороны торговца картинами, тактика, выработанная годами, или просто природный дар, который он использовал бессознательно, – это работало.
Уже свернув в свой переулок, Александра вспомнила, что не поговорила с Мусаховым о том, что ее волновало больше всего: об исчезновении квартирной хозяйки. Тот знал и Юлию Петровну, и ее покойного супруга, ему могло быть что-то известно и об их родственниках. Подходя к дому, художница обвела взглядом окна во втором этаже особняка. Все они были темны, включая окна соседа напротив. «Андрей, – припомнила Александра. – Его зовут Андрей, он сказал, что ложится рано, соблюдает режим». Поколебавшись, она открыла кодовый замок на двери парадного, крадучись поднялась на второй этаж. Отыскала в сумке ключи и с сильно бьющимся сердцем отперла дверь квартиры номер три.
Ее встретил все тот же запах гвоздичного масла, слегка угасший, ослабевший. Тишина, темнота. Прикрыв за собой дверь, Александра включила свет в прихожей. Осторожно заглянула в комнату, нажала выключатель. Пыльный шелковый абажур бросил световой круг на желтую скатерть. В комнате ничего не изменилось. И все же…
Художница не могла избавиться от ощущения, что в прошлый раз увидела нечто необычное, этой комнате не присущее. И это не имело ничего общего с двумя исчезнувшими картинами. Это было не отсутствие чего-то, а наличие.
Александра подошла к столу. Любовные романы, очки, карты, чашки. Две чашки с присохшими ко дну чаинками. По коричневатым ободкам внутри чашек можно было определить уровень остававшегося в каждой из них чая. В обоих случаях чай был допит почти до конца. «Две чашки. – Александра не сводила с них глаз. – У Юлии кто-то был в гостях или она просто принесла себе вторую чашку, не вымыв первую?»
Она медленно обошла стол, продолжая оглядывать комнату. Под ее шагами тихо поскрипывал рассохшийся паркет. Предметы обстановки внезапно показались ей одушевленными. Старая массивная мебель смотрела на нее с угрюмым недоверием, словно ожидая неприятностей, а увидев собственное отражение в пятнистом зеркале трюмо, Александра содрогнулась – ей померещилось, что там кто-то другой.
«Все как всегда, – сказала она себе. – Надо уходить». Она пошла к двери и уже собиралась выключить свет, как что-то заставило ее обернуться. Вновь то же чувство – она в упор глядела на нечто, этой комнате не присущее и снова ускользнувшее от нее. Александра торопливо вернулась к столу.
– Карты, – художница произнесла это вслух, почти беззвучно.
Юлия Петровна постоянно раскладывала карты Таро, у нее было несколько разных колод, и она несколько раз пыталась осчастливить свою жиличку, предсказав ей будущее. Александра вежливо уклонялась, и предсказания заменялись чашкой чая. Иногда во время чаепития художница рассматривала картинки в колоде, которую в тот день раскладывала Юлия Петровна. Однажды она даже заинтересовалась ими с изобразительной точки зрения, и квартирная хозяйка, заметив это, с готовностью объяснила ей, что это «Таро Безумной луны», самая любимая ее колода. Но и высокий уровень исполнения этой зловещей колоды не соблазнил тогда Александру.
Карты, которые были разложены на столе, ничем не были похожи на колоды Таро. Они выглядели далеко не так нарядно и затейливо – просто ломаные желтые линии на буром фоне. Глядя на них, Александра припомнила лекции по искусству Древнего мира. Те же примитивные жесткие очертания, продиктованные материалом, на котором все высекалось, – камнем. На скатерти лежало шесть карт, по три в ряд, рядом – колода, рубашкой кверху. Александра склонилась ниже, рассматривая незнакомые карты.
На верхней левой из них вертикальная черта была наискось пересечена двумя параллельными короткими линиями. Линии на второй карте были похожи на молнию. Линии третьей напоминали сломанную ветку. На первой карте в нижнем ряду была прямая вертикальная черта. На второй виднелось нечто, похожее на треногу или схематично изображенную куриную лапу. Самым простым и доходчивым казался последний знак в нижнем ряду карт. Он был ничем иным, как привычной глазу кириллической литерой «Ж».
