Марина откашлялась.
–Мадам пыталась расспрашивать о тебе, все время сводила разговор к этой теме. Но я держалась железно, отвечала, что мы очень редко общаемся. Потом она стала рекламировать свою целебную продукцию. И тут мужичок проснулся. И наговорил такого, что меня чуть удар не хватил. Ты ведь не рассказывала им о своей поездке в Израиль?[8]
Александра, изумленная, решительно опровергла это предположение.
– И ничего не говорила о Паше Щедринском, моем… бывшем, который тебя там встречал? – продолжала Марина. – Помнишь его?
– Как такое забыть, – сдавленно ответила Александра. – Он ведь повесился.
– Была версия, что его повесили! – повысила голос Марина и вновь закашлялась. – Помнишь, он передал через тебя парочку целлулоидных браслетов, мне в подарок? Вчера я их надела. Так вот, этот Леон взял меня за руку и заявил, что человек, подаривший мне эти браслеты, был убит. А затем выложил историю наших отношений, весь наш роман…
В трубке раздался невеселый смешок.
– Некоторые подробности я сама забыла. А ты их вообще не знала. Так что через тебя эта информация прийти не могла.
– Леонид иногда действительно что-то видит, – решилась произнести Александра, вспомнив слова безымянного соглядатая Кадаверов.
– Да уж, – мрачно отозвалась Марина. – И вот, когда я сидела, будто парализованная, он вдруг отпускает мою руку и говорит, впервые глядя мне в глаза, что я не та, за кого себя выдаю. Что меня зовут не Вероника и что я пришла к ним с определенной целью.
– Этого я и опасалась, – пробормотала Александра. – Ты созналась?
–Какой смысл лгать человеку, который видит тебя насквозь?– вопросом ответила Марина.– Да, я сказала, кто я и зачем пришла. Призналась, что мне очень хочется увидеть магический баварский шар из золотого рубина. И мы с шаром были любезно представлены друг другу.
– Ф-фу, – с облегчением выдохнула художница. – Значит, они нормально отнеслись к этой мистификации?
– Нормальнее некуда. Мадам спокойно так сказала, что их постоянно пытаются ввести в заблуждение. Я-то боялась, что она в драку полезет.
– Ну и чем все кончилось?
– Я заказала прибор для очистки ауры. Мне дали бутылек со священным уксусом и кучу ценных советов. Обещали позвонить. За сеанс ничего не взяли.
– Леонид не берет денег за свои видения. В этом тандеме зарабатывает Клавдия. В общем, обошлось?
– Не считая того, что я всю ночь не спала, ворошила прошлое, – обошлось, – безрадостно подтвердила Марина. – Чувствую себя ужасно, как при похмелье. Голова кружится.
– Потому что ты была в контакте с уникальной вибрацией, – ответила Александра. – Так объясняла Клавдия.
– Тут не над чем шутить! – сердито одернула ее подруга. – Мне не до шуток.
– А я не шутила. – Художница никогда еще не слышала, чтобы Марина, готовая иронизировать над всем подряд, говорила так мрачно и серьезно. – Кстати, ты составила мнение насчет баварского шара?
Попав на знакомую почву, собеседница заметно воодушевилась, стряхнув с себя хандру.
–Это безусловно старый золотой рубин! Глушеное смальтовое белое стекло, окрашенное золотом, растворенным в царской водке и обработанным хлористым оловом. Воссозданный в конце семнадцатого века античный рецепт рубинового стекла. Из мастерской Кункеля вышел этот шар или нет, но они с этим великим химиком – современники. И это точно баварское изделие, потому что представляет собой массив. Если шар разбить, осколки и на сколах будут рубиновые. В Саксонии изготовляли более доступный и дешевый золотой рубин, используя технику нацвета, то есть покрытия готового изделия цветным напылением. Ну, и русский золотой рубин, рецепт которого привез Ломоносов, тоже имеет свои отличительные черты. Нет, этот шар – настоящий баварский!
– Сколько он может стоить, как думаешь?
– Немало, – уклончиво произнесла Марина. – Но на такую вещь требуется особый покупатель. Ладно, мне пора немного поработать. Спасибо за ценное знакомство!
Она так резко свернула разговор, что Александра не успела ничего ответить. Едва художница отняла от уха замолчавший телефон, пришло новое сообщение. На этот раз писал Мусахов. «Доброе утро, деточка, если ты встала, приезжай, жду. Дядя Ваня».
Александра немедленно принялась одеваться.
В магазине оказались клиенты. Пара средних лет, пребывая в легком остолбенении, слушала вдохновенные объяснения Мусахова по поводу приглянувшегося им пейзажа. Торговец картинами превосходил сам себя, из чего Александра сразу сделала вывод, что он сбывает залежалый товар. Сухонький старичок в спортивной куртке и вязаной шапке с помпоном ждал своей очереди, восседая на диване и пристроив на тощих коленях плоский прямоугольный пакет. Очевидно, он явился сюда не покупать, а продавать. Александра знала, что Мусахов берет полотна на реализацию, и сама иногда приносила ему что-нибудь на комиссию. В соседнем помещении, где находились товары для художников, раздавались голоса. Туда она и направилась, предварительно кивнув Мусахову. Тот ответил ей заговорщицкой улыбкой и продолжил очаровывать покупателей.
