Постепенно успокаиваясь, Мусахов подошел к кассе и залпом допил коньяк, остававшийся в бокале.
– Вот сволочь! – с чувством произнес торговец картинами, заводя глаза к купидонам, безмятежно порхающим на потолке. – Я знал, что Альберт сволочь, но чтобы до такой степени! Увижу – голову отвинчу! А какую свинью он мне подложил с Серовым?! Ведь рядом со мной сидел, кряхтел, когда торги шли! Это точно он устроил? Так и сказал?
– Вы говорили недавно, что Игорь Горбылев только марионетка, которую дергает за ниточки Эвелина. – Александра набросила на плечо ремень сумки. Она чувствовала неимоверную усталость, события этого бесконечного дня рушились на нее, слово камнепад, давя и раня. – Так вот, Альберт Ильич дергает за ниточки Эвелину! Вы знали, что он акционер «Империи»? Видимо, не из последних. Предварительный заказ на ваши лоты поставил он, и отменил тоже он, больше некому. Сомневаюсь, что «Империя» получит двадцать процентов неустойки!
– Голову отвинчу, – повторил Мусахов, обходя прилавок и скрываясь за ним. Вынырнул он с привычным уловом – бутылкой. – Ладно, деточка, раз ты моих советов не слушаешь, живи как знаешь. И мне не жалуйся.
– Вы меня увольняете? – уточнила Александра.
Мусахов красноречиво промолчал, наливая коньяк в бокал.
– Я, собственно, и сама должна уволиться после провала на аукционе, – призналась художница после секундной заминки. – Я ведь чувствовала неладное и не остановила вас. Откройте дверь, пожалуйста.
Весь путь до мастерской Максим и Александра проделали в молчании, едва перекинувшись парой слов. Максим кратко сообщил, что телефон Александры не отключен, но на звонки не отвечают. Художница только кивнула, безуспешно пытаясь вспомнить, не бросила ли дверь открытой настежь, убегая из мастерской.
И снова, как часто бывало, в присутствии этого человека она находилась словно под гипнозом. Одна часть ее «я» действовала, другая – отстраненно наблюдала. Алая река габаритных огней медленно текла вдоль бульваров, омывая тротуары, скапливаясь на перекрестках, иссякая в переулках. Александра не заметила, как закрыла глаза, убаюканная мерным мягким движением в наступающей ночи, не заметила, как задремала.
Ее разбудил голос Максима:
– Мы на месте. Идем проверишь дверь и поедем ужинать.
Все еще полусонная, она выбралась из машины, первой вошла в подъезд и поднялась по лестнице. Ее предположение не оправдалось, дверь была закрыта. Но не заперта – толкнув ее, художница шагнула в освещенную кухню. И сразу замерла.
В воздухе сизыми слоями висел табачный дым. На столе в чайном блюдце виднелось множество раздавленных окурков с фильтрами, испачканными кроваво-красной помадой. Александра сделала несколько шагов, прислушиваясь к негромкому женскому голосу, который она начинала различать в мастерской. Максим вошел следом.
– То, о чем я и говорил, – раздраженно сказал он. – Проходной двор! Кто тут у тебя?
Голос умолк. Раздался стук каблуков, и на пороге кухни появилась Клавдия. Обтягивающее платье с зебровым принтом, ожерелье из красных блестящих камней, алые лаковые ботфорты, агрессивный макияж под стать наряду. Вид у ассистентки медиума был мрачный. Даже не подумав поздороваться и извиниться за вторжение, Клавдия напористо заговорила:
– Я звонила вам, но ответил Альберт Ильич. Вы должны его знать! Он сказал, что…
Максим выдвинулся вперед и встал прямо напротив непрошеной гостьи, измеряя ее взглядом.
– Когда вы звонили? – осведомился он.
Клавдия скривила губы в полусъеденной помаде:
– Я не с вами разговариваю. Я вас не знаю! Альберт Ильич сказал, что…
Художница остановила ее жестом:
– Нет уж, разговаривайте также и с моим другом! Что вам сказал Альберт Ильич?
Клавдия хлопнула накладными ресницами:
– Что вы должны с нами рассчитаться.
– О чем речь?! – ошеломленно осведомилась художница.
– За аукцион. – Ассистентка медиума угрожающе сощурилась. – Мы должны были получить процент.
Александра повернулась к Максиму:
– Это просто праздник какой-то! Альберт Ильич сегодня обдурил всех!
Максим устало покачал головой и взглянул на часы:
– Не знаю, о чем речь, но мне он лучше пусть не попадается. Саша, выгоняй всех, кто тут еще есть, и поехали в ресторан.
Клавдия взвилась:
– Что значит – «выгоняй»?! Она нам должна!
– Поспокойнее, мадам, – холодно посоветовал Максим. – У меня был тяжелый день.
Александра, не вслушиваясь в их дальнейший диалог, поспешила пройти в комнату.
Над рабочим столом была включена сильная лампа. В ее свете лысина Леона блестела, как лакированная. Маленький человечек быстро передвигал лохмотья изрезанной картины, перемешав уже собранные Александрой фрагменты «Белых испанок». Его движения были хаотичны, глаза закрыты. Александра не могла издать ни звука, зато Максим, вошедший в мастерскую следом, молчать не стал.
