Давно рассвело, но утро оказалось темным. Подойдя к окну и отодвинув плотную штору малинового шелка, Александра увидела серое облачное небо, низко нависшее над переулком. Рыхлые неподвижные облака обещали снег. Художница взглянула на будильник. Стрелки показывали четверть девятого. Марья Семеновна, обычно встававшая часов в пять утра, проявила, можно сказать, деликатность, дав Александре немного поспать.
Художница чувствовала себя разбитой. Вчера она долго не могла уснуть, несмотря на усталость. Впечатления дня тревожили воображение, рождали беспокойные мысли, которые заставляли ее садиться в постели и долго смотреть в темноту комнаты, чуть разбавленную светом фонарей за шторами. В конце концов она так измучила себя бесплодными догадками, что уснула. Александра помнила, что, засыпая, решила ни в коем случае не принимать предложения Мусахова.
Сейчас, в холодном сером свете нового дня, это решение казалось ей неудачным и скоропалительным. Впервые за много лет перед художницей возникла перспектива стабильного существования. Настоящих торговых оборотов Мусахова не знал, разумеется, никто. Сам торговец не раз говорил, что картины, выставленные на продажу в его магазине, гроша ломаного не стоят. Он, как большинство представителей антикварного рынка, вел одну торговлю для вида, для случайных покупателей и налоговой инспекции, другую – всерьез, только для посвященных, только для своих. «Даже если я буду допущена к малой части продаж, – раздумывала Александра, принимаясь варить кофе, – это все равно отличное предложение. А уж если меня посвятят во все тайны…»
Она замерла, глядя на медленно вздувающуюся коричневую пену. Взяла чайную ложку, размешала кофе, выключила огонь. Подошла к окну. В воздухе начали порхать редкие снежинки. Разбухшее серое небо опустилось еще ниже и, казалось, легло на крыши окрестных особняков. Александре бросился в глаза букет Стаса, изрядно поникший за ночь. Цветы так и лежали возле мусорных контейнеров.
Художница взяла телефон. Вчера Стас в разговоре упомянул о том, что берет заказ. Это давало надежду на то, что сейчас он уже на ногах и относительно трезв.
В самом деле, скульптор ответил почти сразу. Он говорил приглушенно, словно прикрывал телефон ладонью:
– Да, Саша, да? Что случилось?
– У меня-то ничего. Марья Семеновна звонила, – ответила художница.
Против ожиданий, это известие не впечатлило беглого подопечного «железной старухи». В трубке послышалось что-то вроде хмыканья.
– Я ей все выложила, – продолжала слегка озадаченная Александра. – Что ты вернулся, заходил ко мне и уехал к приятелю. Больше ничего не сказала.
– Хорошо, – лаконично откликнулся Стас.
– Марья велела тебе возвращаться. Она вроде бы не сердится и нашла заказ.
– А я нашел два! – парировал скульптор. – За первый уже аванс получил и деньги на материал. А второй, считай, на мази. Сейчас тут солидные похороны готовятся, у Валеры был разговор с организатором. Памятник еще не заказывали, а хотят по высшему разряду, с барельефом, а то и с бюстом, не какой-то там пескоструйный портрет. Валера меня расписал, фото моих работ показал, цены обозначил. Все устроило. После похорон стопудово ударим по рукам, и будет еще аванс.
Стас по-прежнему говорил приглушенно, судя по шумам на заднем фоне, рядом находились люди. Но даже и так Александра различила в его голосе то, чего там раньше в помине не было – уверенность в завтрашнем дне. Прежде Стас жил одной минутой и в будущее не заглядывал. Этим занималась его нянька.
– Ты хочешь сказать, что не собираешься возвращаться к Марье в Пушкино? – медленно выговорила Александра.
– Пока нет, – бестрепетно ответил скульптор. – Здесь два заказа, а хлеб за брюхом не бегает.
– Ты что, всерьез решил на кладбище окопаться? – не веря своим ушам, продолжала она. – Да если тамошнее начальство узнает про левые заказы, тебя и твоего Валеру без всякого памятника зароют! Или, как того кота несчастного, в печке сожгут! Ты что, не в курсе, сколько криминала крутится вокруг ритуальных услуг?!
– Насчет криминала ты бы лучше помолчала, Саша! – неожиданно одернул ее старый приятель. – С кем ты сама дела водишь, во что ввязываешься, вспомни! Сколько раз ты мне жаловалась, что на краденое нарвалась?! А сколько подозрительных наследств распродавала? А уж трупов перевидала не меньше, чем Валера!
– Замолчи. – У Александры мелко дрогнули губы. – Ты ничего о моих делах не знаешь.
– Потому и не знаю, что ты все скрываешь, – отрезал Стас. – А скрываешь потому, что боишься. Я свое дело делаю честно! Памятник – он и есть памятник, покойник – и есть покойник, по всем документам. И хотя я пьянь последняя, но совесть у меня чиста! И руки тоже!
Александру окатила жаркая волна, она почувствовала, как шевельнулись волосы на затылке.
– Другими словами, ты намекаешь, что я…
Стас оборвал ее на полуслове:
– Я говорил только о себе. И все, хватит, не хочу с тобой ссориться.
