Телефон принял сообщение. Максим напоминал, чтобы она нашла для него номер Альберта Ильича, и спрашивал, смогут ли они пообедать вместе, как вчера. «Если получится», – написала в ответ Александра, имея в виду и первое, и второе.
Взяла куртку, взглянула в окно. Солнце играло совсем по-летнему, и Александра решила идти в легкой ветровке. «Я нужна ему, – думала она, отыскивая ветровку среди кучи вещей, сваленных в шкафу. – Кто бы мог подумать, что во всей моей жизни единственным лучом света вдруг станет Максим?! Все остальное словно утонуло во тьме. Я продвигаюсь ощупью, и все мои догадки – это только догадки».
Художница, без всяких веских оснований, боялась предстоящего через неделю аукциона и еще больше боялась себе в этом признаться. «Потому что профессионалу не должно быть страшно на работе». Она вышла из мастерской и заперла дверь.
…Аукцион был назначен на пятницу, и все предшествовавшие ему дни слились в сплошной поток и казались похожими друг на друга. Александра больше не искала заказов на реставрацию. Вручив натюрморт владельцу, она мысленно поклялась никогда больше не связываться с подобными «шедеврами». Опыт научил ее, что фортуна изменчива и не стоит брезговать никакими заказами. Но подвал в магазине Мусахова заворожил ее, словно отравил. Картины, которые в нем хранились, становились частью ее самой, когда она к ним прикасалась. Иногда художница ловила себя на том, что ее глаза увлажняются от слез. Это были слезы счастья, пусть запоздавшего, с примесью горечи. «Потратить большую часть жизни на возню с мусором, чтобы теперь перебирать сокровища… Спрятанные от посторонних глаз, когда им место в экспозиции известнейшего музея. Спящие в темноте под московской мостовой, как заколдованные принцы и принцессы. Над ними идут прохожие, едут машины, меняются времена года, да и весь мир меняется… А они неизменны. Они вечны».
Мусахов решил устроить генеральную уборку и ревизию в своем депозитарии, как он в шутку называл подвал. Этим занималась в основном Александра, и потому в своей мастерской она появлялась лишь ближе к вечеру, и то ненадолго. Это место уже переставало быть для нее домом. Все посещения шли по схеме. Сперва художница инспектировала квартиру Юлии Петровны. Затем перекидывалась парой слов с Андреем, по-прежнему очень переживавшим из-за порчи стольких красивых картин. Кот Крендель привык к Александре и терся о ее ноги, пока она разговаривала с хозяином. От Юлии Петровны по-прежнему не было вестей.
Потом художница заходила в свою мастерскую. Варила кофе и, сидя с кружкой в руке, пыталась складывать куски погибшей картины Гончаровой. Несколько фрагментов, по ее мнению, были готовы, но они не совмещались друг с другом. Поскольку этюд был неизвестен прежде, найти его фотографию без участия всеведущего Альберта Ильича представлялось невозможным. А старый приятель Мусахова куда-то запропал.
После девяти за ней заезжал Максим. Они ужинали в ресторане и отправлялись домой. Александра начинала называть эту большую роскошную квартиру домом и поражалась тому, как быстро, всего за несколько дней, то, что казалось невозможным, стало привычным. И необходимым – как человек, рядом с которым она просыпалась каждое утро, под звон его часов, с каждым разом раздававшимся все раньше. Его глаза цвета талой воды на льду, под которым – темная бездна. Его едва обозначенная улыбка, рассуждения на неожиданные темы. Чувство полной защищенности рядом с этим человеком, чувство, прежде совершенно ей незнакомое.
Игорь Горбылев пребывал в состоянии перманентной истерики. Каталог, на этот раз изданный только в электронном виде, был огромен и безобразно составлен. Художница, сотрудничавшая с аукционным домом «Империя» не первый год, была поражена. Кожемякин, которому она немедленно переслала каталог, удивился не меньше.
–Я понимаю, что в интернете все можно,– сказал по телефону старый коллекционер.– Но выставить сразу чуть не тысячу лотов… И некоторые из них не открываются. А за Серова я биться не собираюсь. Пусть починят каталог, а то кое-где ни картинки, ни описания, только номер и эстимейт. И еще надо платить за пароль от такого лота, чтобы торговаться! Надувательство!
Александра отмолчалась. Именно эти лоты ей предстояло купить за минимальную цену. Семь картин, представленных Мусаховым, в эту группу не входили, а продавались открыто, поэтому ее не очень волновала судьба анонимно продаваемых картин.
Мусахов тоже был очень недоволен.
– Эвелина совсем озверела, – высказался он, бегло просмотрев каталог. – Тут сам черт не разберется. Хотя, может, на то и расчет. У этой бабы во всем расчет.
Этюды Серова, представленные на главной странице во всей красе, вызвали у торговца картинами приступ гнева.
– Посмотрим еще, что из этого выйдет, – ворчал он, закрывая ноутбук и пряча его под прилавок. – Я ей предлагал больше.
Александра, которая была в этот миг рядом, не удержалась:
– Вы знаете, откуда взялись эти этюды?
– Само собой, – пожал плечами Мусахов. – Это наследство Юлии, твоей хозяйки. Покойный Снегирев получил от кого-то в дар. Причем этот мазила даже не сразу понял, что получил. Когда закрались подозрения, отдал на экспертизу. Ну и вот, пожалуйста. Дуракам счастье, как говорится. Все это было…
Торговец картинами завел глаза к потолку, расписанному румяными купидонами.
