Александра схватилась за голову – в затылок внезапно попала огненная стрела боли.
– Игорь, этюды краденые, – еле выговорила она.
–Что ты говоришь, у меня на руках провенанс! Все легально!
– Кто предыдущий владелец? – Не отнимая руки от затылка, художница нашарила стул и присела.
– Да, сейчас… Открываю файл… – Горбылев помедлил. – Вот, пожалуйста. История бытования: предыдущий владелец – Юлия Петровна Снегирева. Картины получены в дар ее покойным мужем, членом Союза художников СССР, Иваном Алексеевичем Снегиревым, в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году от…
– Замолчи, – оборвала его Александра. – Каким образом Кадаверы получили эти картины?!
– Дарственная, начало марта этого года, все легально. В чем дело, Саша? Ты отказываешься поднимать ставки на Серова? Ты хоть понимаешь, какой будет процент? Не продается уже ни черта, но Серов продается, мать вашу!
– Тихо. – Александра и сама заговорила еле слышно. – Тихо. Дарственная нотариально заверена?
– Нет, но сейчас это и не требуется. Вдова Снегирева написала дарственную от руки, ксерокопия прилагается.
– Игорь, я по старинке работаю. – В голосе Александры звучала неприкрытая злость. – Личность и адекватность дарителя никто не установил? Сэкономили на нотариусе? Знакомо. Это была действительно она?
– Саша, в чем дело? – приглушенно спросил Игорь.
– Послушай меня, мы не первый год знакомы, – по-прежнему задыхаясь от ярости, продолжала художница. – Мы что, мало с тобой продавали после мертвецов, которые писали дарственные после смерти? Мы мало таких дел провернули? Ты святого из себя решил корчить?! Только не передо мной! Пока Юлия Петровна не объявится собственной персоной и не скажет мне, что подарила картины Кадаверам, я с места не тронусь.
– Но как же я могу, – пробормотал аукционист. – Я понятия не имею, кто она такая! Если бы я искал всех наследников, хороши бы мы были!
– Да вы и так хороши, – бросила Александра и завершила вызов.
Получив сообщение от нетерпеливого владельца натюрморта, Александра упаковала картину. «Как же все это надоело! – говорила она про себя, заклеивая сверток. – Реставрировать всякий мусор, перепродавать краденое! А какие были мечты, когда я поступала в Академию, какие надежды!»
Ее мысли постоянно возвращались к двум этюдам, пропавшим из квартиры Юлии Петровны. «Дарственная на этюды сделана в начале марта. А через пару недель у меня в той же самой квартире, только за перегородкой, появляются Кадаверы со своими волшебными шарами. По наводке Игоря, который и будет продавать этюды. Москва – город тесный, конечно, и полон случайностей, но не настолько же. Нас всех должно что-то связывать, но что? Год назад Леон диагностировал Игоря, практически спас его. Тогда Юлия Петровна даже на горизонте не маячила, жила себе спокойно. Игорь ничего не знал о ней! Он понятия не имеет, что я снимаю у нее мастерскую! И Кадаверам он дал только мой телефон, а не адрес! Но получается, они бывали у Юлии. Как они вышли на нее?»
Александра нашла в списке вызовов номер Клавдии. Художница решила идти напролом, забыв о дипломатии.
Ассистентка медиума ответила немедленно.
– Очень рада слышать ваш голос. – Клавдия была сама любезность. – Вчера вы ушли так внезапно и забыли подарок.
– Я очень торопилась, – сухо ответила Александра. – Вчера вы упомянули о том, что в аукционный фонд «Империи» были отосланы принадлежащие вам картины. И посоветовали мне связаться с Игорем Горбылевым, чтобы узнать подробности. Я сделала это. Вы действительно продаете два этюда Валентина Серова?
– Раз Игорь так сказал, значит, так и есть, – с усмешкой в голосе отозвалась Клавдия. – Я в живописи не разбираюсь. У меня другое призвание. К картинам прилагались сертификаты.
– Помните, я спрашивала вас, бывали ли вы в моем доме? Вы ответили, что никогда. – Александра с трудом сдерживалась, чтобы не наорать на наглую собеседницу. – У меня возник этот вопрос, когда в квартире у моей соседки я нашла карты с рунами.
– Я вас, возможно, удивлю, – с достоинством ответила Клавдия, – но в Москве в каждой третьей квартире можно увидеть карты с рунами. Это популярно.
– Мою соседку зовут Юлия Петровна Снегирева. Два этюда Серова, которые вы продаете, были получены вами в дар от нее в начале марта. Я обнаружила в ее квартире ваш целебный бальзам. А вот ее самой в квартире нет, и на вызовы она не отвечает.
– Ну так и что? – небрежно произнесла Клавдия. – Уехала, значит. А клиентов у меня много, всех не упомнишь.
– Могу я спросить, за какие такие услуги она подарила вам две картины, которые стоят… – Художница задохнулась.
– Повторяю, – спокойно ответила Клавдия. – Я в искусстве не разбираюсь. И деньги за услуги брать не люблю, предпочитаю подарки. Я припоминаю, кажется, эту женщину. Фиолетовый макияж, сиреневые волосы, вдова художника? Вся комната в картинах?
– Да, – отрывисто подтвердила Александра.