Александра молчала. Подождав ответа, Стас добавил:
– Если позвонит Марья, скажи, где я.
Скульптор произнес название кладбища, Александра слышала его впервые. Впрочем, знатоком московских кладбищ она никогда и не была, могла бы назвать только самые знаменитые.
– Ну, пока? – выслушав тишину в трубке, вопросительно произнес Стас.
Александра молча дала отбой. Процедила через ситечко остывший кофе, морщась, сделала несколько глотков. Вернулась в комнату, попробовала присесть за рабочий стол и продолжить работу над опротивевшим натюрмортом. Сделав несколько мазков, отложила кисть. «Он прав, поэтому я и злюсь, – сказала она себе. – Сколько темных дел провернули с моей помощью? Сколько раз я промолчала, вместо того чтобы заявить в полицию? И при этом у Стаса репутация – хуже некуда, а я славлюсь как самый честный посредник в Москве. Мне доверяют тайны и деньги. Не абы кто, а такие люди, как Мусахов или Кожемякин. Потому что знают – я промолчу».
Художница заставила себя снова взяться за натюрморт, чтобы не ходить от стены к стене, терзаясь смутными тревожными мыслями. Вчера Марина искренне не поняла, что беспокоит Александру. Алешиной, с ее прагматичным умом химика-аналитика, были чужды предчувствия, например. «Все на свете существует, лишь имея основу, – рассуждала она иногда за бокалом вина, когда подруги встречались в кафе. – А из любой основы можно выделить анионы и катионы. Человек – это уникально сложный химический завод, да и вся жизнь – только долгий процесс окисления белков. Мистику придумали неврастеники!» Когда Александра призналась ей, что иногда видит странные сны, которые потом частично сбываются, Марина долго смеялась. «Сны в том химическом комбинате, который представляет из себя человек, являются разновидностью очистных сооружений, – выдала подруга. – Сны также выводят из организма шлаки, только нематериальные». Александре иногда казалось, что Марина шутит, но та говорила совершенно серьезно. И поэтому к тревогам художницы добавилась еще одна. Авантюра, затеянная Алешиной с визитом к Кадаверам, очень беспокоила Александру.
Она взяла телефон и открыла последний снимок. На желтой ткани лежали в два ряда шесть карт с рунами. Александра сфотографировала их перед уходом. Художница вошла в список вызовов и набрала номер Клавдии.
Несмотря на раннее время, та ответила сразу.
– Доброе утро, – раздался сочный сытый голос.
Даже не видя собеседницу, можно было заключить, что аппетит и здоровье у нее превосходные. По типажу – ростом, пышными формами и даже цветом волос – Клавдия напоминала Марину Алешину. Обе женщины одевались смело, выделяясь из толпы. Но Марина была эффектно экстравагантна, эксплуатируя стиль шестидесятых годов прошлого века. Клавдия же, с ее накладными ресницами, алыми накладными ногтями и леопардовыми принтами, была безнадежно вульгарна. В ней все было чрезмерно, вплоть до навязчивого запаха дорогих духов.
–Ваш оргонайт будет готов завтра, ближе к вечеру, – продолжала Клавдия, услышав ответное приветствие. – Один камушек, желтый малийский гранат, мне подвезут только сегодня. Это очень редкая разновидность граната. Вы можете судить, что я проявляю к вам особое внимание!
Александра, которую давно ничто не тяготило так, как это особое внимание, скрепя сердце отозвалась:
–Вы очень любезны, но мне просто неудобно принимать такие подарки. Я не знаю, сколько стоят все эти камни, которые вы положите в оргонайт, и поэтому…
– И поэтому не надо об этом спрашивать, – в своей обычной бесцеремонной манере перебила Клавдия. – Мы никогда не берем с друзей денег за услуги.
Александра вспомнила рассказ Игоря о том, как Клавдия отказалась принять от него плату за диагностику и исцеление.
– Что ж, – с запинкой проговорила художница, – я постараюсь не остаться в долгу.
– Не стоит об этом, – ласково произнесла ассистентка медиума. – Приходите завтра вечерком, все будет готово. Попьем чаю, поболтаем!
Александру передернуло. Она глубоко вздохнула и решилась.
– Я, собственно, почему вам позвонила… У меня есть вопрос.
– На вопросы отвечает Леон, – мгновенно отреагировала Клавдия. – Он сейчас спит.
– Нет, это вопрос конкретно к вам. Собственно, два вопроса…
Собеседницу как будто забавляла ее нерешительность. В голосе Клавдии слышалась снисходительная усмешка, когда она произнесла:
– Рада помочь, в чем дело?
– Во-первых… – Александра окончательно собралась с духом. – Вам уже случалось бывать в доме, где я живу? Но в другой квартире?
Последовала короткая пауза. Затем Клавдия, уже без прежнего благоволения, спросила:
– Я повторюсь, в чем дело? Что за странный вопрос?
– Просто вчера я зашла на квартиру к соседке, – сбивчиво продолжала Александра. – Она уехала, а у меня есть ключи. Соседка всегда увлекалась картами, Таро. А вчера я увидела у нее на столе шесть карт, совсем других. На одной была такая же руна, как у вас на маникюре. Руна Рок. Я и подумала… Вдруг вы у нее бывали?