– Это было в середине восьмидесятых, когда я только начинал. С тех пор я несколько раз предлагал купить этюды, но Снегиревы держали их про черный день. Да покойник к тому же при жизни неплохо зарабатывал своей пачкотней. А вдова… Цеплялась за них просто по привычке. Или боялась, что я ее надую. Ну, так ее надуют молодцы из «Империи», я эту публику знаю!
И, обиженно засопев, Мусахов потянулся за коньяком. Александра не стала рассказывать ему про Кадаверов и про свои подозрения. Получила ли Клавдия картины в дар или их похитил ее сообщник – обе версии ничего утешительного не содержали.
Ни Марина Алешина, ни Клавдия не позвонили ни разу. Зато Стас теперь названивал по нескольку раз в день, спрашивая, нет ли новостей. Александра в конце концов попросила не беспокоить ее так часто.
– Я сама тебе позвоню, как только что-то изменится, – пообещала она. – Там сосед бдит у глазка.
– А если в полицию заявить? – предложил скульптор.
– Ну, ты же сам говорил мне, что Юлия взрослый человек. Уехала и уехала, следов борьбы нет. Кражи тоже по факту нет – ты зайди на сайт «Империи», этюды висят на главной странице аукциона. Все чисто. А где Юлия – только в волшебном шаре можно увидеть.
Нину ввели в искусственную кому, чтобы справиться с отеком мозга. Максим регулярно звонил в больницу, но хороших новостей не было.
…Дни стояли такие теплые, что многие прохожие оделись по-летнему. В Подмосковье стаял весь снег, и отель Максима оказался в зоне сильного подтопления. Это известие владелец воспринял совершенно хладнокровно – во всяком случае, так казалось. Когда Александра спросила, не собирается ли он съездить туда и хоть издали взглянуть на «Колядник», Максим отмахнулся:
– От моего взгляда вода не уйдет. Поехали ужинать.
В ночь накануне торгов Александра совсем не спала, и когда она вошла в аукционный зал, голова у нее слегка кружилась. Игоря она заметила сразу – он стоял у сцены и беседовал с Эвелиной. Та указала ему на вошедшую Александру, и аукционист немедленно отправился навстречу художнице.
– Привет-привет, – скороговоркой произнес он. – Вон твой столик, номер восемь. Давай все покажу, хотя ты знаешь, как это делается.
Идя следом за ним, Александра оглядывала зал, почти пустой. Ряды кресел сменили столы с ноутбуками. Их приготовили для представителей самых крупных предложений. Некоторые из них уже сидели на местах, впившись взглядами в экраны. Рядом стояли их собственные ноутбуки, лежали телефоны. Никто из этих людей не был знаком Александре. Трансляция из зала торгов шла онлайн на сайте «Империи», и к ней мог подключиться любой желающий. Основная масса лотов продавалась без подобной помпы, в Сети. На сцену, где за кафедрой вскоре должен был воцариться Игорь, выносились только дорогие лоты, шедевры.
– Ну, ты все помнишь. – Горбылев склонился над включенным ноутбуком. – Один клик – один шаг, не мне тебя учить. Твои лоты – вот, все на экране. Эти, – он быстро указал на номера, – слепые. Увидишь, когда система включится в рабочее состояние. То есть увидят все, но торговаться за них можешь только ты, остальные пользователи заблокированы. Это надо делать очень быстро, пока никто не опомнился. Остальные семь, как я понимаю, ты продаешь для Дяди Вани. Тут делай что хочешь.
Взглянув в лицо Александре, усевшейся в кресло, аукционист протянул ей бутылочку с водой:
– Мне самому нехорошо. Зря я накачался кофе.
Художница свинтила крышку и сделала глоток. Вода была ледяная.
– В чем смысл всего этого? – хрипло спросила Александра. – Сбиваете цены, валите рынок?
Горбылев прикрыл глаза, затем встряхнулся и взглянул на сцену. Эвелина уже заняла свое незаметное место за столом на заднем плане, в углу, и открыла ноутбук. Поправила очки и оглядела зал, затем уставилась на экран и принялась водить мышкой. Глядя на эту полноватую женщину самой неприметной внешности, в самой заурядной белой офисной блузке, никто бы не заподозрил, что она сумела нагло обмануть олигарха. «Сумела не только обмануть, но и уцелеть». – Александра тоже вооружилась мышкой, хотя до начала торгов оставалось еще пять минут.
– Ладно, – проговорил Горбылев. – Сейчас начинаем.
И без всякой необходимости поправив складки шейного платка «Эрмес», направился к сцене. Стоило ему воцариться за кафедрой, как трансляция началась. Теперь каждый, кто был подключен к аукциону, мог крупным планом видеть на экране сияющего улыбками Горбылева, который поворачивался из стороны в сторону, как элегантно наряженная заводная кукла, и сыпал остротами. Видела его и Александра. Вглядываясь в лицо давнего знакомого, она видела – с Игорем что-то не так. Он был очень бледен и казался похудевшим, что его при сухощавом сложении вовсе не украшало. Под глазами пролегли тени, улыбка была слишком широкой, деланой. Взгляд, обычно задорный, насмешливый, сейчас сделался почти неподвижен.