Точно такой же, как серебряный значок, украшавший кроваво-красный маникюр ассистентки медиума.
Руна Рок.
Глава 5
Пытаясь нащупать на прикроватной тумбочке звонивший телефон, Александра опрокинула на пол огромный будильник в чехле из помутневшего цинка – одну из реликвий, оставшихся от художника Снегирева. Поймав наконец мобильник, она, взглянув на дисплей, помедлила с ответом. Высвечивалось имя Марьи Семеновны, няньки Стаса. За все время, пока тот пропадал, она звонила всего пару раз и последний разговор вела враждебным тоном.
Решившись, Александра хрипло ответила:
– Слушаю.
– Появился? – с места в карьер осведомилась Марья Семеновна.
Художница замешкалась всего на секунду, и нянька скульптора немедленно все поняла. Впрочем, Александра была уверена, что та почуяла возвращение своего подопечного на расстоянии. В плане пеленгации местонахождения Стаса у нее были способности не хуже, чем у медиума.
– И где он? – немедленно последовал второй вопрос.
Александра решила отвечать максимально честно. Вранье Марья Семеновна чувствовала сверхъестественно тонко.
– У какого-то знакомого, – неохотно произнесла она.
– У какого? – В голосе собеседницы зазвучали воинственные нотки. – Знаешь его?
– От Стаса первый раз услышала, – не покривив душой, ответила художница. – Стас боялся ехать к вам и поехал к нему.
– Куда? – последовал резонный вопрос.
– Адреса он не дал, – опять же честно ответила Александра. Она в самом деле понятия не имела, на каком кладбище Валера работал сторожем. – Стас боялся, что вы его через меня найдете, и поэтому ничего мне не рассказал.
В трубке раздалось глухое неразборчивое ворчание. По всей видимости, Марья Семеновна поверила услышанному.
– Стас сменил телефон, – добавила Александра. – Позавчера явился ко мне, перекусил и уехал. Я вот о чем хотела вас спросить… Вы давно контактировали с Юлией Петровной?
– Неделю назад, – бросила Марья Семеновна. – Звонила ей, да она как-то странно говорила, будто я некстати влезла и мешаю. Больше я ей не звонила.
– Я вот почему спросила, – нерешительно продолжала художница. – Ее, похоже, несколько дней как дома нет.
– С чего ты взяла? – осведомилась Марья Семеновна.
– Я ее не слышу за стеной, и часы не бьют, она их перестала заводить. И… Стас отдал мне ключи от ее квартиры. Я туда зашла пару раз, ближе к вечеру. Юлии Петровны не было. А она ведь всегда дома.
– Вот подонок. – Няньку скульптора явно впечатлило только сообщение о ключах. – Не хватило смелости самому отдать! Понятно, боится в глаза ей смотреть!
– Стас очень переживает, – несмело заметила Александра. – Не знает куда деться. Как бы не запил всерьез.
– А он что, трезвый к тебе завалился? – молниеносно отреагировала Марья Семеновна.
– С похмелья, – призналась Александра. – А потом выпил.
– У тебя пил?
– У меня. Не могла же я его на лестницу выгнать. Было бы то же самое, только хуже. Вы сами знаете.
Последовала пауза, которую нарушил долгий вздох в трубке.
– Если появится, скажи, чтобы не дурил и возвращался ко мне в Пушкино, – решительно произнесла Марья Семеновна. – Я заказ нашла. Скажи, пусть не боится. Мне эта Юлия ничем не дорога. Она от нас свое получила.
Закончив беседу на этой циничной ноте, нянька скульптора, как всегда, не прощаясь, дала отбой. Александра какое-то время посидела на краю постели, пытаясь привести в порядок спутанные мысли. Ясно было одно: Марья Семеновна простила своего опального подопечного и порвала дружеские отношения с Юлией Петровной. Зная капризный, переменчивый нрав «железной старухи», как называли ту в округе, Александра ничему не удивлялась. Марья Семеновна при внешней жесткости отличалась необыкновенной чувствительностью, и ее легко можно было обидеть неудачно выбранным словом, пренебрежительной интонацией, даже молчанием. Хуже всего она переносила невнимание, чем, видимо, и прогневала ее Юлия Петровна во время последнего телефонного разговора.