– Ну как же… – протянула Клавдия. – Женщина была в глубокой депрессии, на грани суицида. Нашла нас благодаря рекламным листовкам. Я помогла ей, и она очень хотела отблагодарить. Предлагала деньги, но я не взяла. Сказала, что могу взять пару картин в дар. Да, припоминаю.
– А вы знаете, сколько стоит эта пара картин? – осведомилась Александра.
– Когда брала, не знала, а сейчас имею приблизительное понятие, – спокойно ответила ассистентка медиума.
– Вы сами их выбрали или Юлия Петровна предложила? – не отставала Александра. – Почему именно эти две?
– Да не помню, – Клавдия начинала раздражаться, – просто понравились эти две, и клиентка написала дарственную, принесла документы. А потом Игорь сказал, что это очень известный художник. И дал ваши координаты, чтобы продать картины, и прочее. В чем проблема, не понимаю?
Художница молчала.
– В чем проблема? – повторила Клавдия.
– Я хочу поговорить с Юлией Петровной, – ответила наконец Александра. – Она исчезла и на связь не выходит.
– Вы на что намекаете? – В голосе Клавдии появились злые ноты. – Она добровольно подарила мне картины! Я больше с ней не общалась! Вы упускаете очень выгодное…
Художница завершила вызов.
– Стас, – сказала она вслух. – Стас!
Скульптор ответил, когда она собиралась сбросить звонок.
– Да, слушаю, да! – раздраженно ответил Стас. – Я работаю, в цементе по уши! Чего тебе?
– Ты знал, что у Юлии был Серов? Те две пропавших картины.
– Плевал я на Серова, – категорично ответил скульптор.
– Дело не в Серове, слушай сюда! – повысила голос художница. – Дело в самой Юлии! Она пропала, никаких следов, а людей убивают и за меньшее!
– Ты это о чем? – возмутился Стас. – Что я свистнул Серова, прикончил Юлию, сунул ее в шкаф и умотал на всю зиму в Питер?! А там толкнул картины и все пропил?!
– Да ты что, пьяный?! – вскипела Александра. – Я же ее видела, когда ты был в Питере! Скажи-ка другое. Помнишь день, когда ты вернулся из Питера?
– Помню, такое не забудешь. Ты меня даже переночевать не оставила, выперла на улицу.
– Ты в тот день два раза заходил в квартиру Юлии. – Александра пропустила его упрек мимо ушей. – Когда ты там был во второй раз, за тобой по пятам шел какой-то человек. Сосед из квартиры напротив видел в глазок.
– Н-да? – без особенного интереса протянул скульптор. – И что?
– А то, что когда ты зашел в квартиру…
– За своими вещами! – подчеркнул Стас. – За своими!
– Этот человек зашел вслед за тобой. И через минуту вышел и скрылся. А ты появился только минут через пятнадцать.
Последовала пауза. На этот раз собеседник явно впечатлился и пытался обдумать услышанное. Зная, что анализ – не самая сильная сторона Стаса, Александра продолжала:
– А уж когда я тебя вызвала с кладбища, ближе к полуночи, и мы вошли в квартиру с Валерой, картин на месте не было.
– Я никого не видел, – пробормотал наконец Стас. – Но вот что… Я ведь рылся в кладовке, собирал сумку… Правда, кто-то мог войти за мной следом и сразу в комнату… Думаешь, он Серова свистнул?
– Теоретически это возможно, – ответила художница. – Известно, что имеется дарственная от Юлии на этюды, сделанная в начале марта. Но она не у нотариуса сделана, а написана от руки. Может быть, фальшивка.
–Мать, я совсем не в теме вашего рынка, но что Серов – это очень серьезно, понимаю,– медленно проговорил скульптор.– Но вот что я подумал… Если этот тип управился за минуту, и взял именно самое дорогое, то он знал, что брать и где. Картины же не на виду висели.
– Ты совершенно прав, у него не было ни секунды лишней, чтобы осмотреться, – согласилась Александра. – Если бы на его месте была я, то взяла бы эти два этюда, конечно, потому что все остальное – барахло. Но и мне потребовалось бы какое-то время. Или он знал, зачем шел…
Она замолчала.
– Или что? – спросил заинтригованный Стас.
– Или он это просто почувствовал, – как во сне проговорила художница.
– Что ты там бормочешь? – не расслышал Стас. – Или молишься?
– Нет, но близка к этому, – очнувшись, произнесла Александра. – Ладно, работай, мне тоже пора ехать на работу.
– Значит, это всерьез? – на прощание уточнил Стас. – Ты теперь работаешь на этого Дядю Ваню с Кузнецкого Моста?
– Не понимаю, почему ты именно его так не любишь, – бросила Александра. – Другие-то чем лучше?
– Да рассказывают про него… – неохотно ответил скульптор. – Уж больно много чего.
– Просто завидуют! – отрезала Александра и, попрощавшись, завершила разговор.
Прошла по комнате, закрыла окна. Запах лака выветрился, и в мастерской запахло весной – ветер принес этот легкий, тревожный запах с ближнего бульвара. На столе лежали лохмотья распоротого холста, и, глядя на них, художница подумала, что ее судьба отличается какой-то саркастичной логикой. «Мне подарили безумно дорогую картину, и я никак не могла бы ее принять. А в таком состоянии „Белые испанки“ не стоят уже ничего, и они все-таки стали моими».