– А это что за тип?! – зло спросил он, взвинченный объяснениями с Клавдией. – Чего он тут хозяйничает?! Я сейчас выкину их отсюда к такой-то матери!
И направился к столу.
– Нет-нет, – раздался за его спиной протестующий голос Клавдии, – Леон в трансе, не говорите с ним!
Но Максим уже стоял рядом с Леоном и тряс его за плечо:
– Какого черта вы делаете?!
Медиум содрогнулся всем тщедушным телом и очнулся, глядя в пространство пустыми ярко-зелеными глазами. Бескровные губы слабо шевельнулись, но не издали ни звука. Подоспевшая Клавдия с силой оттолкнула Максима так, что тот отлетел на шаг, и подхватила под руку брата, начавшего плавно валиться на стол.
– Что вы натворили?! – рыдающим голосом выкрикнула она. – Транс нельзя прерывать! Лёня! Лёня!
– Хочу домой, – тонким детским голосом произнес Леонид.
– Идем, идем, – Клавдия повлекла его в сторону двери, – и не надо было тебе сюда, я бы сама…
– Я должен был, – раздался уже из коридора тонкий голосок. Вслед за этим послышался глухой стук, словно уронили узел с тряпьем. Клавдия отчаянно вскрикнула.
Выскочив в коридор, Александра увидела Леона лежащим на спине, с раскинутыми руками. Глаза его были приоткрыты, веки часто дрожали. Головой он упирался в перегородку, делившую коридор пополам. Клавдия опустилась рядом с ним на колени, по ее густо напудренным щекам текли слезы. Александра оглянулась. Максим стоял на пороге мастерской, озадаченно сдвинув брови. Она сделала ему знак оставаться на месте и подошла ближе к Леону.
Клавдия вскинула на нее заплаканные глаза в потеках подводки. Ее лицо приобрело трагическое сходство с маской клоуна. Голос, когда она заговорила, звучал сипло:
– Это разрушает его, неужели вы не понимаете?! Это может убить!
Внезапно из неподвижных губ Леона послышался тонкий кукольный голосок:
– Это со мной… Это со мной случится что-то очень плохое… Здесь. Я тогда не понял. И барон ведь… просил передать… – Его невидящий взгляд остановился на Александре. – Что смерть… совсем рядом с вами.
Художница попятилась и прижалась спиной к стоящему в дверях Максиму. Тот успокаивающе обнял ее и шепнул:
– Может, скорую вызвать? Как бы он тут не помер, в самом деле.
Клавдия непостижимым образом услышала его слова и резко повернула голову:
–Сперва довели его до приступа, а теперь испугались? Врачи не помогут. Ему срочно нужна оргонная камера.
Ассистентка медиума перевела взгляд на Александру и приказным тоном добавила:
– Скажите, чтобы ваш… друг отнес Леона в мою машину.
К этому моменту Леон закрыл глаза. Он выглядел пугающе безжизненным, когда Максим поднял его обмякшее тело на руки и легко, как ребенка, вынес из квартиры. Клавдия шла впереди, Александра замыкала процессию. Остановившись на пороге, она смотрела вслед уходящим, чувствуя, как сжимается горло.
«Достойный конец кошмарного дня». Вернувшись на кухню, Александра прикрыла дверь. Выбросила окурки в помойное ведро, открыла окно. Пройдя в мастерскую, открыла окно и там. Ей казалось, что прокурена вся квартира. Подойдя к столу, она рассеянно взглянула на сложенные лоскуты холста…
Когда в мастерскую вошел Максим, Александра все так же стояла у стола, глядя на то, что осталось от «Белых испанок». Максим заговорил, но она не услышала. Когда он, обеспокоенный, приблизился, художница указала на столешницу:
– Ты только посмотри! Леон собрал «Белых испанок», пока был в трансе.
Максим склонился над картиной, затем выпрямился и озадаченно посмотрел на Александру:
– И в самом деле! Он что, настоящий экстрасенс?
– Временами, – кивнула Александра. – Как утверждает другой экстрасенс, который с ним работал.
– Не водилась бы ты с этой публикой. – Максим склонил голову набок, рассматривая воскресшее полотно. – Хотя и от них бывает толк, оказывается. Что теперь будешь делать?
– Наклею все на холст, а там подумаю, как быть со стыками. – Александра погасила лампу, и «Белые испанки» ушли в тень. – Утро вечера мудренее.
Максим взглянул на часы:
– Десять. Поехали ужинать.
Они были уже на кухне, когда в квартире раздались знакомые и уже забытые Александрой звуки. Мерно, тяжело, с достоинством, роняя один удар за другим, били невидимые огромные часы. Максим безуспешно искал взглядом источник звука, а художница замерла, держа в руке ключ от входной двери.
– В твоей квартире недолго и верующим стать, – сказал Максим, когда часы, пробив десять раз, затихли. – Это что сейчас было?!
– Кажется, Юлия Петровна вернулась, – пробормотала Александра. – Давай-ка к ней зайдем.
– Она здесь, здесь! – Андрей высунулся из приоткрытой двери своей квартиры, когда Александра с Максимом поднялись на площадку второго этажа. – Как появилась, не заметил, но полчаса назад засек ее, когда из магазина возвращалась!
И, взяв на руки кота, стремившегося выскочить наружу, просительно добавил:
– Вы за меня замолвите словечко? Она и так злилась из-за ремонта, а что теперь будет…