Окинув взглядом двоих мужчин, стоявших перед выставкой с уцененными товарами, Александра тут же убедилась, что никогда их не видела. Это было неудивительно – она все реже вращалась в среде художников, ее окружением стали продавцы и покупатели живописи, а не ее творцы. Она подошла к окну, с видом в переулок, и стала ждать, когда в магазине звякнет латунный бубенец над дверью. Это будет значить, что кто-то вышел и Мусахов освободился. «Или кто-нибудь, напротив, придет. – Александра глядела на прохожих. – Магазин процветает. Дядя Ваня часто жалуется на застой в торговле, но он же сравнивает с девяностыми и нулевыми годами. Утверждает, что после две тысячи восьмого года, когда рухнул весь мировой арт-рынок, он почти ничего не зарабатывает. Но завистников у него по-прежнему столько, что в это как-то не верится».
Покупатели, говорившие до ее прихода довольно громко, замолчали, когда она появилась в торговом зале. Но Александра стояла спиной к ним, у окна, так неподвижно, что они возобновили прерванный разговор, правда, потише. Художница не особенно прислушивалась, но внезапно до нее долетело знакомое имя. Она с трудом сдержалась, чтобы не обернуться, и теперь слушала очень внимательно. Упомянули Аристарха Сазонова, отца Нины.
– Да как это может быть? – спрашивал один приятель. – Аристарх под домашним арестом?! За убийство жены?!
– Он дома, это точно, – отвечал другой. – Я знаю от его сына, Игната, встретил его на днях. И кажется, в конце концов адвокат устроит условный срок на пару лет. Так что Аристарх вполне себе сможет гулять, будет только отмечаться.
– Черт знает что! – воскликнул поборник справедливости и тут же понизил голос: – Убил жену, выбросил тело на какую-то свалку, во всем сознался и будет гулять?!
– Игнат говорит, так и будет. Уверен на сто процентов. Расхваливает адвоката, сам держится так, будто ничего не случилось. Я его спросил, как чувствует себя отец. Говорит, неплохо.
Его собеседник снова чертыхнулся.
– Это ведь не в Москве случилось, где-то за городом? – спросил он.
– Да, в доме у какого-то бандита, – подтвердил его приятель. – Сазонов там работал. Так что крыша у него серьезная, поэтому и адвокат серьезный. А вообще… Может, это даже сделал не он сам, а просто взял на себя вину за деньги. Может, заставили.
– Ну, это уже догадки, – неожиданно остановил его поборник справедливости, возмущавшийся слишком мягким наказанием для Аристарха Сазонова. – С чего ты взял?
– А с того, что дочка Аристарха теперь живет с этим бандитом! – ошарашил его собеседник. – Игнат меня просветил. Он сильно на сестру злится, говорит, что отец вообще ни в чем не виноват, а виновата она. Так что могло произойти все что угодно. Сам подумай, зачем Аристарху было убивать жену? Он же без нее ничего не значил! Ты же его знал, посредственность, тряпка… А зачем этому бандиту его спасать? Конечно, дело в дочке. Хитрая девица оказалась, повесилась на шею кому надо. Там такие деньги…
– Ладно, пошли, у старика опять одно барахло, – оборвал его приятель. – Сразу надо было на Крымский.
Они вышли из зала, и вскоре до Александры донеслось звяканье бубенца на входной двери. Художница все так же неподвижно стояла у окна, но переулка она теперь не видела. Перед ней снова был заснеженный лес в начале января, затерянный в снегах отель, ставший привычной декорацией ее кошмарных снов.
Из разговора приятелей она не узнала ничего нового, примерно все то же рассказала вчера Нина, умолчав, правда, о конфликте с братьями. Но последние фразы резанули художницу тем больнее, что она, непосредственная участница событий, о которых шла речь, не могла вмешаться и рассказать всю правду. «Вот как это выглядит со стороны! Убил „бандит“, виновата дочка… Сплетники, как навозные жуки, разносят грязь по Москве, и ком лжи все растет и растет. И братья хороши! Чем виновата Нина? Она лишь спровоцировала конфликт между отцом и матерью. Но почему…» И Александра вновь задала себе вопрос, ответа на который не нашла вчера. «Почему Нина, оказавшись в ужасном положении, когда отец сидел в СИЗО, а братья во всем обвинили ее, обратилась за помощью именно к Максиму? Ведь она его боялась! Как она решилась вернуться в отель, откуда мы с ней форменным образом сбежали? Неужели больше некуда, не к кому было пойти? Или все решили деньги Максима? Или… Я принимала за страх совсем другое чувство, и он ей изначально нравился?»
Александра горько усмехнулась, вспомнив вчерашние уверения Максима в том, что между ним и Ниной ничего нет. «Только такой идиотке, как я, можно впарить подобную несусветицу, апеллируя к тщеславию к тому же! Мещане и обыватели в это не поверят, дескать, а я вот поверю! Потому что я высшее избранное существо! Дешевый ход, а ведь работает безотказно! Стоит сказать человеку, что он не такой, как все, возвышается над толпой, и он поверит в любую ересь». Она прикусила губу и отвернулась от окна. «Да мне-то что за дело до этого? – спросила себя Александра. – Так это или нет, это меня не касается».